Знаменитый сказитель из деревни Лонгасы Козьма Романов (1789-1878)
@kizhi
Проезжая в очередной раз мимо первой деревни, которая встречается в Кижских шхерах, мы бросаем привычный взгляд на ничем не выдающийся ряд домов… Не каждый путешественник вспомнит, что это деревня Лонгасы, принимая ее за Сенную Губу, как и написано в расписании теплоходов.
Между тем, местность эта выдающаяся, вошедшая в историю отечественной культуры, потому что именно в Лонгасах жил второй по величине сказитель былин (после Трофима Рябинина) Козьма Иванович Романов, здесь же родился известный ценитель фольклора, меценат и городской голова Петрозаводска В. Д. Лысанов, написавший книгу «Досюльная свадьба, песни, игры и танцы в Заонежье, Олонецкой губернии».
Деревне не повезло в плане внимания фотографов, ни экспедиции начала XX в., ни современные, ее не сфотографировали. Но имеется прекрасное, поэтичное описание в воспоминаниях земляка Козьмы Ивановича А. М. Пигонина, относящееся к началу XX в. (опубликовано Светланой и Евгенией Воробьевыми в «Кижском вестнике» № 12):
На живописном берегу «…на возвышенности Клименецкого острова со склоном к озеру раскинулась русская деревня Лонгасы. Ни начала ее существования, ни чести ее названия, никому об этом неведомо. Только смотришь на ее живой мир и любуешься. На ее точно расположенные — в два ряда — богатырские, ладно рубленные деревянные дома и многочисленные другие в жизни нужные для крестьянина постройки, окруженные любовно разделанными и огороженными огородами. Сказочно-естественная и искусственная переплетенная красота и чистота, вознагражденная богатой душистой зеленью, манит и пленит человеческий взор и обхватывает в свои могучие объятия, точно улыбается умывшаяся на заре девушка, русская красавица деревня». В деревне стоял крест, у которого собиралась на гулянья молодежь, а у двух причалов всегда «кишмя кишел» народ, любивший «просто погулять, побалагурить, на людей посмотреть да себя показать».
Между тем, еще в первые десятилетия XVIII века картина была совсем другая: в деревне было всего 7 дворов, в одном из них жил Роман Козьмин, прадед сказителя. Семья была большой, пятеро женатых сыновей Романа с детьми жили вместе. Всего Романовых было 24 человека, из них 9 взрослых мужчин — редкая по составу и крепости семья даже для того времени (Воробьева С. В. Родословия русских сказителей Заонежья…). Большая рыболовецкая артель, образованная из многочисленных родственников, занималась рыбным промыслом. Эту богатую крестьянскую семью возглавляла старшая женщина (!), вдова одного из сыновей Романа. В конце XIX в. двоюродный брат Козьмы Ивановича был одним из самых крупных рыбопромышленников в Кижской волости. Когда П. Н. Рыбников впервые оказался в д. Середка, то Леонтий Богданов, в доме которого он остановился, сказал, что в Заонежье есть два сказителя, равных которым нет: это Козьма Иванов Романов, а другой Трофим Григорьевич Рябинин. Через несколько дней после приезда в Кижи П. Н. Рыбников съездил вместе с Леонтием в Лонгасы. Вот впечатления, которые он оставил в своей «Заметке собирателя» о К. Романове: «Жил он в ветхой избушке на курьих ножках. С первого взгляда в нем бросалась в глаза мягкость характера и дряхлость. Белый как лунь, слепой, робкий, он говорил дрожащим от старости голосом и приветливым тоном, употребляя самые ласковые выражения… Старик он доброго нрава, изредка только капризничает как малое дитя… Лета свои он немного утаивает, и по разговорам его, не прочь даже от женитьбы: ему-де всего шестьдесят годков. При этом он добродушно признается, что он гораздо старше Рябинина, а Рябинину явных за шестьдесят лет… К деньгам он чувствует маленькую слабость и всячески старается скрыть, что у него есть кое-какая сбереженная копейка на черный день. При мне, на моих глазах, ему в собственные его руки давали по четыре, по пяти рублей серебром, а он в следующий приезд уверял меня же, что ему „был даден в те поры только рублик“ (Песни, собранные П. Н. Рыбниковым. 1989. Т.1. С. 60–61). Козьма Иванович охотно стал петь былину за былиной, без лишних уговоров. Видимо, запись продолжалась долго, он начал сказывать в своей избе, а закончил в доме волостного писаря, куда отправился на ночлег. По словам П. Н. Рыбникова, на вид ему было 90 лет, но это впечатление было ошибочным, судя по установленной С. В. Воробьевой дате рождения — на то время 71 год. В трехлетнем возрасте он ослеп. Не имея возможности заниматься крестьянской работой, Козьма Иванович жил на доходы со своего участка, сдававшегося в аренду за 20 пудов ржаной муки, пуд соли, пуд крупы и три воза сена, держал корову, за которой ухаживала старая работница.
Петь былины Козьма Иванович научился от Ильи Елустафьева (он же был одним из «учителей» и Т. Г. Рябинина), второй сказитель, от которого он перенял мастерство — рыболов Федор Яковлевич. Как это происходило — записал П. Н. Рыбников: «В старину… соберутся, бывало, старики и бабы вязать сети, и тут сказители, а особенно Илья Елустафьевич, станут петь былины. Начнут они перед сумерками, а пропоют до глубокой ночи. Тут и Романов повыучился старинам».
П. Н. Рыбников записал от Козьмы Ивановича былины «Дунай», «Волх Всеславьевич», «Вольга и Микула», «Хотен Блудович», и другие. Встречи на этой поездке не закончились, впоследствии Павел Николаевич неоднократно бывал в Заонежье и не упускал случая увидеться со старыми знакомыми. В январе 1861 г. он записал от К. Романова 5 былин. Он выхлопотал в Петрозаводской Думе пособие для слепого сказителя. И Т. Г. Рябинин, и К. И. Романов приезжали в Петрозаводск — Рябинин за хлебом, Романов за пособием не менее двух раз в год. Каждый раз оба сказителя бывали у Павла Николаевича, и он приглашал к себе друзей, чтобы они могли послушать былины. «Всякий раз оба они заходили ко мне и всегда почти пели свои былины „на послушанье моим знакомым“, а я между тем проверял свою запись, пополнял пропуски и окончательно устанавливал текст петых ими вариантов». Эта запись говорит о тщательности собирательской работы П. Н. Рыбникова. После многих лет общения с К. И. Романовым и Т. Г. Рябининым он мог с уверенностью сказать, что им записано все, что они помнят. Павел Николаевич записал даже фрагменты былин, которые Козьма слышал от Ильи Елустафьевича: «Добрыня и Маринка», а также о борьбе Ильи Муромца и Идолища.
Через 10 лет Лонгасы навестил А. Ф. Гильфердинг. К. Романов предстал перед ним еще более дряхлым старичком, собиратель верно определил, что ему уже за 80. Так же как и при записи П. Н. Рыбниковым, сказитель пел былины, не договаривая конца стихов, тот же репертуар. Всего от него в 1860-е-1871 гг. было записано 13 былинных сюжетов. У Гильфердинга встречается написание имени сказителя Кузьма, а не Козьма. Собиратель отмечал, что К. Романов считает себя первым сказителем, и неохотно признает, что кто-то другой хорошо знает былины. Еще П. Н. Рыбников заметил эту черту сказителя: «К Рябинину Козьма Иванов явно ревнует и дивится, где это и когда это соперник его научился стольким былинам. В прежнее-то время он-де знал самую малость и хаживал даже к нему, Романову послушать былинок. „А нонь люди, поди, толкуют, Рябинин, мол, стал первым сказителем“. Старик совсем забыл, что Илья Елустафьевич пел не про него одного, а про всех, про целое Заонежье». (Песни, собранные П. Н. Рыбниковым. Т. 1. С. 61). Если сравнивать его с Т. Г. Рябининым, то слепой певец уступает ему, от Трофима Григорьевича записано гораздо больше сюжетов былин. А. Ф. Гильфердинг отмечал, что записывать от Козьмы Ивановича с напева трудно, поскольку он, «взяв былину н? голос», не может уже остановиться, поэтому за ним невозможно успеть.
А. Ф. Гильфердинг писал, что в отличие от других сказителей, Кузьма Романов считает пение былин чем-то вроде профессии, которая дает определенную прибыль, и благодаря которой он стал известен. Особенно он укрепился в своем мнении после того, как его пригласили петь былины перед цесаревичем Николаем Александровичем во время его путешествия на север.
Как же он сказывал? Давайте углубимся хотя бы в небольшие фрагменты его былины «Дунай». Этот сюжет начинается с изображения пира у князя Владимира в Киеве. Князь захотел жениться и спрашивает богатырей, нет ли у кого на примете достойной княгини?
«Чтобы ростом была высокая, Станом она становитая И на лицо она красовитая, Походка у ней часта и речь баска, И было мне, князю, с кем жить да быть, Дума думати, долгие веки коротати, И всем князьям, всем боярам, Всем могучим богатырям И всему красному городу Киеву Было бы кому поклонятися?».
Один из молодцев, Дунай Иванович советует взять в жены дочь литовского короля Опраксу. Князь Владимир дает ему в помощники Добрыню Никитича, и богатыри отправляются за невестой. Прибыв в Литву, Дунай передает королю просьбу князя Владимира, но король признает в нем своего прежнего слугу и не хочет с ним разговаривать. Дуная бросают в погреб. Он проявляет свою богатырскую силу, освобождается, крушит все вокруг. Король вынужден просить пощады, отдает ему Опраксу-королевичну. Богатыри ставят палатку в чистом поле, укладываются спать, разложив вокруг оружие:
«Во ноженьки поставили добрых коней, А в головы востры копьи, А по правую руку сабли вострые, А по левую кинжалища булатные».
За богатырями следует погоня, неизвестный богатырь. Дунай сражается с ним, побеждает, хочет убить, и вдруг признает в нем Настасью-королевичну, старшую дочь литовского короля. Богатырь делает ей предложение, в Киеве играют сразу две свадьбы: князя Владимира с Опраксой и Дуная с Настасьей. Дунай хвастает:
«Во всем городу во Киеве Нет такого молодца да Дуная Ивановича: Сам себя женил, другого подарил…»
Настасья стыдит мужа за хвастовство, есть лучше его по обходительности Добрыня Никитич, по смелости Алеша Попович, а по меткости она, Настасья-королевична. Дунай предлагает устроить соревнование по стрельбе из лука. Проигрывает, хочет выстрелить в жену. Настасья умоляет не убивать, а наказать ее, просит дать ей выносить младенца.
«У меня во чреве младенец, Такого младенца во граде нет: По колен ножки-то в серебре, По локоть руки-то в золоте, По косицам частые звездочки, А в теми пекет красно солнышко».
Дунай ей не верит, убивает, рассекает грудь, вынимает «сердце со печенью», убеждается, что во чреве был чудесный младенец, его сын.
«Тут сам он на свои руки посягнулся, Где пала Дунаева головушка — Протекала речка Дунай-река, А где пала Настасьина головушка — Протекала речка Настасья-река».
Козьма Иванович Романов является одним из виднейших мастеров-сказителей не только в масштабах Заонежья, но и всей отечественной культуры. Он сохранил в своей памяти классические образцы былин, вошедшие в известные сборники П. Н. Рыбникова и А. Ф. Гильфердинга. Былины, записанные от него, представляют интерес в плане местной, заонежской традиции. Слово этого слепого сказителя несет в себе мощную силу и идеалы русского народа.
