Зимние картинки старого Петрозаводска Vkontakte@kizhi

Николай Иванович Собольщиков-СамаринЗимние картинки старого ПетрозаводскаЗимние картинки старого ПетрозаводскаЗимние картинки старого ПетрозаводскаЗимние картинки старого ПетрозаводскаЗимние картинки старого Петрозаводска

Известный российский театральный деятель Николай Иванович Собольщиков-Самарин (1868—1945) на заре своей театральной карьеры попал в наш губернский город по приглашению Петрозаводского общества любителей драматического и музыкального искусства в качестве режиссера и актера. Каким он увидел Петрозаводск зимой 1886—1887 годов, читайте во фрагментах повести «Чародейка» историка Бориса ГУЩИНА, старшего научного сотрудника отдела истории и этнографии музея-заповедника «Кижи».

Трещал жгучими морозами декабрь 1886 года. Бедные люди с трудом переносили Рождественский пост. Николай Иванович, лежа в санях-розвальнях на перекладных по пути в Петрозаводск (так намного дешевле), размышлял. Мысли были отрывочны и путались друг с другом из-за голода и холода.

«Я еду туда, куда Макар телят не гонял; мне хочется есть, и, если хотя бы через час мы не приедем на постоялый двор, я, как тот ямщик, что товарищу отдавал наказ, замерзну, правда, в лесу, а не в степи», — думал он, а одновременно и о том, как там, в Петрозаводске, справится с тамошними любителями, как устроиться с жильем, хватит ли денег на еду и гардероб.

Лошадь тащится, еле поднимая ноги, тяжело ступая по наезженному тракту. Всю дорогу так. Никто и никуда не торопится. Да еще возницы на постоялых дворах затевают споры, в какой стороне Петрозаводск и где пассажиру сходить и пересаживаться к другому возчику.

Николай Иванович со страхом прислушивался к этим спорам: «Вдруг да не туда». Денежки-то кончались. Перед отъездом он продал все, что можно, купил себе с рук то ли осеннее, то ли зимнее пальто коричневого цвета с какой-то зеленцой, чуть закрывающее колени, валяные опорки, шапку с ушами и, посчитав оставшиеся деньги, решил, что на дорогу ему хватит.

С некоторыми возницами ему везло. С теми, у кого оказывался лишний тулуп, который он иногда надевал на себя, а иногда набрасывал на ноги. Под сеном и попоной было не особенно тепло. Он ехал уже почти неделю и отогревался только в жарких, душных избах постоялых дворов.

Слава богу, бородатые крестьяне на пути стали говорить на непонятном языке. Это карелы. Значит, Петрозаводск близко.

— Петроской? Петроской там, — говорили они, показывая в сторону невидимого города.

«Ну что ж... Надо придумать парадный въезд в этот город. Не на дровнях же въезжать», — думал Николай Иванович, обращаясь к вознице:

— Далеко до Петрозаводска?

— Совсем рядом. Верст сорок.

Собольщиков перенес плетеную корзину со своими вещами, сел в сани к торговцу и…

— Н-но, милый! В Петрозаводске куда прикажете?

— В гостиницу. Самую лучшую.

— Тогда в «Палермо». Куда уж лучше.

Бодрой рысью быстро домчали до Петрозаводска. Над низкорослым, еле просматриваемым городом возвышался силуэт огромного пятиглавого храма. При появлении первых домиков возница спросил:

— С ветерком?

— С ветерком!

И они помчались так, что городской пейзаж не успел даже запечатлеться в сознании. Разве что только совершенно круглая площадь с каким-то памятником посередине.

* * *

Человек провел его в номер на втором этаже, где в печке-голландке приятно догорали угли. Кровать сверкала белоснежным бельем. Из мебели в маленьком номере были только стол, покрытый новой клеенкой поверх скатерти, три стула, конторка, простой, как ящик, шкаф и громоздкий умывальник с мраморной доской.

Проснувшись уже утром, он подумал о своем достаточно высоком петрозаводском статусе и спросил коридорного, где здесь Старополицейская улица. Там жил секретарь Общества.

Было еще рано, и перед визитом к секретарю Николай Иванович решил прогуляться. Выйдя из гостиницы, прямо перед собой он увидел общественный сад, а налево (летом, наверное, там общественная пристань) часовню и каток прямо на льду озера, огороженный ажурной оградой. Похоже, что вход платный. Он пошел в безлюдный тихий сад и удивился вычищенным дорожкам. На самом высоком месте стоял павильон — воксал с узкими высокими окнами, забитыми ставнями. Над павильоном возвышался изящный бельведер. Николай Иванович нашел щелочку между досками, приподнялся на цыпочки и заглянул в окно. Нет, это не театр. Скорее всего, зал для танцев. Пусто. Пол узорного паркета. Напротив главного входа на площади высоким длинным ящиком накрыт, наверное, какой-то памятник, а чуть поодаль сооружение типа закрытой беседки, тоже заколоченное досками, с кирпичной трубой на крыше. Странно. Хотя чего странного. Летом здесь, видимо, кухня для этого воксала. Тишину нарушил какой-то ритмичный шорох. Это сторож или дворник внизу метет дорожку у маленького домика в швейцарском стиле. Поди, там и живет.

Сад приятно удивлял своей ухоженностью, фигурными решетчатыми изгородями, небольшими, очевидно, недавно подсаженными деревьями.

Из сада Николай Иванович снова вышел на Соборную и стал подниматься вверх. Вдруг его чуть ли не сбили с ног бежавшие вниз по улице на коньках двое мальчишек. Ребята, проехав мимо прохожего, резко затормозили.

Он прошел мимо двух церквей, одна из которых, деревянная со шпилем, напомнила ему Петербург. Рядом была маленькая часовня. Выйдя на площадь, он сразу вспомнил Москву. Собор на площади был, похоже, один к одному с Храмом Христа Спасителя. За рекой сверкали куполами еще два храма. «Какой боголюбивый город», — подумалось Николаю Ивановичу. По диагонали от собора вогнутой дугой распластались двухэтажные торговые ряды со множеством арок. «Как получу деньги, так сразу сюда. Прежде всего, необходим гардероб», — решил он. Перед торговыми рядами прямо напротив собора — одноэтажное, но, как это ни странно, не лишенное своеобразного шика здание, очень похожее на театр, клуб и все такое. Из труб весело вьется дымок. Рядом в небольшом садике эстрада с рядами скамеек. Из трубы небольшого домика, вроде бы кухни, тоже клубится дым. Вероятно, что именно здесь ему и служить. Захотелось зайти в дом: посмотреть, представиться. Да поди-ка кроме истопников там никого еще нет. Рано.

Он пошел по улице, застроенной с одной стороны одно- и двухэтажными очень приличными домами, а с другой стороны являющей из себя подобие бульвара на склоне длинного пригорка с гладкой площадью перед речкой, за которой высилась громада завода. В окнах самого большого корпуса временами вспыхивало огненное зарево, и слышался железный лязг. Он пришел на круглую площадь с двумя полуциркульными то ли двух-, то ли трехэтажными зданиями, на торце правого из них тускло отливал позолотой двуглавый орел. «Очевидно, здесь у них присутственные места. Странно, что дома с колоннами типа петербургских выкрашены в зеленый цвет, хотя, конечно, им больше пошел бы желтый, как и в столице», — думал Николай Иванович. На крыльце одного из домов злобно щерились два чугунных льва. Он коснулся одного из них. В середине площади на изящном узком постаменте — царь Петр со шпагой. «Площадь кажется очень широкой. Вот бы им вместо этого Петра да Медного всадника. Сразу сузилась бы…

* * *

Подойдя к площади, он свернул налево. У закрытых ворот он заметил на мощном столбе, чуть ли не вплотную примыкающем к углу дома, веревочку с надписью над ней «звоните», подергал за нее; где-то внизу звякнул колоколец, из полуподвального помещения вышел сторож и, ничего не спросив, открыл узкую калитку.

Перед входом в дом была небольшая круглая площадка, где могли маневрировать повозки приезжающих и отъезжающих гостей. Невдалеке стояло длинное застекленное здание довольно старой оранжереи, некоторые стекла которой были грубо забиты досками. Оранжерея являла полный контраст дому, создававшему впечатление новенького, как с иголочки. Тем не менее она действовала. Над ее крышей из трубы поднимался дым. Недалеко от оранжереи стоял комплекс каких-то хозяйственных сооружений: каретный сарай, кухня, дровяной сарай и несколько совершенно непонятных построек. Неподалеку симпатичная девочка-подросток кормила двух серых пушистых белочек. Кормила по очереди, потому что белки, кажется, не дружили друг с другом, а с девочкой — дружили, и, когда она опускала руку и шевелила пальцами, одна из белок быстро-быстро поднималась по ее рукаву, добиралась до плеча и замирала на мгновенье, красиво распушив хвост. Девочка что-то давала ей. Та убегала, и на смену ей прибегала другая. Николай Иванович на несколько секунд подошел поближе. Вдруг взгляд его упал на небольшую группу странных деревьев, которых он раньше никогда не видел.

— Это лиственницы. Они хвойные, но осенью сбрасывают свои иголки, — сказала девочка.

Николай Иванович улыбнулся и сразу засмущался перед красивой девочкой. Застеснялся своих опорок. Он подошел к крыльцу с изящно выкованным козырьком, в укромном месте скинул опорки и этаким франтом взбежал в просторные сени — вестибюль со сводчатым потолком. Наверху широкой каменной лестницы, украшенной четырьмя мраморными вазами, стоял человек, которому он подал визитку.

— Его превосходительство ожидает Вас.

Человек показал налево, где находилась приемная губернатора. Через открытую дверь виднелся кабинет.

* * *

На носу рождественские балы-маскарады, и надо было думать, в каком виде появиться на юбилейном балу в зале Общества.

Прямо перед балом-маскарадом Николай Иванович надел фрак, повязал голову черной косынкой, прикрепил к правому уху большую медную серьгу, приклеил препротивные усики, встал перед зеркалом и сделал несколько движений под парижского апаша из виденной еще в Петербурге оперетки. Сам себе он понравился. Надел черную маску и пошел на бал.

Убранство зала сияло великолепием. Ряды кресел были вынесены, но никакой пустоты не чувствовалось. Во всех четырех углах зала красовались киоски, обставленные деревьями и кустами из реквизита, драпированные разноцветными тканями, шнурами и кистями. Направо от входа киоск был занят различной мелочью, начиная от ручек для пера, фарфоровых безделушек и кончая золотыми и серебряными вещами. Левый киоск — конфетами и шампанским, бутылки которого стояли в серебряных ведерках со льдом. Третий киоск слева предлагал фрукты: яблоки, груши, виноград, апельсины и засахаренные экзотические ягоды. В четвертом был лимонад. Два последних киоска соединяла цепь живых елок, поставленных около самой рампы. Елки подобраны так, что крайние равнялись высоте киосков, а к середине постепенно понижались, образую дугу, так, чтобы на сцене был виден шаловливый амур с луком, время от времени делающий достаточно приятные для глаза танцевальные па. В киосках сидели самые красивые петрозаводские то ли дамы, то ли барышни в масках. Оркестр на балконе не виден.

* * *

Николай Иванович почти дошел до озера, где увидел лопарей с двумя оленьими упряжками, и повернул обратно. Навстречу ему шла улыбающаяся Лиза.

Хорошо, что она так тепло оделась. В ладно подогнанном тулупчике, валенках и шапочке, перевязанной теплым платком.

— Доброе утро, Елизавета Николаевна. Разрешите предложить Вам прогулку на оленях.

Лиза разрешила, сказав, что она думает об этом уже несколько дней.

Они подошли к лопарям, расположившимся прямо напротив часовни у мелких причалов с перевернутыми лодками. Один из краснолицых узкоглазых лопарей в свободном балахоне из оленьих шкур с пришитым башлыком прорычал:

— Тиррв.

— Это он, наверное, здоровается так с нами, — тихо сказала Лиза.

— Здравствуйте.

— Садись. Садись.

Они так и сяк усаживались на узкие санки, пока наконец не нашли удобное положение.

Лопарь взял длинный шест и прикрикнул на оленей. Лиза крепко прижалась к Николаю Ивановичу. Он обнял ее за талию. Олени помчались легко, ритмично, не дергаясь. Создалось впечатление не езды, а полета.

Ко второму лопарю тоже села парочка, и парочка эта пыталась их догнать. «Наша упряжка оказалась быстрее», — заметил Николай Иванович. Лопарь запел странную песню. Речитатив переходил в едва уловимую мелодию, вместо припева в которой были необычно красивые, неслыханные переливы. Песня кончилась только у Соломенного, куда по белому полю озера примчали их олешки. Недалеко от берега в чьем-то большом огороде находилось более десятка оленей. Рядом стоял чум, над которым вился дымок.

— О чем Вы пели? — спросила Лиза.

— Быстро едем. Моему брату нас не догнать. В нашем чуме варится мясо. По озеру едут мужики с сеном. Едем в Питер. Много денег будет. Пою, что знаю, что вижу.

Николай Иванович отметил, что, несмотря на явную прозу содержания, это все-таки настоящая народная музыка, отличная от русской.

Обратно — свист ветра в ушах. Еще тесней прижалась к нему Лиза.

Приехали продрогшие и сразу, попрощавшись, разошлись по домам.

Музеи России - Museums in RussiaМузей-заповедник «Кижи» на сайте Культура.рф