Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

В северно-русском свадебном обряде важнейшую роль играет причитывание. Плач является как бы символом или знаком свадьбы, что отражено, например, в святочном гадании: откуда послышится плач, там и будет свадьба.

Представляет интерес вопрос, какая роль принадлежит в северно–русской свадьбе смеху, какое значение имеет он для обряда?

Г.Цейтлин, например, посвятивший один из своих трудов свадебному обряду Поморья, считал, что в этом крае, где любого рода увеселения, в том числе и свадьбы, носят на себе печать «холодной суровости», из людских сердец «насильно выжимается нечто, похожее на веселье, но на самом деле наводящее на мучительную тоску» [1] . По всей видимости, этот вывод собирателя нельзя отнести ни ко всему Поморью, ни тем более ко всему Русскому Северу.

В выступлении я попытаюсь обозначить круг фактов, которые могли бы охарактеризовать специфику и функции смеха в северно-русской свадьбе. Подобный вопрос в отношении свадебного обряда специально не ставился, хотя многие исследователи так или иначе затрагивали проблему ритуального, праздничного смеха – это В.И.Чичеров, В.Я.Пропп, В.Е.Гусев [2] и другие.

Среди исследователей нет единого мнения, что же именно понимается под «смеховым миром», «смеховой культурой». Эти понятия были введены в научный оборот М.М.Бахтиным [3] , и именно его представления и применяются в изучении определенного ряда культурных явлений.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Д.С.Лихачев и А.М.Панченко в своей работе, посвященной «смеховому миру» Древней Руси [4] , рассматривают и разные виды пародирования, и театрально-зрелищные формы, и травестии, и некоторые типы поведения, приводя факты литературы и истории. Эта интереснейшая работа вызвала научную дискуссию, главным предметом которой стал вопрос определения круга явлений, относящихся к смеховой культуре.

Та же проблема существует и для обряда. Смех ритуальный несет в себе в первую очередь магическую функцию, он находится в религиозных и этических рамках, то есть имеет совершенно другую природу, нежели смех в концепции средневековой культуры, отменяющий все иерархии и создающий мир карнавальной утопии. Следует, однако, учесть, что ритуальный смех зачастую утрачивает свою магическую функцию, как это произошло, например, со святочными покойницкими играми, в которых смех первоначально должен был способствовать урожаю, приплоду скота [5] .

Смеховые действа в северно-русской свадьбе совершались в основном в свадебный и послесвадебный дни. Однако в некоторых локальных вариантах они были приурочены к просватовству. Например, на побережье Белого моря в день большого рукобитья, после того как гости расходились по домам, невеста наряжала двух девушек барином и барыней. Остальные тоже рядились в разные костюмы и всей компанией с песнями шли к жениху передать поклон от невесты. Угостившись, молодежь отправлялась обратно, изображая пьяных, по пути опрокидывая костры дров, вытаскивая на дорогу сани и т.д. – всячески нарушая общественный порядок [6] . Перед нами типичное святочное действо с переодеванием и кощунственным поведением. Объяснением этому обычаю может служить близость по времени святок и свадебного периода, начинавшегося с крещения. Символика переодевания характерна и для святок, и для свадьбы. Смена одежды, как уже отмечалось в исследовании Н.В.Понырко, сопутствует переходу из одного общественного положения в другое [7] .

Антиповедение» в святки (а в данном случае и в свадьбу), как утверждают Ю.Лотман и Б.Успенский, переносит участников действия «в сферу потустороннего мира, подвластную нечистой силе (которая в целом ряде случаев восходит к языческим богам)» [8] . Рассмотренный обычай является случаем совпадения святочной и свадебной обрядности.

Одним из персонажей, производившим на свадьбе смеховые действа, является дружка. Исследователями уже выявлены разнообразные функции, которые он выполняет в обряде [9] . Это представитель жениха главный распорядитель, знаток свадебного обряда, почти профессионал в своем деле. Дружка может выполнять, казалось бы, взаимоисключающие функции колдуна и весельчака-острослова. Остановимся на последней подробнее. Одним из признаков, по которому выбирался дружка, было умение рассмешить, бойкость и находчивость. Он следовал впереди свадебного поезда, направлявшегося за невестой. Первой его задачей было проникновение в дом, открывание дверей. Этот обрядовый момент А.К.Байбурин и Г.А.Левинтон совершенно справедливо соотносят с дефлорацией, имея в виду представление об изоморфизме дома и человеческого тела [10] . Дружка пользуется при этом палкой или кнутовищем, выполняющими в данном случае роль фаллического символа. Постучавшись в дверь или окно, дружка начинает переговоры с представителями невестиной стороны. В диалоге использовалась указанная символика, нарушались все нормы приличия, что и вызывало смех собравшихся слушателей. Пример из Заонежья:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

На вопрос дружки, готова ли невеста, отвечают: «Нет, наша невеста заболела, сходила в баню, чи́хнула, да си́кель сви́хнула!» Тогда дружка говорит: «А у нас есть корешок, дойдет до самых кишок» [11] .

Для приговорок дружки характерно и балагурство – «одна из национальных форм смеха», – по выражению Д.С.Лихачева. Рифма в этих приговорках служит для создания наибольшего комического эффекта. Пример из Заонежья: «Я есть дружка, верный служка, с городу Ростова, роду не простого: курочкин племянник, петушкова зять, а вам что с меня взять?» [АКНЦ, 79/429].

В поведении дружки присутствует один из важных компонентов русского национального смеха: он как бы валяет дурака, позволяет смеяться над собой: «Ага, у меня в одном кармане вошь на аркане, а в другом кармане блоха на цепи» [12] . Эту игру поддерживают родственники невесты Например, когда потчуют дружек обедом, то говорят: «Вот вам составлен суп из всяких разных круп. Кладено в суп: мышья нога, тараканья голова, бараний рог и куриный зоб, ешьте, гостюшки, кушайте…» [АКНЦ 74/131].

Подвергается осмеянию и сам жених, в насмешливых песнях, исполнявшихся в его адрес, выражались сомнения в достоинствах его внешности, ума, поведения:

Он худешенек, малешенек, лица-то он бледнешенек. Он хлебает – заливается, говорит речь – заикается, он и ходит – запинается. В голове-то мыши гнезда вьют, а в бровях-то жуки ползают, а в носу-то соловьи свистят, а в ушах-то блохи прыгают [13] .

Смеются в свадьбу и над сватом. В песнях-трясуницах нарушаются все нормы этикета, в адрес свата, тысяцкого высказываются самые нелестные пожелания:

Чтой трясло бы тя, повытрясло, на печи бы тя под шубами… все тебе да свату большему киселем бы те задавитися, молоком бы те захлебнутися… [14] .

В корильных песнях нет ни серьезного осмеяния, ни действительно отрицательного отношения к главному персонажу. Все желаемые несчастья – не настоящие, шутовские. Это прием, благодаря которому участники обряда вовлекаются в веселую игру: певиц обливают квасом, чтобы они перестали петь, сват должен откупиться.

Смеются и над женой свата – сватьей. Ее садят на ступу и вертят под песню «У тысяцкого жена да на ступе сидит»; дают ей валенки – ставить заплату, или рукавицы – зашить дыру, сама сватья сидит на дыре – символика была, конечно, понятна всем и вызывала веселье.

Насмешливый характер имеют и песни, исполняющиеся «боярам» – княженецкому поезду:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Не белы наехали,чтой черные как вороны,да неумытыя головы,да неучесаны бороды… [15] .

Неучтивое отношение к жениху, дружке, свату и сватье, гостям, выраженное в словесных текстах и ритуальных действиях, обязательно для обряда; смех в данном случае снимает наиболее значимое противопоставление «своих» и «чужих».

Подобную функцию выполняет смех и в других случаях. Как шутка, шалость воспринимался уже в конце XIX в. обычай на второй день свадьбы мазать сажей молодую и гостей. Например, на Пинеге кто-либо из присутствовавших украдкой брал сажу из печи, подходил к молодой и мазал ей лицо, после чего все пачкали сажей друг друга. То же самое проделывала сватья с являвшимися на второй день свадьбы отцом невесты и другими гостями с ее стороны [16] . Этим действием, по-видимому, молодая и ее родственники приобщались к домашнему очагу. Однако оно не воспринималось серьезно вследствие утраты магического смысла.

Одним из способов приобщения молодой к ее новой семье являлись испытания. Еще один пример из пинежского варианта:

На второй день свадьбы приходят незваные гости сорить в избе. Мелкие перья сыпали из дырявых валенок, горшков и т.п., специально запинались об порог, чтобы высыпалось побольше. Молодой вручали обрубленный веник, которым она должна была убрать сор [17] . Смех над молодухой был ритуально-обязательным, как и смех над другими участниками обряда.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Смехом сопровождалось открывание молодой перед отъездом в церковь. Одетую под венец, ее выводили к жениху. Тысяцкий приоткидывал платок, скрывавший лицо невесты, и смотрел, нет ли подмены.

Убедившись, что все в порядке, он сообщал об этом гостям. Известие встречалось шумным весельем. Само по себе такое действие, как открывание, имеет тот же смысл, что и открывание дверей дома невесты, о котором уже говорилось. Но участники свадьбы в данном случае смеются благодаря игре с угадыванием: «та или не та?», – то есть ритуальное значение смеха заменяется бытовым, но приуроченность его к определенному обрядовому акту сохраняется.

Участники свадьбы смеялись и во время припевания за свадебным столом гостей по парам – мужа и жены, девушки и парня; на Терском берегу Белого моря в шутку припевали и детей–подростков. В Каргопольском уезде «порошили»: искали «порох» – соринку на ложке, в рюмке и заставляли целоваться не только молодых, но и гостей. На Пинеге целование сопровождается песней с эротическими мотивами – помешивание мутовкой каши, милование молодых «через пуговки золотыя, через петелки шелковые» и отмыкание ключом короба. Символика ключа и замка часто используется в свадебном обряде – например, в Заонежье жених дарил невесте шкатулку с подарками, которая публично открывалась ключом под возгласы и смех присутствовавших. Вполне прозрачен и смысл свадебной игры, когда гости отыскивали в потолке сук и щель.

Смеховыми действиями сопровождается подготовка бани для молодых на второй день свадьбы. На Пинеге дружки шли в баню с голиками вместо дров – будто бы затоплять. Женщины закрывали дружек в бане, те откупались; молодых также заманивали в баню, чтобы получить с них выкуп [18] .

Здесь приведен далеко не полный перечень обрядовых смеховых действ. Вполне очевидно, что тема смеха должна рассматриваться в связи с изучением свадебного обряда. «Смеховое поведение» участников обусловлено обрядовыми нормами, в обряде ничего не делается просто ради шутки. Однако обрядовый смысл смеховых действий в некоторых случаях утрачивается, переходит в бытовой план. По-видимому, особенно значимым для свадебного обряда является материально–телесное начало, носящее положительный характер. В смехе северно-русской свадьбы, если выразиться словами М.М.Бахтина, «звучат торжествующие тона рождения и обновления» [19] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

• [1] Цейтлин Г. Свадьба в Поморье (Очерк из быта поморов) // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1910. №20.
• [2] Чичеров В.И. Зимний период русского земледельческого календаря XVII-XIX веков. Очерки по истории народных верований. М., 1957; Пропп В.Я. Русские аграрные праздники. Опыт историко-этнографического исследования. Л., 1963; Гусев В.Е. От обряда к народному театру (эволюция святочных игр в покойника) // Фольклор и этнография: обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974. С.49-59.
• [3] Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990.
• [4] Лихачев Д.С., Панченко А.М. «Смеховой мир» Древней Руси. Л., 1976.
• [5] Пропп B.Я. Указ. соч. С.104.
• [6] Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т.п. материалы, собранные и приведенные в порядок П.В.Шейном. СПб., 1900. Т.1. Вып.2.
• [7] Понырко Н.В. Святочный и масленичный смех // Смех в Древней Руси. Л., 1984. С.169.
• [8] Лотман Ю., Успенский Б. Новые аспекты изучения культуры Древней Руси // Вопросы литературы. 1977. №3. С.156.
• [9] См. напр.: Зеленин Д.К. Свадебные приговоры Вятской губернии. Вятка, 1904; Гура А.В. О роли дружки в северно-русском свадебном обряде // Проблемы славянской этнографии. Л., 1979. С.162–172.
• [10] Байбурин А.К., Левинтон Г.А. К описанию организации пространства в восточнославянской свадьбе // Русский народный свадебный обряд: Исследования и материалы. Я., 1978. С.94–95.
• [11] Архив Карельского научного центра РАН (далее: АКНЦ), колл.160, ед.хр.45.
• [12] Фонотека ИЯЛИ КНЦ РАН, касс.3114/15.
• [13] Сказки, песни, частушки, присловья Ленинградской области / Сост. В.С.Бахтин. Л, 1982. С.143.
• [14] Балашов Д., Красовская Ю. Русские свадебные песни Терского берега Белого моря.
• [15] Балашов Д., Красовская Ю. Русские свадебные песни Терского берега Белого моря. Л., 1969. С.80.
• [16] Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии, собранные П.С.Ефименко. М., 1877. Ч.1. С. 80, 82; Великорус в своих песнях... С.398.
• [17] Обрядовая поэзия Пинежья. М, 1980. С.83-84.
• [18] Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии... С.80.
• [19] Бахтин М.М. Указ. соч. С.76.