Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

К концу ХIХ в. усилиями учёных и деятелей искусства культурная идентичность финляндской элиты трансформировалась в политическую, тогда же была сформирована идея «карелианизма». Карелия превратилась в объект паломничества финляндских ученых, художников, композиторов, архитекторов, поэтов и прочих любителей старины. Представление о Карелии как о неотъемлемой части грядущего «Идеального Отечества», стало ключевым концептом финляндского национального мифа [1] . В формировании мифологем и идеологем особая роль принадлежит иконическим элементам традиций и в том числе традиционной орнаментике. Э.Тарасти отмечает, что национальные символы несут в себе энергию, которая актуализирует определенные модели поведения. Иконические символы и тексты составляют основу национальной культуры и определяяют её характер, являясь своеобразным эталоном для создания подобных знаков. Таким образом национальная культура сохраняет изначальный характер [2] . «Золотым веком» фин(лянд)ской истории Карелия была представлена уже в самом названии первоначального варианта эпоса «Калевала», изданного в 1835 г.: «Калевала, или Старые Руны Карелии о древних временах Финского народа» [3] . Затем потребовалось подтверждение «вербальных» символов «иконическими», иллюстрирование калевальских мифов карельскими пейзажами и фотографиями [4] .

В период Великой Отечественной войны идеологема «Великой Финляндии», наконец, стала на некоторое время «иконической» реальностью, в отличие от «олонецких походов» послереволюционных лет. «Восточная Карелия» представляла собой объект пристального внимания политиков и военных Финляндии при разработке военных стратегических планов в союзе с Германией. Ещё в 1940 г. президентом Р.Рюти был начат проект с целью научного аргументирования для немецкого командования положения о том, что Восточная Карелия и Кольский полуостров относятся к Финляндии. Для этого были привлечены географ В.Ауер и историк Е.Ютиккала, в итоге издавшие на немецком языке монографию «Жизненное пространство Финляндии» [5] . Весной 1941 г. к проекту были привлечены автор книг «Восточный вопрос в/для Финляндии» [6] и «Контуры истории Финляндии» [7] историк Я.Яяккола, а также Р.Кастрен, Е.Лескинен и К.Лойму. Население оккупированных территорий было разделено на «национальное» и «ненациональное» («kansalliset»/«ei–kansalliset»). К первым относили карел, людиков, вепсов и другие родственные финнам народности (их оставляли в родных деревнях и жизнь продолжалась в привычном ритме), ко вторым – русское население, которое стали размещать в спецлагерях для депортации в отдалённые районы России. Полевой работой среди населения Карелии, последующей верификацией материала, публиковавшимися статьями и книгами исследователи были призваны не только научно обосновать планы по созданию Великой Финляндии, но и представить население оккупированных территорий культурно принадлежащим и тяготеющим к Финляндии [8] . В книге «Восточный вопрос в/для Финляндии» Я.Яяккола, в частности, писал, что и многочисленные этнографические данные, и калевальские руны, распространившиеся в Восточную Карелию из Западной Финляндии (представление, доминировавшее в финляндской науке того периода), указывают, что в духовном наследии родственного населения нет никаких общих черт со славянской культурой или мировоззрением [9] .

На оккупированных территориях работали представители различных гуманитарных дисциплин — этнографы, фольклористы, историки, языковеды, искусствоведы–архитекторы. Для проведения исследовательских работ в армию было призвано немало университетских преподавателей. Был создан также Государственный научный Восточнокарельский Комитет, секретарём которого был назначен этнограф К.Вилкуна (членами комитета являлись С.Пяльси, В.Кауконен, В.Салминен). В январе 1941 г. Комитет приступил к созданию плана по научным исследованиям в Карелии. Общество финской литературы (Suomalaisen Kirjallisuuden Seura) курировало работу по собиранию фольклора, Объединение по изучению древнего наследия (Suomen Muinaismuistoyhdistys) занималось раскопками периода железного века в истоках реки Олонки, Общество Калевалы (Kalevalaseura) проводило сбор материалов по народному искусству и музыке, Финно–угорское общество (Suomalais–ugrilainen Seura) руководило сбором лингвистического материала. Материалы собирались как на оккупированных территориях, так и в лагерях среди военнопленных и у ингерманландских финнов, депортированных в Финляндию из Ленинградской области [10] .

К.Вилкуна опубликовал в 1943 г. работу «Труды отцов» [11] и около двух десятков статей на различные этнографические темы, В.Кауконен записывал в своих поездках по Беломорской и Олонецкой Карелии фольклор, составивший материал для его позднейших публикаций [12] . В оккупированной Карелии проводил исследования известный фольклорист М.Хаавио, собиравший материал по традиционным верованиям и народной поэзии карел. В 1943 г. им был опубликован популярный труд «Последние рунопевцы» [13] . М.Хаавио также писал статьи о Карелии для центральных финляндских газет. Л.Пости, А.Турунен, Е.Итконен, Л.Кеттунен, П.Виртаранта изучали языки и диалекты, различные стороны традиционной культуры карел и вепсов; на восточном побережье Ладоги археологическими раскопками занималась Э.Кивикоски.

Полевая работа велась в основном в карельских и вепсских деревнях, где население оставалось на местах. Попутно были сделаны описания и архитектурные планы церквей и часовен Заонежья и был дан обзор занежской иконописной традиции и других традиционных ремёсел [14] . Исследователями публиковались как научные труды, так и публицистические статьи для обычной читательской аудитории [15] . Для ознакомления финляндской общественности с оккупированными территориями и формирования нужного общественного мнения с армией пришли писатели, поэты, художники, фотографы, кинооператоры. Политические цели приукрашались романтическим флером. Как для военного и политического руководства, так и для исследователей «Восточная Карелия» представлялась музеем под открытым небом. «Это как Сеурасаари», — вспоминал М.Хаавио о своих первых впечатлениях от Олонца. Этнограф С.Пяльси отмечал, что вместо поэтической национальной романтики нужны знания из первых рук о народе и его жизни. В его книге «В след с победителями» (1942 г.) [16] эти знания были представлены таким образом, что по окончанию войны она попала в список запрещенной литературы [17] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Благодаря исследованиям А.Й.Шегрена, М.А.Кастрена, Т.Г.Аминоффа, У.Т.Сирелиуса, А.Хямяляйнена и других ученых был накоплен и частью издан фольклорно–этнографический материал, на базе которого в 1923 г. открылась постоянная финно–угорская выставка Национального музея Финляндии, отражавшая широкий спектр знаний о происхождении финно–угорских народов. Выставка подчеркивала и утверждала общность финно–угорских народов; элементы традиций, ставившие под сомнение чистоту национальной культуры, выводились за пределы визуального ряда [18] . Даже параллели с русскими образами вышивки объяснялись не прямыми заимствованиями, а территориально, культурно и хронологически далекими византийскими параллелями [19] . Видение общей прафинской архаики в орнаменте позднее сменилось конструированием связей народной вышивки с лютеранской церковной традицией [20] . Изучением текстильных промыслов (ткачества, вязания, вышивки) карел, вепсов и русских Заонежья в 1941–1944 гг. занимались Т.Вахтер, Х.Хельминен, Т.–К.Виркки и др. Собранный ими материал значительно пополнил коллекции Национального музея Финляндии и стал основой для фондов других музеев. В военных условия исследователям не представляло сложностей обменять предметы крестьянского быта на продукты питания. При этом по возможности фиксировалась история (легенда) вещи – время и место изготовления, имя мастерицы и использование. Домотканые вышитые вещи плохой сохранности подчас использовались карельскими хозяйками как тряпки, и были буквально спасены собирателями для музеев [21] .

Учёные публиковались в прессе, организовывали в Финляндии выставки карельских рукоделий, а в Карелии пытались возродить ещё не полностью угасшую традицию вышивки и тканья в виде ремесленных мастерских, продукция которых должна была поставляться в финляндские дома мод. В Олонце и ближайших карельских деревнях были организованы мастерские, в которых женщины по старым образцам занимались вышиванием полотенец, наволочек, салфеток. Целью было сохранить и возродить традицию рукоделия – вышивки и тканья. К 1944 г. на курсах для молодых вышивальщиц и в мастерских училось и работало около 300 карельских женщин. Помимо текстильных изделий в мастерских плели шляпы из соломы, изготавливали кукол. Эти вещи продавались в Финляндии. В частности, в известный дом мод и магазин «Стокманн» была заказана партия изделий [22] . Поиск «финской специфики» в вышивке карел и вепсов исследователи продолжали и позднее [23] . Новая финно–угорская экспозиция Национального музея (1950–1968 гг.) была оформлена в сине–белой гамме (цвета финляндского флага). В послевоенный период интерес к традициям Карелии был связан с культивированием фольклоризма в Финляндии, обретшего особую популярность в 1960–1970-е гг. Финно–угорская выставка Национального музея 1972–1997 гг. оставалась практически неизменной.

Противоречивость подходов в изучении прошлого и современности традиций Карелии и других финно–угорских регионов обуславливается географическими, конфессиональными, политическими, этническими особенностями этих территорий, однако превалирующее значение имеет смысловой запрос (явный или неявный) со стороны самой интерпретирующей стороны. Акцентирование внимания учёных на одних этносах и культурах, игнорирование других, изменения, претерпеваемые музейным делом, мода на те или иные темы изучения и т.д. свидетельствуют не только о специфике и динамике научных тенденций, но также об ожиданиях культурно–идеологических пространств, представителями которых являются интерпретаторы. В контексте представлений о языковом и культурном родстве финно–угорских этносов метагеографическому пограничью Финляндии был изначально определён важный периферийный статус [24] . С поправками на современные реалии символические «пространства–между» [25] остаются сосредоточением семиотического «напряжения» [26] , областью пересечения различных культурных ожиданий, научных тенденций и (гео)политических интересов. Глобализационные процессы и вступление Финляндии в Евросоюз изменили значение финно–угорских традиций для современной финляндской культуры. В 1999 г. финно–угорские коллекции были перемещены из Национального музея в Музей культур, где они соседствуют с экспонатами из Индии, Африки и Азии. Очередные перекодировки «иконического» характера означают, что родственно–языковой аспект финляндского национального мифа утрачивает смысл, место национального в культуре занимается постэтнической мультикультурностью, в контекстах которой финно–угорским традициям отведена роль провинциальной экзотики глобального масштаба.

• [1] Turunen A. Tieteen matkamiehia // Tieteen matkamiehia: tutkimusmatkoja ja niiden saavutuksia / Toim. S.-L. Laatunen. Porvoo: WSOY, 1977 (Kalevalaseuran vuosikirja; 57); Sihvo H. Karelia: a Source of Finnish National History // National History and Identity: approaches to the writing of national history in the North–East Baltic region nineteenth and twentieth centuries / Ed. by M. Branch. Helsinki: Finnish Literature Society, 1999. Р.185–195. (Studia Fennica, Ethnologica; 6).
• [2] Tarasti E. Johdatusta semiotiikkaan. Esseita taiteen ja kulttuurin merkkijarjestelmista. Helsinki: Gaudeamus, 1990. S.201.
• [3] Kalewala taikka Wanhoja Karjalan Runoja Suomen kansan muinoisista ajoista. Helsingissa: [Suomalaisen Kirjallisuuden Seura], 1835. (Suomalaisen Kirjallisuuden Seuran toimituksia; 2).
• [4] См.: Лотман Ю.М. Иконическая риторика // Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семиосфера – история. М., 1996. С. 74–86. Перед поездкой в Карелию И.К.Инха писал: "Моим первоочередным намерением было бы собрать материалы, которые потом могли бы использоваться в иллюстрировании Калевалы, в географических описаниях и в этнографических целях" (Inha I.K. Suomalaisen Kirjallisuuden Seuralle / Keskustelemukset 18(7)II/94 // Suomi. Kirjoituksia isanmaallisista aiheista. Kolmas Jakso. 9 osa. Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 1894. S.84–86).
• [5] Auer V., Jutikkala E. Finlands Lebensraum. Berlin, 1941.
• [6] Jaakkola J. Suomen idankysymys. Porvoo: WSOY, 1941.
• [7] Jaakkola J. Suomen historian aariviivat. Porvoo: WSOY, 1940 (книга была переиздана в 1941 и 1945 годах).
• [8] Kaarninen M. Yliopisto sodassa - opiskelua ja tutkimusta rintamalla ja kotirintamalla // Tutkijat ja sota: suomalaisten tutkijoiden kontakteja ja kohtaloita toisen maailmansodan aikana / Toim.M.Hietala. Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 2006. S. 183, 198 (Historiallinen arkisto; 121).
• [9] Jaakkola J. Suomen idankysymys. S.16. Также в последующие десятилетия, изучая традиции карел и вепсов, финляндские исследователи на первое место ставили этнический аспект, были заняты поиском родственных черт, тогда как, например, социальные и экономические стороны жизни не привлекали особого внимания, поскольку в них интерпретаторы видели лишь отражение русского влияния (Хейккинен К. Использование этнографических материалов в исследованиях семьи // Vaesto ja perhe Karjalassa (Население Карелии и карельская семья): Joensuun yliopistossa 24.–26.9.2003 pidetyn seminaarin esitelmat / Toim.Y.Shikalov, T.Hamynen, J.Partanen. Joensuun yliopisto, 2003. S.165. (Historian tutkimuksia; 23).
• [10] Taulamo S. Vie sinne mun kaihoni: Aunuksen Karjalassa 1941–1944. Helsinki: Kirjayhtyma, 1985; Рimia T. Madonna Ingrica ja Evakko–Kristus: suomensukuisia tietajia, taitajia ja heidan tutkijoitaan vuosina 1941–1944. Lisensiaatintutkimus. Jyvaskylan yliopisto, Humanistinen tiedekunta, Historian ja etnologian laitos, 2005. S.2, 77, 163 (рукопись лицензиатской работы); Рimia T. Ethnologist on the warpath: Finno–ugric research and the Finno–Ugric collections during the period 1941–1944 // Ethnologia Scandinavica. 2003. Vol.33. S.74–83. "Инструкция для сбора фольклора Восточной Карелии", изданная Обществом Финской Литературы, заканчивалась вопросом "Как большевики относились к народным традициям?" (Ita–Karjalan kansanrunouden keruuopas. Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 1943).
• [11] Vilkuna K. Isien tyo. Osa I: Veden ja maan vilja. Helsinki: Otava, 1943.
• [12] Kaukonen V. Vanhan runon murros Vienan Karjalassa // Kalevalaseuran vuosikirja, 49. Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 1969; Kaukonen V. Tutkimusmatka Vienan Karjalaan 1942 // Kenttakysymyksia / Toim. P.Laaksonen, S.Knuuttila, U.Piela. Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 2004. S.61–72. (Kalevalaseuran vuosikirja; 83).
• [13] Haavio M. Viimeiset runonlaulajat. Porvoo: WSOY, 1943.
• [14] Muinaista ja vanhaa Ita–Karjalaa: tutkielmia Ita–Karjalan esihistorian, kulttuurihistorian ja kansankulttuurin alalta / Toimittanut Suomen muinaismuistoyhdistys. [Helsinki]: [s.n.], 1944.
• [15] Kaarninen M. Yliopisto sodassa - opiskelua ja tutkimusta rintamalla ja kotirintamalla // Tutkijat ja sota: suomalaisten tutkijoiden kontakteja ja kohtaloita toisen maailmansodan aikana / Toim. M.Hietala. Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 2006. S. 191, 194 (Historiallinen arkisto; 121).
• [16] Palsi S. Voittajien jaljissa: sodanaikaisen Aunuksen oloja ja elamaa. Helsinki: Suomen Kirja, 1942.
• [17] В целом, изыскания ученых на оккупированных территориях после войны оставались почти не востребованными. Дневники исследователей не публиковались и позднее. Предложенный туркускому университету в 1975 г. для издания дневник Х.Хельминен не был издан даже в кафедральной серии. Как писал И.Талвэ, это не было интересно для кафедры (Рimia T. Madonna Ingrica ja Evakko-Kristus. S. 4, 162). Сеурасаари - этнографический музей под открытым небом, расположенный в Хельсинки.
• [18] Lehtinen I. Kahdenlainen totuus – marit museossa ja kentalla // Tutkijat kentalla / Toim. P.Laaksonen, S.Knuuttila, U.Piela. Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 2003. S.149 (Kalevalaseuran vuosikirja; 82).
• [19] Sirelius U.T.D Vogel – und Pferdemotive in karelischen und ingermanlandischen Broderien. Helsingfors: Societas Orientalis Fennica, 1925. S.372–387 (Studia Orientalia; 1 [31]). Российские исследователи, соответственно, искали в образах вышивки славянские древности.
• [20] Vahter T. Ihmisenkuvia Karjalan ja Inkerin kirjonnassa // Kalevalaseuran vuosikirja. 1938. Т.18. S.242-257. В ряде антропоморфных образов карельского текстильного декора Т. Вахтер усматривала мужские изображения и облик Христа, искала параллели образам в средневековом церковном искусстве Финляндии.
• [21] Taulamo S. Vie sinne mun kaihoni. S.179.
• [22] Vahter T. Itakarjalaisten kasitoiden nayttely on vierailut Suomen kaupungeissa // Kotiteollisuus. 1942. №9–10. S.82–84; Vahter T. Ita–Karjalan naisen arkista askarta // Naisten aani. 1944. №12. S. 179–181; Virkki T. Tyostani Ita–Karjalassa // Itse tuon sanoiksi virkki, IV. Ita–Karjalan kasitoiden ja kylien perinteellista kauneutta: Aunus — Viena. [S.l.]: Tyyne–Kerttu Virkki–saatio, 1989. (Tyyne–Kerttu Virkki–saation vuosikirja); Аnttila P. Tyyni–Kerttu Virkki ja Aunuksen aika // Itse tuon sanoiksi virkki, II. [S. l.]: Tyyne–Kerttu Virkki–saatio, 1984. S.12–17 (Tyyne–Kerttu Virkki–Saation vuosikirja 1981–1982); Lausala T. Aunuksen tyotuvan toiminta vv. 1941–1944 // Itse tuon sanoiksi virkki, II. [S.l.]: Tyyne–Kerttu Virkki–saatio, 1984. S.36–41 (Tyyne–Kerttu Virkki–Saation vuosikirja 1981–1982); Jarvinen I.–R. Kyla ja eramaa. Helmi Helmisen perinteentallennusmatkat Ita–Karjalaan 1941–1944 // Kenttakysymyksia / Toim. P. Laaksonen, S. Knuuttila, U. Piela. Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 2004. S.43–60 (Kalevalaseuran vuosikirja, 83).
• [23] Vahter T. Ita–Karjalan kansanomaisista kasitoista // Muinaista ja vanhaa Ita–Karjalaa: tutkielmia Ita–Karjalan esihistorian, kulttuurihistorian ja kansankulttuurin alalta / Toimittanut Suomen muinaismuistoyhdistys. [Helsinki]: [s.n.], 1944. S.212–239; Vahter T. Ita–Karjalan kansanomaisista kasitoista // Muinaista ja vanhaa Ita–Karjalaa: tutkielmia Ita–Karjalan esihistorian, kulttuurihistorian ja kansankulttuurin alalta / Toimittanut Suomen muinaismuistoyhdistys. [Helsinki]: [s.n.], 1944. S.212–239.
• [24] «Там, где коридоры культуры кончаются, и сама природа берёт своё начало, встаёт образ Вяйнямёйнена. Будто хочет он показать и напомнить, что это был он, кто вывел Фин(лянд)ский народ из дикого природного состояния к знанию и умению», — делился своими впечатлениями об экспедиции 1859 г. в Ингерманландию собиратель фольклора Ф.А.Саксбек (Saxback F.A. F.A.Saxbackin matkakertomus runonkeruu–matkastansa Inkerissa v. 1859 // Runonkeraajiemme matka–kertomuksia 1830-luvulta 1880-luvulle / Toim. A.R.Niemi. Suomalaisen Kirjallisuuden Seuran Toimituksia 109. Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 1904. S.319–320).
• [25] Подорога В. Простирание, или География «русской души» // Хрестоматия по географии России. Образ страны: Пространства России / Авт.–сост. Д.Н.Замятин, А.Н.Замятин; Под общ. ред. Д.Н.Замятина. М., 1994; Замятин Д.Н. Метагеография: Пространство образов и образы пространства. М., 2004. С.37–50.
• [26] Лотман Ю.М. О семиосфере // Структура диалога как принцип работы семиотического механизма. Тарту, 1984. С.8–12; Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992. С. 7, 14.