→ Электронная библиотека
→ Рябининские чтения – 2011
→ Формирование территории Русского государства в XVI в. и былинный эпос

Метки текста:

Былины Рябининские чтения Фольклор Эпос

Иванова Т.Г. (г.Санкт-Петербург)
Формирование территории Русского государства в XVI в. и былинный эпос Vkontakte@kizhi

стр. 276Былинное пространство, как и собственно эпические песни, – явление многослойное. Географические наименования в эпосе представляют следующую систему: 1) «исконные» для русского эпоса названия (Киев, Чернигов, Новгород и пр.), связанные с X–XII вв., 2) более поздние топонимы (Рязань, Муром, Карачарово, Ростов, Орда и пр.), относящиеся к XIII–XIV вв., 3) московские топонимы (Москва, Брянск, королевство Литовское и пр.), отражающие существование былин в эпоху Московской Руси XIV–XVI вв., 4) поздние географические названия, вошедшие в эпическую картину мира в XVI–XVIII вв. в период активного расширения границ Русского государства (Казань, Астрахань, Тобольск и пр.), 5) поздние топонимы, отражающие географические объекты Русского Севера (озеро Маслеево, Студеное море и пр.), 6) лубочные топонимы, проникшие в эпическое пространство из лубочных повестей в поздний период существования традиции (Кортоусово царство, Флоринский город и др.). Первые два слоя географических названий сложились в период активного становления русского классического эпоса. «Московский» слой появляется на исходе этой эпохи. Все топонимы распределяются по полюсам «свое»/«чужое» пространство.

В центре нашего доклада будут топонимы XVI в. Как известно, на протяжении этого столетия шло активное формирование территории Русского государства. Главным процессом здесь было беспримерное расширение границ. В песенно-эпическом материале, зафиксированном в XIX–XX вв., мы можем отметить явственное сопряжение фольклорной традиции с историческим пространством России XVI в. Механизмы этого сопряжения и являются предметом нашего исследования. Сразу же оговоримся, что все наблюдения нами сделаны исключительно на материале былин северо-востока Русского Севера (Пинега, Кулой, Мезень, Печора). Вторая оговорка касается того, что в рамках доклада, в силу ограниченности объема, будут рассмотрены топонимы только поволжского происхождения; сибирский топонимический слой, весьма любопытный и дающий интересную картину, остается за пределами данного сообщения.

Напомним, что в XVI в. свершилось присоединение к Русскому государству Поволжских, татарских по своей сути, земель. Далекие северо-восточные территории Русского Севера отреагировали на это важное событие включением некоторых топонимов из названного региона в эпическую картину мира.

В былинном пространстве появляется топоним Казань. Этот древний город, основанный в конце I тыс. н.э. как форпост на северной границе Волжской Булгарии, с монголо-татарским нашествием был включен в Золотую Орду, при которой стал крупным торговым и политическим центром. С распадом Золотой Орды Казань в 1438 г. стала столицей Казанского ханства, находившегося в постоянных военных конфликтах с Русью. Естественно, что в XIV–XV вв. Казань для русских людей была «чужим» пространством. При Иване IV Грозном в 1552 г. свершилось присоединение Казанского ханства к Русскому государству. Какое же место Казань, бывшая для русского сознания «чужим» городом ко времени окончательного формирования русского эпоса, занимает в эпическом пространстве северо-восточных былин? Учитывая историческую реальность, можно было бы предположить, что Казань в эпосе войдет в «чужое» пространство, однако, как это ни странно, «знаковость» Казани связана со «своим» миром.

В печорских былинах Казань сопряжена с биографией одного из главных богатырей русского эпоса – Добрыни Никитича. В Казани, согласно былине «Добрыня и Змей», живет отец Добрыни Никитушка Романович:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Значит, прежде Казань дак слободой стоял,Кабы ныньче Казань дак славной город стал.Как во том ишче в Казани да славном городиУж и жил тут и был Никитушка Романович [1] .

С биографией Добрыни Никитича Казань связана и в мезенской былине «Добрыня и Алеша»:

Да прежде Казань да слободой слыла,Да ноньче Казань да словёт городом [2] .

В превращении «чужой» Казани в «свою», на наш взгляд, главную роль сыграло не историческое покорение «чужого» Казанского ханства (и превращение его в «свой» русский город), а фонетическое созвучие Рязань/Казань. Напомним, что в классических версиях былин о Добрыне его родиной считается Рязань.

Именно таковым рисуется положение в остальных печорских вариантах «Добрыни и Змея» (Былины Печоры,стр. 277 №9, ст.1–4) [3] . Связь Рязани с биографией Добрыни Никитича сказывается и в других мезенских былинах об этом богатыре: «Поединок Добрыни Никитича с Ильей Муромцем» (Былины Мезени, №24, ст.1–3) и «Добрыня и Алеша» (Былины Мезени, №49, ст.1–3; №55, ст.1–2; №56, ст.1–3; №57, ст.1–3).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Процитированный «казанский» зачин в печорской традиции прикрепляется также к былине о Садко.

Обратим внимание, что в приведенном ниже фрагменте условность географического пространства доведена до абсолюта. В зачине эпической песни о Садко Казань, Новгород и Ростов рисуются как один город – «свой» для русских богатырей:

Топоним Казань зафиксирован также в печорских былинах на сюжет «Соловей Будимирович», начинающихся другим зачином – о «быстрой реке»:

Пролегала ле, просвитала ле мать быстра рекаПо прозванью ле реценька Смородина,Она усьем ле пала да в Волгу-матушку,Кабы Волга-то матушка под Казань ушла (Былины Печоры, №165, ст.1–4) [4] .

Тот же зачин наличествует в печорских былинах о Василии Игнатьевиче и Батыге, которые, как известно, открываются знаменитым запевом о турах (Былины Печоры, №196, ст.4–5).

Думаем, что механизмы включения топонима Казань в эпическое пространство были следующими: масштабное историческое событие присоединения Казани к Московской Руси сделало название этого города популярным в народе; первоначально популярный топоним вошел в ткань старин о Добрыне, что было вызвано созвучием слов Рязань / Казань; новый топоним «прижился» в эпической традиции и в дальнейшем попал в другие сюжеты («Садко», «Соловей Будимирович», «Василий Игнатьевич и Батыга»). Следует подчеркнуть, что превращение Рязани в Казань зафиксировано только в печорской и мезенской традиции; ни в кулойских, ни в пинежских былинах данная трансформация не отмечена. Географические замещения исконного эпического топонима новым именем происходили, по-видимому, по инициативе одного сказителя. Удачные новации принимались региональной традицией. Судя по тому, что большинство былин с топонимом Казань зафиксированы на Печоре и лишь один текст записан на Мезени, новация с этим географическим именем возникла в печорской традиции. Предположительно новация с Казанью родилась в Усть-Цильме: именно в этом районе записано большинство зарегистрированных текстов.

Наряду с Казанью в эпическом пространстве в XVI в. появляется Астрахань. Напомним, что Астрахань возникла как татарское поселение (первое упоминание в арабских письменных источниках относится к 1333 г.); в 1456 г. город стал столицей слабого Астраханского ханства; в 1556 г. Иван IV Грозный присоединил Астрахань к Руси. Астрахань закрепилась в былинной картине мира, без сомнения, в связи с Казанью.

Общая судьба этих татарских городов (практически одновременное их присоединение к Руси), а также возможность рифмовать из названия (Казань – Астрахань) обусловила то, что Астрахань появляется в одном из типических мест, рассмотренных выше – в locus communes «быстрой реки»:

Широка мать да Волга под Казань пошла,Под Казань пошла да под Вастрахань (Былины Печоры, №166, ст.1–2; «Соловей Будимирович») [5] .

Как и в случае с Казанью, Астрахань зафиксирована в былине «Василий Игнатьевич и Батыга» (Былины Печоры, №196, ст.5). «Знаковость» Астрахани, таким образом, связана со «своим» миром. При этом можно отметить, что этот топоним, в отличие от Казани, прочно связанной с биографией Добрыни Никитича, не имеет самодостаточного значения, т.е. без Казани Астрахань не упоминается. Укажем также, что Астрахань зарегистрирована только в печорской и мезенской традициях.

На примере Астрахани можно выявить еще одну тенденцию, которая наличествует в былинных топонимах. Проникнув в эпический мир, новый топоним на поздних этапах развития традиции, в вариантах, несущих на себе явные следы забвения, начинает отвоевывать себе пространство, замещая собой разные исконныестр. 278 географические наименования. Так, в мезенской былине «Илья Муромец и Сокольник» действие начинается нетрадиционно – с описания пира у князя Владимира. На пиру лишь один богатырь (не названный по имени Сокольник) не ест и не пьет, так как он привык к яствам, приготовленным его матерью (явная реминисценция «Дюка Степановича»); далее герой отправляется в поле, где встречается с Ильей Муромцем и вступает с ним в бой. Пир же у князя Владимира происходит не в традиционном Киеве, а в Астрахани: «Во славном во городи в Астрахани / У ласкового князя у Владимира» (Былины Мезени, №302, ст.1–2; №303, ст.1).

В былинах северо-востока Русского Севера мы находим еще один поволжский топоним – Саратов, что достаточно неожиданно для системы русского эпоса как такового. Этот город-крепость был основан в 1590 г. для охраны юго-восточных рубежей растущей Руси. В русской истории город не сыграл заметной роли, поэтому включение его в эпическое пространство может вызвать недоумение.

В пинежской былине (прозаический пересказ) Александра Прохоровича Вехорева сюжет «Алеша По-пович и Тугарин» контаминируется с сюжетом о Козарине, причем в роли Козарина, выручающего свою сестру из татарского полона, выступает Алеша Попович. В данной части былины действие происходит в Саратовской степи. Ворон указывает богатырю: «А поезжай-ка ты в степь Саратовску, ко тому кусту ко рактитову, ко тому камню бел-горючему» [6] . Комплекс «ракитова куста», «бел-горючего камня» и татар, делящих в степи, полоненную девушку, безусловно, характеризует топоним «степь Саратовска» как «чужое» пространство.

«Саратовские горы» зафиксированы в печорской традиции. В былине «Илья Муромец и Сокольник» встреча русских богатырей с Сокольником происходит в Саратовских горах:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Да и стоит-то-де нашо да синё морё,Да и стоит-то-де нашо там чисто полё,Сорочинско-де словно наше Кулигово.В копоти-то там, в тумане не знай – зверь бежит,Не знай – зверь там бежит, не знай – сокол летит,Да Буян ле славной остров там шатаитсе,Да Саратовы ле горы да знаменуютсе (Былины Печоры, №67, ст.57–63).

Процитированный фрагмент также насыщен приметами «чужого» мира: «синё море», «чисто полё», поле сорочинско Кулигово, остров Буян. Сущность Саратовых гор, таким образом, сомнений не вызывает [7] .

Полагаем, что в случае с Саратовским полем и Саратовскими горами включились те же механизмы эпической традиции, что и в примере с Казанью, завоевавшей себе место в былинном пространстве благодаря созвучию топонима с исконной Рязанью. Саратовское поле и Саратовские горы сопрягаются с Сорочинским полем (горами), т. е. с сарацинскими, восточными. Сорочинское поле присутствует в процитированном выше фрагменте былины «Илья Муромец и Сокольник». Оно зафиксировано в былинах на сюжет «Василий Игнатьевич и Батыга» (Былины Печоры, №196, ст.32; №197, ст.11; №201, ст.9 и др.). На Сорочинскую гору едут Илья Муромец и Святогор (Былины Печоры, №7, ст. 34–35, 58); в Сороцинских горах происходит бой Добрыни со Змеем (Былины Печоры, №15, ст. 41, 127; №29, ст. 18, 19); с Сорочинской горы Дюк Степанович и Илья Муромец обозревают богатые города Киев и Малый Галич (Былины Печоры, №141, ст. 5, 23; №148, ст. 97, 106) и т.д. Наконец, в некоторых печорских вариантах былины «Илья Муромец и Сокольник» вместо Саратовских гор наличествуют в соответствии с исконной традицией Сорочинские горы (Былины Печоры, №83, ст. 28, 53).

На Кулое помимо Саратовских гор и Саратовского поля, с их семантикой «чужого» пространства, зафиксирован и Саратов-город. В былине о Дунае-свате Никиты Прокопьевича Крычакова из д.Карьеполье, записанной в 1921 г. О.Э.Озаровской, после того, как Дунай силой увез Опраксею-королевичну для князя Владимира, он в чистом поле встречает поленицу Овдотьюшку-королевичну. Традиционный поединок здесь отсутствует. Овдотья сама предлагает Дунаю взять ее «в замужесьво», после чего герои едут в Саратов: «Отправлялись они да по цисту полю во Саратов-город» [8] . По контексту можно понять, что под Саратовым мыслится традиционный Киев, который назван в самом начале старины. Таким образом, на примере топонима Саратов мы можем наблюдать, как в поздних текстах размывается «знаковая» природа былинных локусов: Саратов / Саратовские горы / Саратовское поле в былинах оказывается и «своим», и «чужим» пространством.

В связи с поволжскими локусами, закрепившимися в эпическом пространстве былин северо-востока Русского Севера, нам остается рассмотреть топоним Волга. В современном культурном сознании Волга является, безусловно, русской рекой, однако такое положение было отнюдь не всегда. Несмотря на то, чтостр. 279 в верхнем течении Волги с ранних времен стояли русские города Тверь, Углич, Ярославль, Кострома, сыгравшие выдающуюся роль в отечественной истории, Волга в средние века не мыслилась русской рекой. Ее превращение в таковую в культурном сознании началось лишь в XVI в.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В эпическом пространстве северо-восточных традиций топоним Волга зафиксирован только в печорских былинах. В соседних регионах Мезени, Кулоя и Пинеги он не встречается. На Печоре же Волга прочно связана с Казанью и Астраханью и соответственно появляется в тех же сюжетах, что и названные города. В былине «Соловей Будимирович» читаем:

Широка мать да Волга под Казань пошла,Под Казань пошла да под Вастрахань.Протекала-пролегала мать быстра река,По прозванью речка Смородинка,Она устьем пала в Волгу-матушку,Волга-матушка пала во синё море (Былины Печоры, №166, ст.1–6) [9] .

Тот же зачин имеется в былине «Василий Игнатьевич и Батыга» (Былины Печоры, №196, ст.3–4; №209, ст.1). В некоторых из печорских вариантов «Василия Игнатьевича и Батыги» Волга в эпическом пространстве сливается с еще одной рекой, вошедшей в былинную картину мира очень поздно (в XVIII в.), – с Невой: «Ай, по матушки по Волге, по Невы-реки» (Былины Печоры, №201, ст.1; №205, ст.1; №206, ст.1; №211, ст.1). Следует сказать, что помимо приведенного выше зачинного мотива Волга зафиксирована в зачине одного из вариантов поздней былины «Данило Борисович», причем здесь данный гидроним сопрягается с другим эпическим гидронимом – Доном: «Кабы Волга-река да розливалосе, / Кабы тихой-де Дон тогда по-выбрызгал» (Былины Печоры, №266, ст.1–2).

В печорской былине о Садко имя Волга-река появляется вне названного зачина в словах Садко, хвастающего, что он сможет выкупить все товары в Новгороде:

Я в Новом-городе товары все повыкуплю,Я на черныя на карабли все повыгружу,Я на Волгу-реку тогда повыплавлю! (Былины Печоры, №251, ст.17–19) [10] .

По мнению Б.Н.Путилова, «знаковость» Волги в эпосе заключается в пути, которым герои направляются в какое-то эпическое место [11] . Приведенный выше печорский материал, кажется, отвечает такой трактовке Волги в былинном пространстве. Очевидно, что Волга замещает собой некие исконные для эпоса топонимы. В единственном мезенском варианте «Соловья Будимировича» корабль выплывает «з-за моря, моря было Дунайского» (Былины Мезени, №151, ст.1). В каргопольской традиции в зачине «Соловья Будимировича» помимо наличествующей там Волги названа и Непра-река [12] . Скорее всего гидронимы Дунай и Днепр, со значением «пути», которым следует герой, и являются исконными для классического эпоса.

Обратим внимание на то, что в период полного разложения былинной традиции Волга может приобретать другое значение: этот топоним замещает традиционную «чужую» Пучай-реку в пересказе-припоминании былины «Добрыня и Змей» (Былины Печоры, Приложение I, №5, ст.1).

Анализ поздних топонимов на ограниченном материале былин северо-востока Русского Севера позволяет сделать некоторые предварительные выводы. Во-первых, исследование показывает, что практически все новые топонимы замещают собой старые географические имена и не создают принципиально новых значений (Рязань → Казань, Сорочинские горы (поле) → Саратовские). Во-вторых, реальные географические объекты не заключают в себе никаких объективных оснований для включения их в эпическое пространство («чужая» Казань замещает собой исконную «свою» Рязань). В-третьих, толчком для включения новых топонимов в эпическое пространство нередко становятся созвучия, возникающие в языке (Рязань / Казань, Сорочинские горы (поле) / Саратовские). Наконец, в-четвертых, на позднем этапе существования былинной традиции «знаковость» эпических топонимов теряет свою обязательность, и локус со знаком «чужой» может трансформироваться в «свое» пространство, и наоборот (Саратовские «чужие» горы → «свой» город Саратов, «своя» река Волга замещает «чужую» Пучай-реку).

// Рябининские чтения – 2011
Карельский научный центр РАН. Петрозаводск. 2011. 565 с.

Текст может отличаться от опубликованного в печатном издании, что обусловлено особенностями подготовки текстов для интернет-сайта.

новости поиск контакты
Музеи России - Museums in RussiaМузей-заповедник «Кижи» на сайте Культура.рф