Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

стр. 368Соотношение между исторической действительностью и художественным вымыслом в русском эпосе отнюдь не однозначно; наряду с явными фантазиями присутствуют факты и детали, отражающие реальную жизнь Древней Руси. За многими былинными эпизодами угадываются социальные и бытовые отношения, во-енные и общественные конфликты. Значительная часть имен собственных отражает исторически достоверные антропонимы и этнонимы, реальные топонимы.

В эпосе прослеживается тенденция различать западных и восточных соседей по титулам, которые закрепились за представителями верховной власти. В русских городах правят князья, в западноевропейском мире – короли, в странах востока и юга – цари. Первым обратил внимание на эту закономерность П.А.Бессонов в «Приложениях» к сборнику П.В.Киреевского [1] . Иногда цари противопоставляются королям в пределах одного текста:

А углицки мужики были лукавыя,Город Углич крепко заперлиИ взбегали на стену белокаменну,Сами оне ево обмановают: «Гой еси, удалой доброй молодец!Поезжай ты под стену белокаменну,А и нету у нас царя в Орде, короля в Литве,Мы тебе поставим царем в Орду, королем в Литву [2] .

Видимо, нет необходимости подробно останавливаться на изображении в былинах семейного и общественного быта соседних народов. За исключением этнической и религиозной принадлежности в эпосе доминирует принцип максимального сближения «своих» и «чужих». Это касается разных сторон жизни – от жилища и одежды до представлений об идеале женской красоты и свадебных обычаев. В прионежских вариантах старины «Дунай-сват» литовский король упрекает богатыря, который сватает за князя Владимира его младшую, а не старшую дочь.

Отрубил ты мни словом буйну голову, А засадил у меня старшу дочь да во девочесьви [3] .

Вряд ли это связано с литовским свадебным обычаем, аналогичным русскому, – скорее всего, перед нами еще один пример механического перенесения деталей из «своего» мира в «чужой».

При знакомстве с «былинной географией» бросается в глаза, что в былинах представлены далеко не все реальные западные страны; некоторые из них упоминаются довольно редко. К примеру, Швеция встречается только в перечислительном ряду, возможно потому, что рифмуется с Турцией (Швеция – Туреция). Отдельно название этой страны находим только в былине о Михайле Потыке. Песня эта, как и многие другие былины киевского цикла, начинается с пира у князя Владимира, на котором хозяин намётывает службу на богатырей. Илью Муромца он посылает в Золотую Орду, Добрыню – в Турцию, а Потыка – в Швецию [4] . Князь поручает им собрать дань с подвластных народов – мотив, довольно редкий в русском эпосе. В текстах пудожанина Никифора Прохорова и его преемников находим еще более необычную формулу: «Кори-тко ты языки там неверныи, прибавляй земельки святорусскии» (Гильф., I, №52).

Смутно представляя себе, где находятся реальные Швеция или Туреция, исполнители довольно часто допускали логические неувязки. В некоторых вариантах король швецкий правит Литвой (там же, III, №311 и др.). Иногда в Литве оказывается и король прусский (там же, №263), но это не воспоминание о пруссах, балтском народе, а скорее всего, – перенесение из исторических песен о русско-прусских войнах. В одной из старин используется постоянный эпитет булат иверьянский. Маловероятно, что имеется в виду испанская провинция Иберия (древнее название Испании, по наименованию населявших ее иберийских племен). Скорее всего, эпитет навеян древним названием географически гораздо более близкой Грузии (Иверии). С той же Испанией формально можно связать популярный эпитет сарацинский (пшено, дубина, гора, гуня и др.). Однако в русском эпосе он превратился в условное понятие, обозначающее далекие страны. Видимо, довольно поздностр. 369 в былины из народной лирики проник эпитет тальянский (платок, платье). С Аппенинским полуостровом связан и топоним Римский город вместо Киева [5] . Вероятнее всего, это – механическое перенесение из духовного стиха «Алексей, человек божий».

Многие исследователи склонны связывать с названием итальянской Венеции упоминаемый в былине «Соловей Будимирович» город Леденец / Веденец / земля Веденецкая:

Тут-то млад Соловей сын БудимировичНе венчался во славном во городе во Киеве,Поехал в свою землю ВеденецкуюНа тех-то на черныих на ка́раблях [6] .

Но не исключено, что слово Веденец навеяно польским названием Вены – Wiedeń (Ведень). Других деталей, которые можно связывать с Италией, в былинах не обнаружено. Изредка сказители упоминали Землю угорскую. Но опять-таки связь этого топонима с древним наименованием Венгрии маловероятна. Видимо, это название условно-поэтическое, образованное от слова угор (гора, холм, возвышенность), характерного для севернорусских говоров. Сравни – дальна земля, Загорская в сборнике Кирши Данилова (КД, №16).

Болгария, Чехия, Сербия, Норвегия, Голландия, Франция и ряд других европейских стран вообще не упоминаются в русских эпических песнях. Англия и Дания фигурируют в единичных текстах: стекла аглицькии (Кир., I, 77) (вероятнее всего, позднее перенесение из авантюрных лубочных сказок), земля датская (Гильф., №217). Германия как государство в былинах не упоминается, но в них часто встречается постоянный, как правило, идеализирующий эпитет немецкий: дорога, застава, царство, языки (т. е. народы), жеребцы, трубки (подзорные трубы), покрой, замки (КД, №49; Гильф., №223 и др.) и стекло немецкое не простое [7] ). Видимо, в целях идеализации иногда немецкими называют даже гусли – сугубо русский музыкальный инструмент (Гильф., II, №187). В большинстве случаев это слово является общеэпическим условным обозначением чего-то западноевропейского; не случайно немецкими часто оказываются изделия из металлов. Непосредственно с Германией правомерно связать лишь словосочетание кирка соборная, в которой Василий Окулович венчается с похищенной женой царя Соломана. Эта деталь есть только в вариантах кенозерских сказителей И.Сивцева-Поромского и его родственницы А. Артемьевой (Рыбн., №183) [8] . Любопытно, что некоторые потомки Сивцева заменили непривычную формулу типовым былинным словосочетанием Божья церковь, правда, оговаривались, что персонажи брали венец по-своёму (Сок.–Чич., №208). Поздним вкраплением в былинные тексты можно считать и словосочетания ренский погреб, ренское вино (Свод, I, № 43, 44).

Вторым весьма распространенным эпитетом, обобщенно указывающим на западноевропейское происхождение каких-то предметов, животных и т.п., является слово латинский (дорога, платье, жеребцы, застава и др.). К примеру, герой одной из старин намеревается вострубить в трубу да по-латынскому [9] , а предводитель вражеского войска угрожает проваславную веру облатынить всю (Григ., № 320, 323; Свод, т.2, №199).

Обобщая вышеизложенные факты, можно констатировать, что большинство европейских стран упоминаются в героическом эпосе довольно редко, причем в ряде случаев мы имеем дело с поздними перенесениями из других жанров фольклора – лирических песен, баллад, исторических песен. Исключение составляют ближайшие северо-западные соседи – Польша и Литва. Правда, слова Польша, польский в былинах практически отсутствуют, их заменяют эпитеты ляховинский / ляхоминский. Народный термин поляница (женщина-воительница, которая полякует в чистом поле), вряд ли этимологически связан с Польшей, как и словосочетание вороны польские (Рыбн., II, №129). Скорее всего, они образованы от слова поле. Заметим, что одно из древних его значений – «бой / поединок». В одной из печорских старин Тугарин вызывает Алешу Поповича на единоборство такими словами: «Ты будь-кё, Олёша, со мной на поле» (Свод, I, №115). За одним из киевских богатырей, соратником Добрыни, закрепилось польское (или литовское) по происхождению отчество – Василий Казимирович.

В большинстве былин о женитьбе князя Владимира, записанных в Архангельско-Беломорском крае, невеста родом из Ляховинского королевства, а в записях из бывшей Олонецкой губ. – из Литвы. Если в северо-восточных регионах доминируют негативные по семантике постоянные эпитеты Литва поганая / проклятая / некрещёная и даже кособрюхая (очевидное влияние популярного здесь эпитета бояре кособрюхие), то в Заонежье довольно часто встречаются мини-формулы Литва хоробрая / славна. Этот эпитет в основномстр. 370 фиксировался в Кижах, у сказителей, считавших своим учителем Илью Елустафьева. Но он есть и в одной из былин с далекого Алтая [10] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Соседнюю Ливонию, находившуюся под властью ордена меченосцев, сказители аттестовали не столь доброжелательно:

Тая земля пребогатеюща,Много есть злата и серебра,Много есть бессчётной золотой казны, Силы-войска-рати маломошица… (Рыбн., II, №135).

Как и при описании стран восточного мира, в былинах представители чужого этноса, особенно второстепенные персонажи, нередко наделяются славянскими именами – короли Силеван, Семен, дочери литовского короля Апраксия, Анастасия. С другой стороны, сама форма имен иногда указывает на принадлежность человека к «чужому» этносу: литовский король Цимбал, Чембал, Чурал, в одном из вариантов использовано тюркское имя Чолпан [11] . Литовские по происхождению имена, связанные с реальными историческими личностями, встречаются лишь в отдельных вариантах: Сухман Домантьевич (от имени князя Довмонта), Мануил сын Ягайлов, литовский король Жиман, Этмануйло Этмануйлович / Етмануйло Етмануйлович, образованное от слова «etmоnas» – «гетман». Эти факты проанализированы в монографии Ю.А.Новикова [12] .

Некоторые имена собственные явно связаны с Польшей. В Прионежье бытовала редкая старина «Королевичи из Крякова», где название города восходит к наименованию Кракова, древней столицы Польши. Однако сказители считали этот город русским. В одном из архангельских вариантов былины о первой поездке Ильи Муромца богатырь освобождает осажденный врагами русский город Кряков – морят Кряков обсадою голодную (Кир., IV, 1). Кижанин Василий Щеголёнок в былине «Илья Муромец и Идолище Поганое» перенес действие из Киева в г. Кряков (Гильф., II, №120).

Несмотря на обилие исторически достоверных названий средневековых городов, стран, соседних и дальних народов, в былинах очень часто обнаруживаются смысловые неувязки. Как уже отмечалось, в Литве иногда правит польский или шведский король, а его подданными являются татаровья поганые; в былине «Дунай» Жиман именуется то польским, то литовским королем (там же, III, №272); эпитет заморский тур литовский перемещает Литву за моря; некоторыми сказителями литовская земля осознавалась как Орда.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В заключение отметим, что в последнее время Л.Р.Прозоровым предпринята попытка рассмотреть отношение русского эпоса к представителям Востока и Запада сквозь призму войны и любви. По мнению исследователя, войны с Востоком – основное содержание былинного эпоса; тюрки – это враги, брак с ними позорен. Европейцы – свои, брак с ними – норма, войн с ними не бывает. Приведем одну из таких цитат:

«Совершенно обратная картина с Западом: все многовековые войны с поляками, Литвой, Орденом, варягами, шведами былинный эпос попросту игнорирует. В „брачной“ тематике, напротив, Западу уделяется гораздо больше внимания. Князь Владимир берет себе жену из земли Ляховицкой или Поморянской. В Поморянской земле находит себе жену и богатырь Святогор. В Ляховицкой земле – невеста богатыря Дуная. <…> Илья Муромец живет с некой вдовой в „Тальянской земле“. <…> Все это воспринимается былиной, как вполне нормальные явления» [13] . Данную точку зрения можно оспорить. Есть эпические песни о военных столкновениях с западными или северо-западными соседями: «Наезд литовцев»; «Чудь белоглазая» – редкая версия сюжета «Камское побоище» (Сок.–Чич., №215); историческая баллада «На литовском рубеже» (КД, №54) и др. А тема сватовства в сознании сказителей не обязательно ассоциируется с западным былинным миром («Сватовство Идолища», «Лука, змея и Настасья», историческая баллада «Князь Роман и Марья Юрьевна» и др.). Брачные мотивы устойчиво связываются с Литвой или Польшей лишь в сюжете «Дунайсват». Однако в сборнике Кирши Данилова невеста князя Владимира родом из Золотой Орды, а Волх Всеславьевич в финале былины женится на индейской царице (КД, № 11 и 6). Таким образом, и эту тенденцию нельзя абсолютизировать.

• [1] Песни, собранные П.В.Киреевским. Вып.1–6. М., 1860–1864. Вып.1–6 (далее – Кир.). Вып.4. С.CXV.
• [2] Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым / Подготовили А.П.Евгеньева и Б.Н.Путилов. М., 1977. №26 (далее – КД).
• [3] Сказитель Ф.А.Конашков / Подгот. текстов, вводная статья и комментарии А.М.Линевского. Петрозаводск, 1948. №13.
• [4] Онежские былины, записанные А.Ф.Гильфердингом летом 1871 года. М.; Л., 1949–1951. Т.1–3. №150 (далее – Гильф.).
• [5] Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д.Григорьевым в 1899–1901 гг. СПб., 2002–2003. Т.1–3. №218 (далее – Григ.).
• [6] Песни, собранные П.Н.Рыбниковым. М., 1909–1910. Т.1–3. №132 (далее – Рыбн.).
• [7] Былины: В 25 т. СПб.; М., 2001. Т.1–2: Былины Печоры; 2003–2006. Т.3–5: Былины Мезени. Т.1. № 125, 126 (Свод русского фольклора) (далее – Свод)
• [8] См. также: Онежские былины / Подбор былин и науч. ред. текстов Ю.М.Соколова; Подготовка текстов к печати, прим. и словарь В.И.Чичерова. М., 1948. №218 (далее – Сок.–Чич.).
• [9] Русские былины новой и недавней записи из разных местностей России / Под ред. В.Ф.Миллера. М., 1908. №79.
• [10] Былины и исторические песни из Южной Сибири / Записи С.И.Гуляева. Новосибирск, 1939. №25 (сюжет «Иван Гостиный сын»).
• [11] Русские былины старой и новой записи / Под ред. Н.С.Тихонравова и В.Ф.Миллера. М., 1894. Отд.2. №69.
• [12] Новиков Ю.А. Сказитель и былинная традиция. СПб., 2000. С.22–24.
• [13] Прозоров Л. Р. Раса и этнос в былинах: [Интернет-ресурсы] http://www.ruskolan.xpomo.com/rasa/rasa_etnos.htm.