Метки текста:

Литература Обряды Рябининские чтения Свадьба

Мехнецова К.А. (г.Санкт-Петербург)
Свадебный обряд 1920-х гг. глазами участника (по автобиографическим рассказам Ивана Фёдоровича Нагишева, жителя Устьянского района Архангельской области) Vkontakte@kizhi

стр. 444Материалы фольклорной экспедиции Ленинградской консерватории 1978 г. под руководством А.М.Мехнецова в Устьянский район Архангельской области содержат интереснейшие документы. Это семь рукописных тетрадей, переданных местным жителем, крестьянином д.Лукияновской (Подгорной) Минского сельсовета Иваном Фёдоровичем Нагишевым, 1910 г. р. и содержащих его собственные рассказы и различные заметки. Он же, по просьбе собирателей, согласился прочитать часть этих сочинений для записи на магнитную ленту [1] . В свидетельствах очевидца и участника событий, обладающего литературным талантом, предстает живописная картина обычаев и быта севернорусской деревни 1920-х гг.

И.Ф.Нагишев передал собирателям семь школьных тетрадей 1970 г. выпуска. В первых четырех он описывает свои воспоминания о детском и подростковом периоде, относящиеся ко времени 1910–1920-х гг.

По сравнению с другими тремя тетрадями, это наиболее законченный, связный текст [2] . Озаглавлено повествование так: «Мои записи из моей жизни Нагишева Ивана Фёдоровича». Как пишет сам автор, образование он получил только в начальной школе. Несмотря на это обстоятельство, текст написан в целом грамотно, с незначительными ошибками, связанными как с неполнотой образования, так и с особенностями местного диалекта [3] .

Текст И.Ф.Нагишева ценен прежде всего как исторический документ, как свидетельство о событиях одного из труднейших отрезков истории нашей страны – послереволюционных 1920-х гг. Автор правдиво и достоверно описывает все, что происходило с ним и на его глазах, включая в повествование развернутые эпизоды с множеством подробностей, которые позволяют сегодняшнему читателю ясно представить повседневный быт крестьян начала ХХ в., их социальные отношения, реакцию на перемены в государственном устройстве. Для исследователей фольклора интерес представляет описание свадебного обряда, особая ценность которого в том, что оно выполнено непосредственным участником, а не сторонним наблюдателем.

Описанию свадьбы предшествуют эпизоды детских воспоминаний. Шести лет от роду Ваня попал в семью дяди, Ивана Прокопьича, и произошло это из-за передела земли «по едокам». Чтобы получить дополнительный надел земли, Прокопьич решил взять в семью племянника, сына своей родной сестры. Через несколько лет мать Прокопьича (Ванина бабушка) умерла, а землю снова стали перераспределять. В первой тетради мы читаем: «1922 г<од>. Опять передел земли, стали делить нее не только по едокам, а переходить на широкополосичу, т.е. где было по две – по три полосы, там делали одну. А у нас земли-то на 4 едока, а семья 3 человека. И решил мой дядя хресной найти выход, женить парьня. Земли не отберут, а то он будет безсчастный, семья у него будет, а земли нет. И договорились они с Сергеем в своей деревне, женить меня на него дочке Анне, которая была мне ровечница. Вот тут-то я почувствовал в женидбе первое мое огорчение, первую мою беду в жизьни» [4] . «Жениху» было всего 12 лет. «Невесту» просто привели в дом, безо всякого обряда. Дети не желали вступать в брак, и по совету Вани его несостоявшаяся жена убежала домой на следующее же утро.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Во второй раз Прокопьич попытался женить племянника примерно через год, и это решение было вызвано его боязнью попасть в число раскулаченных: «Стали более зажиточные дворы окулачивать, т. е. проводить в кулаки и твердозаданцы, накладывать твердое задание на выплату хлеба, мяса, картошки, лука, молока, яиц. Даже середняцкие хозяйства чего-чего тогда только и не плотили. Мой дядя был в числе крепких хозяйств, т.е. богатых, да и к тому еще церковным жил старостой, и он боялся хуже всего высылки и тюр<ь>мы за неуплату налогов. И нему опять пришла мысль спасительная в голову – спастись от тюр<ь>мы за счет меня, племянника. Женить Ваньку, и женить в бедняцкой семье, на беднячке» [5] . О второй женитьбе Иван Фёдорович пишет: «Ленка была меня старше на пять лет, и мне уже четырнадцатый, и в отличие первой женидбестр. 445 на Нюрке, мы с Ленкой спали вместе, на одной кровати. И Ленка была из тех, что она меня научила всему, что делают взрослые молодожены» [6] . Вторая жена прожила в их доме около месяца и ушла, разругавшись с Наташей, женой Прокопьича.

И.Ф.Нагишев не упоминает о том, были ли эти первые браки каким-то образом зарегистрированы (будучи подростком, он мог и не знать об этом). Судя по всему, в эти послереволюционные годы отношение деревенских жителей к свадьбе уже изменилось, и привести жену в дом без обряда было рядовым событием.

В третий раз Ваню решили женить в 15-летнем возрасте. На этот раз он сам выбрал себе невесту и попросил дядю и крестного Ивана Демьяновича поехать в сваты «на Коленьгу» [7] , в соседнюю Вологодскую область. Невесту звали Павлой, с ней Иван Фёдорович и прожил всю свою жизнь (в тексте упоминается, что со дня свадьбы до момента написания воспоминаний прошло 47 лет). Свадьба для И.Ф.Нагишева, несомненно, явилась одним из важнейших событий в жизни. И сватовство, и день свадьбы запомнились ему в мельчайших подробностях. Вспоминая сватовство, он описывает, во что была одета невеста, какие переговоры вели сваты, а также связанные со сватовством народные обычаи и приметы: «Когда мы приехали на Коленьгу, зашли в избу, то сват в перву очеред<ь> открыл заслонку, и в печ<ь> заглянул, давая понять хозяевам, что сваты приехали. Тогда мать невесты поняла, что за гости и зачем приехали, и говорит нам, что: „Золотые гостеньки, ничего-то я сегодня не варила и не стряпала, чем же угощать-то буду золотых гостеньков!“» [8] .

Решалась Ванина судьба, и он дословно запомнил все, о чем говорили сваты [9] . Крестный расхваливал жениха, хозяйство, сколько у них скота, сколько припасено валенок и тулупов (позже все имущество сгорело во время пожара). Родители невесты поначалу отговаривались тем, что невеста еще «молодехонька», не отложить ли свадьбу на год или хотя бы до осени, и своего согласия так и не дали. Вспоминая этот эпизод, И.Ф.Нагишев пишет о своих переживаниях: ему хотелось самому поговорить с невестой, чтобы получить ее согласие, но он стеснялся из-за того, что был некрасив (в детстве конь ударил его копытом по лицу, отчего остался шрам). Окончание сватовства И.Ф.Нагишев описывает так: «Появился на столе традиционный для того времени соломат [10] для свата и жениха, давая понять ним, что переговоры подходят к концу [11] . <…> И вот Демьянович повернул стол вдоль по полу, что стол с места сошел – дак и невеста пойдет, сойдет из родного дома» [12] .

Сватовство состоялось на первой неделе «Великого говинья» (т.е. Великого поста). Через некоторое время Демьянович снова поехал к родителям невесты, а когда вернулся, сказал Ване, чтобы тот сам сходил «на уговор». Тогда и договорились окончательно, свадьбу назначили на Вербное воскресенье. Таким образом, от сватовства до свадьбы прошло около 5 недель. Одной из причин того, что родители невесты хотели отложить свадьбу, было нежелание устраивать свадьбу во время поста. Однако сама мысль сыграть свадьбу в пост уже не казалась чем-то невероятным, что свидетельствует о начавшемся в общественном сознании процессе переоценки традиционных устоев. Отметим, что И.Ф.Нагишев совсем не упоминает о предсвадебных обрядах, которые должны были совершаться в доме невесты и являлись важнейшей частью севернорусской свадьбы. Это может быть связано с тем, что ему как жениху не полагалось там присутствовать и он просто не видел того, что происходило на невестиной стороне, либо с тем, что в 1920-е гг. обряд уже совершался в сокращенном виде.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В тексте И.Ф.Нагишева наименования различных местностей выражены так, как это часто делают сельские жители, давая прозвища окружающим их территориям, – по названиям рек: родная для И.Ф.Нагишева местность – «Миня» [13] ; та, откуда брали невесту – «Коленьга». Многие детали, отмеченные И.Ф.Нагишевым, оказываются общими для обеих территорий: например, обычаи сватов «брякать заслонкой», сдвигать стол, угощение сватов соломатом [14] . Описывая свадебный день, И.Ф.Нагишев особо подчеркивает различия в обычаях между его родной Миней и Коленьгой.

стр. 446«Пришли на Коленьгу, и возле нихного дома мужики перегородили дорогу. Поставлено несколько дровней, подвозок, старых телег, к тому стоят мужиков очен<ь> много, как стражники, и говорят нам:

– Давайте, приборяне [15] , выкуп за дорогу. Если не выкупите дороги – тогда не пройти вам, не проехать.

Демьянович вступил с нимя в спор:

– Какое, мол, вы имеите право нас не пропустить, загородить дорогу?

– Бутте спокойны и вежливы, – сказали колегжана, – у нас такой обычай.

– Сколько же надо вам, и чем можно выкупить дорогу?[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

– Очен<ь> дорого, но как вы мужики свои и знакомые, то с вас воз<ь>мем немного, 25 000 руб<лей> на вино, и дорогу откроем, когда уплотите. Можно деньги заменить водкой или самогонкой. Самогонки 2 ведра, а водки ведро.

И пошли тогда переговоры. Мы говорим, что и невеста ваша не стоит такого выкупа. Но зговорились на том – дайте хотя на бутылку. И мы ним, конечно, заплатили, дали на литру самогону. Когда рас<с>читывался Демьянович, я быстро подкурнул под плаху и первый побежал в дом. Но ворота оказались заперты.

„Вот, – думаю, – черт воз<ь>ми, второе препатствие, что делать? Хоть обратно убегай домой без невесты“.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Но наконец нам, когда убедились, кто мы и зачем пришли, ворота отк<р>ыли. И тут третий сюрприз, третия неудача. Девки так меня стеганули невестиной скрутой [16] , которая была завязана либо в мешке, или же в платке, по спине, что я немного с ног не упал, и главное – под хохот девок. Я тогда как бы посмелел. Захожу в избу, и сразу за стол. Самого зло взяло: „Ну, – думаю, – и обычаи на Колен<ь>ге, совсем не как на Мине“» [17] . В публикации «Русская свадьба» подобный обычай упоминается в момент сватовства: сватов хлестали или забрасывали «борушками» – женскими головными уборами. Д.М.Балашов отмечает, что этот обычай – «очень древний, с элементами магии» [18] .

В дальнейшем рассказе И.Ф.Нагишев упоминает еще одну деталь, отличающую свадебные традиции разных местностей – головной убор невесты. «Вывели невесту, но только не так, как у нас на Мине, не закрытую, а в каком-то красивом венке. Припели припевку, за которую я уплотил, не скупясь, и еще щедро дарил девок со стола конфетами, покуда не сказала мне на ухо невеста, что хватит» [19] . «Пошли домой в сопровождении проводников, двух братьев невесты, и я окончательно осмелел. Веду невесту под руку и досадую на Демьяновича, что очен<ь> быстро бежат. Что торопит<ь>ся – ведь мы не украли невесту, дойдем до дому и не спеша. <…> Дома нас встретили как настоящую свадьбу. Много было для встречи народу, бросали нас житом. За столом, как и положено, ели мы из одной ложки, т. е. хлебали одной ложкой. Пили пиво и принесенную самогонку коленскую» [20] .

Как можно заметить из описания, выполненного И.Ф.Нагишевым, в 1920-е гг. основные обрядовые моменты свадебного действа сохранялись в живом бытовании. Однако, по сравнению с традиционной севернорусской свадьбой, в обряде произошли некоторые сокращения. В частности, отсутствует один из важнейших моментов – поездка к венцу. Это связано не только с тем, что в данном случае свадьбу играли в пост (церковь в те годы еще работала, и в 1929 г. Иван Фёдорович и Павла Васильевна обвенчались), но главным образом – с уже начавшимся разрушением традиционного уклада.

Текст записок И.Ф.Нагишева имеет ценность не только как источник сведений по истории и этнографии, но и как художественное произведение. Описывая события собственной жизни, автор включает в свой рассказ не мало ярких детализированных эпизодов, так или иначе связанных с основной канвой повествования. В тексте совсем мало исправлений, как будто автор записывал свои мысли не спонтанно, а предварительно обдумав и взвесив каждое слово (или, возможно, переписывал текст с каких-то черновиков). То, что Иван Фёдорович начал писать свои воспоминания в зрелом возрасте, наложило свой отпечаток на тон его высказывания – очень спокойный, как бы отстраненный, сродни летописному повествованию. Контрастом тону рассказчика становится драматизм описанных им событий, последовательное развитие которых создает своеобразный «нерв». Автор с первых строк погружает нас в мир переживаний подростка, к которым невозможно остаться равнодушным.

// Рябининские чтения – 2011
Карельский научный центр РАН. Петрозаводск. 2011. 565 с.

Текст может отличаться от опубликованного в печатном издании, что обусловлено особенностями подготовки текстов для интернет-сайта.

Музеи России - Museums in RussiaМузей-заповедник «Кижи» на сайте Культура.рф