Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Проблема, обозначенная в названии доклада, существует уже в течение не менее века, как и некоторые способы ее решения. Главным из них можно считать картографирование в широком смысле слова, которому поддаются большинство явлений музыкальной традиционной культуры, имеющие ареальный характер распространения. О значении ареального метода исследования и его главного инструмента — географической карты – А.С.Герд не случайно говорит , как об одной из основ создания метаязыка науки, способного отразить системный характер современных научных представлений об истории и культуре человечества.

В этой системе знаний уже давно заметное место занимает «мелогеография» — термин одного из основателей отечественного теоретического этномузыкознания К.В.Квитки, — найденный и «наполненный» ученым в 1930-е гг. на материале его исследований славянского фольклора. Тогда же великий венгерский композитор и фольклорист Бела Барток создает свой классический труд «Народная музыка Венгрии и соседних народов». До сих пор, вчитываясь в содержание лаконичных и глубоких высказываний ученых, невольно задаешься вопросом, как могут быть наглядно представлены их открытия в области полиэтнической музыкальной культуры, явления которой образуют столь прихотливый ландшафт на территориях, прилегающих к Балканам и Карпатам – одному из самых сложных перекрестков истории Европы? Как могут быть они включены в «изобразительную графическую систему» современной исторической географии?

Сложность этой задачи подтверждают и академическая серия изданий музыкального фольклора Белоруссии, и издания Санкт–Петербургского университета конца ХХ века, в которых предпринят беспрецедентный по охвату опыт сведения и обобщения исследований разных наук, призванный воссоздать комплексную картину историко–культурного развития Северо–Запада России. Имею в виду, в частности «Очерки исторической географии. Северо–Запад России. Славяне и финны» , вышедшие в издательстве С.–Петербургского университета в 2001 г. под редакцией А.С.Герда и Г.С.Лебедева.

«Специфика этой книги, — пишет во Введении А.С.Герд, — состоит в том, что на ее страницах археолог, как правило, не превращается в лингвиста. А лингвист – в археолога или этнографа. […] Каждый очерк каждым автором строится преимущественно на материале «своей» науки…Каждый из нас подолгу исследует свой материал, свои факты, будь то слова и формы языка, предметы археологических раскопок, постройки, вещи народной материальной культуры или мелодии народной музыки… В то же время всех авторов объединяет главное – историко–географическая, ареальная историко–культурная интерпретация фактов каждой из наук… Конечно, подобные комплексные синтетические исследования и возможны только на основе обобщения фактов в отдельных науках, но при этом сами описания происхождения и истории явлений в каждой из наук должны быть заранее ориентированы на общие проблемы этногенеза, этнической истории и межэтнических контактов» [1] .

Подчеркну еще одну мысль ученого, высказанную им «в запеве» этого монументального издания, которая давно, медленно, но верно прорастает в трудах многих карельских исследователей, — мысль о необходимости синтеза данных разных наук. Александр Сергеевич Герд так определяет «исследовательскую ситуацию», которую ученые Карелии ощущают уже, так сказать, «кожей»: «Синтез данных возможен лишь на определенном этапе, когда в разных областях знания накоплено уже немало фактов, которые сами по себе толкают исследователя к поиску новых объяснений их происхождения и функционирования».[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Для автора самыми дорогими являются первые образцы такого синтеза, который в науке Карелии демонстрируют ряд статей по народной архитектуре и традиционной музыке. Сейчас движение к органичному синтезированию научных знаний иллюстрирует уже солидный список исследований карельских ученых.

В пределах самого этномузыковедения обобщение и синтезирование аналитических данных представляет особую задачу, в выборе путей решения которой среди отечественных ученых пока еще нет полного единодушия. Происходит как бы общее движение к системному подходу и созданию типологии культур, однако теоретические основания здесь весьма различны. Поэтому сразу необходимо заявить, что автор стоит на позициях, разработанных в теоретических трудах проф. Е.В.Гиппиуса, столетие со дня рождения которого научная общественность Европы отмечает в этом году. Ученики и последователи Е.В.Гиппиуса, работают в разных регионах России и в зарубежье, группируясь, в основном, вокруг Академии музыки им.Гнесиных. Они активно продолжают развитие его идей. Сами же идеи ученого несут в себе одновременно и столь могучее конструктивное начало, и далеко еще не исчерпанный продуктивный заряд, что приложение их к изучению разных типов традиционной музыкальной культуры порождают разные национальные фольклористические школы (Мордовия, Тува, Белоруссия и др.). Это естественно, ибо одним из важнейших принципов исторической школы, к которой принадлежали и К.В.Квитка, и Е.В.Гиппиус, было и остается «подчинение специфике непосредственно исследуемого материала» (А.Чекановска).

В частности, специфика певческого фольклора, который занимает главное место в исследованиях этномузыковедов Карелии, заключается в неоднократно подчеркивавшейся Е.В.Гиппиусом мысли о том, что в каждом случае, когда «музыкально–фольклорное произведение сочетает различные виды искусства (музыку и поэзию, музыку и танец) важно помнить…, что мы имеем дело не с однородными явлениями, а с пересечением двух оппозиционных структур, все формы координации которых основываются на принципе единства противоположностей» [2] .

Этим объясняется постоянное внимание музыковедов–фольклористов к структуре поэтического текста наравне с изучением специфических закономерностей структурирования музыкального текста. Таким образом, в исследовании ли музыкально–поэтического материала, в подготовке ли его к изданию этномузыковед исследует формы координации поэзии и музыки, в картографировании же материала стремится к отражению как ареалов поэтических структур либо их структурных компонентов, так и музыкальных структур, имеющих широкий спектр специфических черт (ритмические формы, ладовые формы, композиционные версии и т.д.).

Думается, это последнее обстоятельство и создает естественные трудности чтения этномузыковедческих карт, о чем нам приходится слышать от читателей, работающих в смежных областях науки, которых нельзя заподозрить в отсутствии интереса как этномузыковедческой карте, так и в нежелании выйти на научный диалог. Впечатление сложности возникает не потому, что сам чертеж «не читается», а тому, что он должен быть прочитан в контексте. Может быть, все станет яснее, если осуществится план творческой группы, работающей под руководством В.П.Орфинского над книжной серией «Села Карелии», — создание атласа «Сямозеро», где карта и комментарий к ней предельно сблизятся и сам комментарий получит возможность быть детально прокомментированным. Думается, что представители разных наук могут и сами найти способы выхода на контакты с музыкальным ареалированием. Кстати, именно демонстрация чертежей мотивов архитектурного декора деревянных строений в одном из докладов И.Е.Гришиной, позволила нам сообща выстроить параллели в народной музыке и архитектуре Обонежья [3] , как несколько ранее чертежи застроек улиц карельских и русских сел, выполненные архитектором В.Ф.Гуляевым, наглядно показали сходство графического изображения с композицией мелодий русской и карельской причети [4] . Но еще не видя этих рисунков, я была потрясена совпадением словесного описания типической застройки карельского поселения с тем образным видением мелодии карельского причитания, для которого мне нужно было найти слова.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Другая проблема современных этномузыковедов школы Е.В.Гиппиуса, постоянно решаемая ими в подготовке к изданию образцов музыкально–поэтических жанров народного искусства, казалось бы, уже могла перестать быть таковой, если бы не сила инерции научного сознания, закрепленная двумя столетиями истории отечественной фольклористики. Издание поэтических текстов песен без напевов («глухих»!), наборы поэтических текстов «столбами» («слепых»!) – без членения на строфы. Издание песен в двух частях книги: поэтические тексты – по леву руку, ноты – по праву руку! – как сказали бы в Заонежье.

Со времени издания фонографических записей былин, петых династией Рябининых в российских столицах, со времени появления «Песен русского народа, собранных в Архангельской, Олонецкой и Вологодской губерниях» Ф.М.Истомина и Г.О.Дютша в научной литературе накопилось огромное количество высказываний о важности отразить в публикации поэтических текстов не только последовательность стихов, но и композицию текста — мастерство сказителя в построении сюжета, его членение на эпизоды, выразительность повторов и т.д. Отсюда один шаг до картографирования стилевых черт искусства мастеров разных школ, выделения идиостилей. Но воз и ныне…

Куда как сложно музыкантам – фольклористам было разобраться в строении стиха народной лирической песни. Со времен С.Т.Аксакова, провозгласившего афоризм: «русская народная песня стиха не имеет!», прошло сто лет, прежде чем уже учениками К.В.Квитки и Е.В.Гиппиуса была разработана теория строения стиха народной песни, и не только русской. Ее положения не стали еще достоянием разных наук, в том числе и филологической, и музыковедческой, так как создавалась она «на стыке» наук, в синтезирующем пространстве пения–сказывания песни.

Особенно важна здесь заслуга проф. Е.В.Гиппиуса, работавшего в сфере традиционной музыки народов разных регионов России, народов Северного Кавказа и Приуралья, Сибири и Дальнего Востока. В этой работе родился метод аналитической графики, основанной на переводе слуховых впечатлений в пространственные [5] . Таким образом, этот метод также является своего рода метаязыками не только фольклорно–этнографических исследований. На основе этого метаязыка последователи Е.В.Гиппиуса вышли на создание методик обучения пению образцов традиционной музыки, возвращая детской и юношеской аудитории забытые мелодии их предков. Так что наши информанты – любовно называемые собирателями «бабушками», еще успевают порадоваться любимым песням в исполнении любимых внуков и правнуков. Это благодарная дань потомков за тот подвиг, который совершил в своей научной молодости Е.В.Гиппиус. В год его памяти позволю себе кратко рассказать о том, что слышала из его уст. Все фольклористы с особым пиететом относятся к сборнику 1937 г. «Песни Пинежья». Его первый том содержит мелодии пинежских песен, подготовленные к изданию Зинаидой Викторовной Эвальд – супругой и незаменимым соратником Евгения Владимировича. Второй том должен был подготовить сам Е.В., собрав в нем поэтические тексты. Но второго тома — нет. То есть, он есть… Есть в виде типографского набора, который был прислан Гиппиусу на визу и положен им в шкаф. Навсегда.

К моменту готовности макета работа представлялась автору неверно выполненной. Он уже пришел к этому времени к более точному пониманию стиховой структуры северной песни, адекватной ее природе. Это и нашло выражение в сформулированном позднее методе аналитической графики. А публиковать «сырой», по его мнению, материал ученый считал ниже своего достоинства. Книга иногда извлекалась из шкафа лишь в присутствии самых доверенных лиц. «Я прижал ее к сердцу», — сказал мне растроганный Изалий Земцовский.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

А метод живет. При помощи этого метода именно музыканты–фольклористы сумели выявить многообразие музыкально–поэтических строфических форм, характеризующих разные национальные культуры, создать их типологию, открыть путь к их научному сравнительному анализу и – с помощью картографирования – подойти к вопросам истории традиционных культур. И теперь, когда тема межэтнических взаимодействий заняла равноправное положение в фольклорной проблематике, уже доказано, что музыкально–поэтическая строфика выступает важным знаком этнической культуры и ее межэтнических контактов. Тем самым значительно расширяет свои возможности ареальное ее изучение и значительно активизируется действие еще одного научного инструмента — структурной текстологии.

Дело в том, что, как доказано многочисленными редакторскими работами Е.В.Гиппиуса на разноэтническом материале, в традиционном музыкально–поэтическом искусстве с внутренне присущей ему вариационностью именно музыкальные структуры отличаются особой стабильностью, «удерживая» и «поддерживая» синтаксические структуры традиционного поэтического текста. (В частности, редактируя переводы карельских, мордовских, тувинских, осетинских традиционных поэтических текстов разных жанров на русский язык, ученый всегда безошибочно отмечал погрешности, допущенные переводчиками при «подстраивании» традиционных синтаксических форм к русским стереотипам). Исходя из личного опыта, могу подтвердить, что в большинстве случаев, когда исполнение песни или ее запись несут в себе как не сразу заметные погрешности, так и откровенные ошибки, музыковед, применив весь свой фольклорно–музыкально–филологический опыт, может не только дать оценку, прокомментировать, но и предложить ее «редакторскую» версию, опираясь на знание типологии напевов, подтвердив их аналитической графикой. Привыкнув идти на контакты со «смежниками», он найдет их с лингвистами, историками, хореографами, этнографами. Таким образом, сознание необходимости синтезирования данных разных сфер знаний, можно сказать, заложено в природе этномузыковедения, так как изначально оно вырастает на почве синкретизма самих фольклорных явлений.

Суммируя уже сказанное, можно представить, насколько данные музыкальной фольклористики могут обогатить или , по крайней мере, уточнить данные об искусстве слова, с которым оно наиболее часто выступает в координации. К сожалению, этого нельзя сказать о координации народной музыки и хореографии, хотя, казалось бы, более очевидную связь трудно представить. Однако проблема настолько «темна», что пока о ней можно лишь напомнить.

Связи другой «пары» наук — этномузыковедения и этнографии – представляются как менее очевидные. Та «мелкая сетка», как любит говорить К.К.Логинов, при помощи которой ведет свой поиск музыковед–фольклорист, позволяет порой выводить на поверхность такие мелкие факты, детали, которые этнографический пласт культуры либо не сохраняет, либо хранит не долго. Однако названное преимущество приемов поиска, свойственное этномузыкознанию, действительно, дающее богатый и детализированный материал, отнюдь не упрощает решение возникающих вопросов, и этномузыковед с нетерпением ждет подтверждения своих догадок от этнографа, историка, лингвиста.

Один пример выбран нами как лаконичная иллюстрация сказанного о «мелочи», заплывающей в сеть музыковедческого поиска. В напеве 4 звука. Его версии мелодически неразличимы. Взятые сами по себе их записи могли бы быть описаны вкупе как сделанные в разных селах бассейна р. Водла. Слух улавливал только одну различающую их деталь: в интонировании 9-тислогового стиха одни информанты все слоги произносили равными длительностями, другие – декламировали стих, продлевая его 7-й слог, еще одна группа питариц (местный термин) «протягивала» и 7-й, и 5-й слоги стиха. Только опыт предшествующего скрупулезного анализа особенностей местного стиля, которому доверял тогда только сам собиратель, подсказывал не случайность этих различий.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Картографирование показало целесообразность связать эти факты с различиями языковой среды в низовье, среднем течении Водлы и на юго–востоке Пудожа — в районе озер Колодозера–Корбозера. Возникла гипотеза, что речь должна идти о разной степени присутствия в культуре разных территорий очерченного региона иноязычного компонента [6] .

И теперь, зная что группа этнологов Института языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН планирует стационарную работу в Пудоже, автор ждет с нетерпением, подтвердятся ли его догадки. Опорой ему служит мысль К.В.Квитки о том, что «даже если бы в национальном активе остались только детали, они заслуживают самого пристального внимания, […] каждая мелочь, если необходимо выяснить ее причины, вырастает в бесконечно сложную научную проблему» [7] .

Если до сих пор речь шла о возможностях выявления и картографирования средствами разных наук отдельных параметров и уровней явлений культуры по мере «убывания» их масштабов (музыкально–поэтической строфы, мелодического рисунка напева, микро–деталей музыкально–ритмической формы), то, возвращаясь к послужившей стимулом для данного выступления мыслям А.С.Герда о необходимости взаимодействия разных наук в направлении историко–географической, ареальной, историко–культурной интерпретации фактов каждой из них, хочется подчеркнуть значение тех наблюдений над межэтническими контактами, которые выводят мысль на уровень раскрытия этнопсихологии процессов формирования и развития истории традиционной культуры. Имею ввиду, в частности, теоретические работы В.П.Орфинского, в которых поднимаются вопросы формирования этнических символов, компромиссных форм [8] . Эти идеи оказались подхваченными не только в среде научного народоведения, но и в среде историков музыкальной культуры. А такие определения, как «этнический символ»,«гипертрофия заимствованного компонента», «компромиссные формы» уже вошли в научный обиход, отразив ряд ведущих тенденций в развитии мировой культуры.

• [1] Очерки исторической географии. Северо–Запад России. Славяне и финны / Под ред. А.С.Герда и Г.С.Лебедева. СПб., 2001. С.12–14.
• [2] Гиппиус Е.В. Общетеоретический взгляд на проблему каталогизации народных мелодий // Актуальные проблемы современной фольклористики. Л., 1980. С.23–35.
• [3] Гришина И.Е., Краснопольская Т.В. Опыт сравнения модификаций традиционных песенных форм и мотивов архитектурного декора // Народное зодчество. Петрозаводск, 1992. С.191–200.
• [4] Гуляев В.Ф., Краснопольская Т.В. Народное зодчество и музыкальный фольклор Карелии // Проблемы исследования, реставрации и использования архитектурного наследия Русского Севера. Петрозаводск, 1989. С.17–26.
• [5] Осетинские народные песни, собранные Б.А.Галиевым / Под ред. Е.В.Гиппиуса. М., 1967.
• [6] Краснопольская Т.В. Северное Обонежье в свете данных этномузыковедения // Очерки исторической географии.
• [7] Квитка К.В. Избранные труды. М., 1972. Т.2. С.10–11.
• [8] Орфинский В.П. К вопросу о типологии этнокультурных контактов в сфере архитектуры (на примере Российского Севера) // Фольклорная культура и ее межэтнические связи в комплексном освещении. Петрозаводск, 1997. С.92–111.