Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Традиционная крестьянская культура развивается как в историческом движении, так и в пространственном развертывании. На огромном этно–культурном пространстве она в большей или меньшей мере отмечает культурно, духовно и жизненно важные центры государства, участвует в их формировании. Эти процессы происходили на протяжении многих веков и продолжаются в современности. Крупные культурно–значимые центры формировались под влиянием разных факторов, из которых наиболее существенным являлась их религиозная, духовная отмеченность. Такими центрами для всего общества выступали прежде всего монастыри, святые места. На территории Петербургской губернии это старейшие Коневецкий, Тихвинский, Валаамский, Александро–Свирский монастыри. Эти центры общерусского значения имели свою историю, наполненную, как и жизнь, расцветами, подъемами и трудностями. Наряду с ними не столь заметную, но не менее значимую историю переживали и малые культурные центры – небольшие местные монастыри, приходские церкви и погосты, выступающие локальными центрами притяжения. Кроме того, для формирования традиционного крестьянского культурного пространства важными оставались центры ремесел и торговли, местные святые и почитаемые места.

Исторические события, переломы в социально–культурной жизни коренным образом повлияли на функционирование традиционного крестьянского общества. В течение ХХ в. постепенно были разрушены почти все внутренние устои традиции, обеспечивающие ее нормальную жизнь – крестьянский хозяйственно–бытовой уклад, возможность отправления народных и религиозных обрядов, механизм передачи устной традиции [1] .

На примере Ленинградской области можно говорить о наиболее раннем разрушении деревни. С 1930-х гг. начался массовый отток населения, прежде всего молодежи, в Ленинград и районные центры области. Механизм сохранения, функционирования и передачи фольклорной традиции был полностью нарушен. Это в полной мере ощущали все исследователи, работающие на территории Ленинградской области. Носителями традиции, а чаще только памяти о ней, выступали почти всегда женщины 1900–1920-х годов рождения. Укрупнение населенного пункта (часто бывшего центра прихода или погоста) вело не к поддержанию местной традиции, а, наоборот, к ее разрушению. В результате к 1970-м гг., когда появилась возможность полнее фиксировать музыку народных исполнителей, тоненькие ручейки традиции, поддерживаемые в основном в концертной форме, продолжали пульсировать, в некрупных населенных пунктах.

На фоне такого истончения векового уклада жизни культурное пространство само начинало расставлять нужные акценты – «свято место пусто не бывает». Вынужденное духовное обнищание, невозможность нормально справлять религиозные потребности и следовать традиционному, по заветам предков, образу жизни, вело к упрочиванию формы внебогослужебного, но церковного единения общины. «На очищенной от храмов территории крестьянской России приходская жизнь теплилась в формах ее воспроизведения бывшими прихожанами, преимущественно женщинами» [2] .

Носителями этих знаний нередко выступали те же люди, в основном старшего поколения, которые владели традиционными формами песенной культуры. Они пользовались уважением и почитанием, как хранители особенной, общей памяти. Такое отношение было связано также и с представлением о стариках как связующем звене с «тем миром»: «старики в качестве еще живых «предков», или родителей/отцов, были предстателями и молитвенниками перед Богом за весь «приходский род» (коллектив односельчан)» [3] . Таким образом, певческая практика деревни реализовывалась в рамках сохраняющейся крестьянской и упрочивающейся внецерковной традиции. Особый статус «знающих», этой наиболее активной группы крестьянского социума, укреплял их положение как внутри села, деревни, прихода/волости, так и за их пределами. На фоне истончившейся народно–песенной традиции такие деревни становились местными культурными центрами, что, на наш взгляд, и демонстрирует история с. Николаевское Ленинградской области [4] . Его возникновению в таком качестве способствовало совпадение нескольких факторов, среди которых важным оказалось не только соблюдение обычаев, певческое умение, но и «упрочивание звуком» своей жизни и жизни своей общины. В основании этого лежат глубинные представления о смысле и сущности пения в традиционной крестьянской и церковной культурах.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Невещественность природы звука, одномоментность его существования, сила его воздействия породили особые представления о его значении для человека в традиционной культуре [5] . Звуковое поведение человека строит его взаимодействие с внешним миром и упорядочивает его отношения с внутренним. Среди разнообразных звуковых проявлений человека особым, и только ему присущим, является пение, то есть не просто произнесенные, а проинтонированные, мелодически окрашенные слова. «В традиционной культуре пение воспринималось не как форма досуга, а как определенное действие, обладающее огромной силой – созидательной и разрушительной» [6] .

Церковная, прежде всего православная культура, истоками связанная с архаичной народной культурой, в полной мере реализует эти древние представления о значимости пения. «Певческое мастерство в традиционной православной культуре рассматривалось не как самодовлеющее искусство, а как одна из форм богословия» [7] . Пение литургии, молитв в православии почитается как труд, служба, молитвенное делание. В пении участвуют все – от рядового прихожанина до высшего церковного иерарха. «Клиросное умение имеет в традиционной культуре высокое назначение – «ограждение града» христианского благочестия» [8] . В молитвенной функции голоса проявляется высокий статус поющего «на крылосе». И в крестьянской традиционной общине статус поющего, т.е. в звуке созидающего и охраняющего мир, также высок.

Соприкосновение церковной и мирской (крестьянской) певческих культур происходило регулярно. Почти все сельские жители принимали участие в церковных отправлениях, в свою очередь священнослужители не ограничивались службами только в церквях, а участвовали во всевозможных обходах, молебнах и требах, совершаемых в домах и хозяйственных угодьях крестьян (обходы домов на Рождество, на Пасху, молебны на полях). Но наиболее тесный контакт осуществлялся через низшую ступень в структуре церковной службы – певчих клироса, т. е. особой группы жителей села, участвующей в богослужениях. Регенты сельских церковных хоров специально отбирали одаренных детей для обучению пению на клиросе.

В эпоху атеистического безвременья часто именно бывшие клирошане становились хранителями обрядов, в проживании которых объединялась вся крестьянская община. На примере Владимирской области Н.Ю.Данченкова отмечает, что «основным в деревенском «молебном» ряду стали заупокойные моления погребального и поминального обрядов – не только по причине жизненной востребованности этих неизбежных ритуалов, но и в силу их особой значимости в православной традиции» [9] . Подобные процессы происходили едва ли не повсеместно, особенно если весомость певиц–клирошан в традиции оказывалась значительной. В с.Николаевском Ленинградской области таким обрядом, объединившим жителей округи, и в котором действительно реализовывался и, как показывают современные записи, реализуется живой механизм передачи традиционных знаний, был праздник Троицы. В этот день на кладбище собирались все жители села и ближнего куста деревень. Уничтожение в 30–40 гг. ХХ в. церкви и кладбищенской часовни перевело традицию совершения обрядов во внецерковную сферу, которая совместила церковные и народные правила. Единение жителей в этот день и участие всех в поминальных песнопениях (Святый Боже, Господи помилуй, Со святыми упокой) стало аналогичным приходу всех жителей села в церковь и по значимости равно совершению Литургии.

Тесный, но все же не равновеликий контакт церковно–певческой и народной культур по-разному сказывается на формировании крестьянских певческих традиций [10] . Клиросная традиция может выступать как цементирующая, или как подпитывающая народную, или только оказывать на нее некоторое влияние. Взаимовлияние отражается на нескольких уровнях – тембровом, фактурном, репертуарном. При пении местных клирошан в церкви, то есть при освоении традиции богослужебного пения на слух каждый из поющих находит удобную часть звуковой партитуры, вслушиваясь и запоминая всю ткань звучания. Подобным же образом происходит вхождение в традиционное пение в народе. Если усвоение клиросной традиции крепкое, то прихожане–певцы начинают переносить ее черты на свою исконную песенность. В с.Николаевском благодаря рассмотренной особой духовной ситуации церковное пение сформировало народно–песенное. Певческая клиросная привычка дублирования голосов в терцию или октаву была перенесена почти без исключения на весь местный певческий репертуар, а церковные песнопения составили равнозначную его часть. Приводимые ниже нотации народной версии «Господи помилуй» (пример 1) и свадебной песни «Бегут кони» (пример 2) демонстрируют это.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Высказывания жителей других деревень этой же волости демонстрируют выделение села Николаевского на общем деревенском пространстве, в противовес современному административному центру. Этому способствовало «в звуках» восстановление Церкви Божьей. Особое почтительное сохранение певческой традиции, неукоснительное следование правилам предков, объединение всех жителей округи в важные для социума периоды (поминальные дни, праздники) являются важнейшими факторами выделения и осознания того или иного села, деревни в качестве малого культурного центра.

На примере истории церкви с. Николаевского и центра прихода в с.Рель можно понять, как маркируется в крестьянском сознании сакральное пространство. В одной из местных главных свадебных песен есть строки, из которых можно предположить, что здесь была Никольская церковь:

Бегут, бегут кони вороны,Подымают кони головыКо собору ко Никольскому,Ко деревеньке Заклиньицу.

Однако в с. Николаевском (сначала Заклинье, потом Юр–Михалка) церковь появилась только в самом конце XIX в., в 1898 г., с посвящением не св. Николаю, а св.Феодосию Угличскому. Никольская же церковь была на расстоянии 10 км, в селе Рель Гдовского уезда (Сумерского погоста). Рельская церковь св. Николая имеет давнюю историю [11] : упоминается как деревянная до 1576 г.; затем горела в 1725 г., но возобновлена в 1726 г.; затем снова сгорела в 1865 г. В это время в Рели была построена церковь Покрова Пресв. Богородицы на кладбище, тоже деревянная [12] . В Рельский приход входило тогда 7 церквей. Новая каменная церковь св. Николаю строилась с 1870 по 1887 гг. (архитекторы И.П.Слунский и А.Д.Фиалковский) [13] . Местоположение церкви в Рели достаточно четко маркировано в сельском пространстве: она расположена на холме и хорошо видна на расстоянии нескольких верст. Таким образом, церковь св. Николая существовала более 400 лет, была приходским центром для нескольких деревень, в том числе и для села Николаевского. По-видимому, венчаться ездили именно в Рельскую церковь, и факт этот зафиксировала свадебная песня, так же как и старое название села – Заклинье. А нынешние жители села совершенно уверены в том, что все в песне – именно про них.

Таким образом, в сознании бывших клирошанок, песельниц с.Николаевского, скорее всего не без влияния текста свадебной песни произошло объединение и образа храма как такового, и Никольской церкви как бывшего центра прихода, и территории собственного села. И хотя церковь в с.Николаевском была уничтожена и название ее забыто, она продолжала существовать в звуке, во внехрамовом пении клирошанок. Сохранение песенной крестьянской и старой клиросной традиции привело к возникновению нового духовного центра, малого культурного центра, в котором объединились эти традиции.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Пример 1.

Пример 2.

• [1] Из доклада В.А.Лапина на расширенном заседании коллегии комитета по культуре Ленинградской области, 15 февраля 2007 г.
• [2] Бернштам Т.А. Приходская жизнь русской деревни: Очерки по церковной этнографии. СПб., 2005. С.55.
• [3] Там же. С.184.
• [4] Статья основана на аудиозаписях 1975 г. С.М. и Р.Н. Слонимских в с.Николаевское Рельского с/с Лужского р-на Ленинградской обл. и полевых записях автора там же в 1998–2003 гг.
• [5] Разнообразным аспектам звука/голоса в традиционной культуре посвящен ряд сборников: Голос и ритуал. М., 1995; Мир звучащий и молчащий: Семиотика звука и речи в традиционной культуре славян. М., 1999; Звук в традиционной культуре. М., 2004.
• [6] Агапкина Т.А. Звуковой образ времени и ритуала // Мир звучащий и молчащий: Семиотика звука и речи в традиционной культуре славян. М., 1999. С.27.
• [7] Чудинова И.А. Пение, звоны, ритуал: Топография церковно–музыкальной культуры Петербурга. СПб., 1994. С.65.
• [8] Чудинова И.А. Время безмолвия: Музыка в монастырском уставе. СПб, 2003. С.108.
• [9] Данченкова Н.Ю. Деревенский обычай «ходить по покойнику»: Мирская православная традиция молений об умерших (Владимирская область) // Религиозный опыт народной культуры: Образы. Обычаи. Художественная практика. М., 2003. С.180.
• [10] Особенности этого взаимодействия на примере Новгородских певческих традиций подробно рассмотрены в кн.: Бурьяк М.К. Новгородское народно–певческое искусство. Новгород, 2000.
• [11] Земля Невская православная: Православные храмы пригородных районов Санкт–Петербурга и Ленинградской области: краткий церковно–исторический справочник. СПб., 2000.
• [12] Справочный указатель соборов и церквей С.–Петербургской епархии и состоящих при них священнослужителей и приходов с предварительным обозрением состава епархиального управления. За 1867 г. СПб, 1867. С.94.
• [13] Сейчас Рельская церковь, как и многие другие приходские церкви Ленинградской области, фактически разрушилась, так же как и реставрационные леса, которые были поставлены в 60-х гг. ХХ в.