Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

стр. 419Апокриф «Беседа трех святителей» (далее – «Беседа…») был широко распространен в русской рукописной книжности начиная с XV в. до середины XX в. Об этом свидетельствуют многочисленные списки «Беседы…», хранящиеся в различных российских и зарубежных рукописных собраниях. «Беседа…» возникла в Византии и прошла несколько стадий развития текста. Памятник построен в вопросно-ответной форме, вопросы и ответы посвящены преимущественно ветхо- и новозаветной тематике. Изучение «Беседы…» началось в XIX в., тогда же появились многочисленные публикации списков апокрифа [1] . Ключевыми проблемами в изучении «Беседы…» остаются текстологическое изучение памятника и определение его источников в разных редакциях. «Беседа…» – очень «подвижный» памятник, число вопросно-ответных пар колеблется в разных списках от 3–4 до 120–130, неустойчивым является и его заглавие. Такая высокая степень вариативности памятника создает большие трудности не только в его текстологическом изучении, но и в идентификации того или иного списка как «Беседы…». Не случайно в различных описаниях рукописных собраний можно встретить такую характеристику вопросно-ответных памятников: «вопросы и ответы типа „Беседы трех святителей“ (курсив наш. – М.Б.)» [2] .

Вопросно-ответный памятник, причудливо соединивший в себе заимствования из разных текстов, но имеющий едва уловимый смысловой стержень, русские, а за ними и западные исследователи стали называть «Беседой…». Это название было выбрано как наиболее часто встречающееся в рукописях. Благодаря работам текстологов В.Н.Мочульского, Р.Нахтигала, Е.А.Бучилиной, А.Милтеновой была установлена история текста «Беседы…» на ранних стадиях его развития, изучены греческие, латинские и южнославянские списки.

Ученые отмечали, что название памятник получил не сразу, первоначально «Беседа…» представляла собой россыпь безымянных вопросов и ответов ветхо- и новозаветной тематики. Сравнительной типологией названий «Беседы…» занималась Е.А.Бучилина. Исследовательница выявила, что сначала наметилась тенденция к атрибуции текста неким обобщенным лицам (например, monachorum), потом более конкретным – Василию Великому Кесарийскому, Григорию Богослову, позже – Иоанну Златоусту [3] . Греческие списки отличались бóльшим разнообразием наименований памятника, чем южнославянские и русские, усвоившие традицию атрибутировать подобные тексты Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоусту [4] . Отдельная проблема – соотношение имен Иоанна Златоуста и Иоанна Богослова в названиях памятника [5] . Начиная с XV в. в названиях «Беседы…» появляется уточнение: «с толком от Патерика Римскаго», а с XVII в. к названию присоединяются указания на другие источники (например, «от Чепи Златыя и от Пчелы и от иных книг») [6] .

К настоящему времени нами изучено около 140 русских списков «Беседы…» XV–XX вв. Наш материал позволяет дополнить и уточнить выводы предшественников о вариативности заглавий «Беседы…».

В исследованных нами списках также встречаются различные варианты наименований памятника. Прежде всего отметим, что в русской традиции действительно прочно закрепились заглавия, в которых называются имена Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. Сам памятник именуется «беседой», «вопрошением о беседе», «беседой и рассуждением», «вопросами и ответами», «притчами и толкованиями», «рачением (речением?) и гаданием», «словом». Нередко содержатся ссылки на Римский патерик, Пчелу, Цветник, Библию, Евангелие, Апостол, «Гранограф», откуда якобы выписан памятник. Заглавия позволяют определить, с какими жанрами и произведениями средневековой книжности соотносили писцы «Беседу…».[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

стр. 420Чаще всего «беседами» называли на Руси произведения учительного красноречия. Как писал И.П.Еремин, «красноречие дидактическое обычно преследовало чисто практические цели непосредственного назидания, информации, полемики. В литературном обиходе Древней Руси произведения этого типа обычно обозначались терминами „поучение“ или „беседа“» [7] . Таковы «Беседа» Ермолая-Еразма, «Беседа святого Григория Феолога о избиении града», «Беседа души и уму» Максима Грека и многие другие. Некоторые «беседы» по-строены в форме диалога («Беседа отца с сыном о женской злобе») или предполагают беседу проповедника со слушателем (читателем). Известны и «беседы», построенные в вопросно-ответной форме. Такова, например, «Беседа о жизни и чудесах италийских отцов и о бессмертии души» или Римский патерик. Вероятно, ссылка на Римский патерик в заглавии некоторых списков «Беседы…» объясняется прежде всего сходством в по-строении двух памятников.

Вообще жанр диалога (беседы и вопросно-ответной беседы) является очень древним в литературе. Исследователи относят его возникновение к античности. Диалог позволял включать в произведения самый разнообразный материал, в зависимости от целей написания. В древнерусской оригинальной (непереводной) литературе эта форма впервые была использована в Речи Философа в Повести временных лет: князь Владимир спрашивает – Философ отвечает. В такой форме написаны и многие древнерусские апокрифы: Вопросы Иоанна Богослова Господу на горе Фаворской, Вопросы Иоанна Богослова Аврааму на Елеонской горе, Варфоломеевы вопросы, Луцидариус, Вопросы о Тивериадском море и другие. Есть, правда, одно существенное различие между «Беседой…» и большинством вопросно-ответных «бесед». В большинстве «бесед» задающий вопрос не знает правильного ответа, а в исследуемом памятнике все участники диалога обладают абсолютным знанием.

Именно вопросно-ответная форма становилась главной причиной смешения памятников; нередки случаи объединения вопросно-ответных памятников в рукописях. В числе изученных нами рукописей имеется интересный список «Беседы…» (Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, р.IV, Пинежское собрание, №111), включенный в состав компилятивного сочинения, состоящего из трех апокрифов – Вопросов Афанасия Великого князю Антиоху, Луцидариуса и «Беседы…» [8] . Границы между частями памятников определяются с трудом.

Жанровое определение «слово», встречающееся в заглавиях некоторых списков, также связано с традицией ораторского искусства: «словами» в Древней Руси именовали часто произведения эпидиктического (торжественного) красноречия – церковные проповеди (ср.: Слово о Законе и Благодати митрополита Илариона) [9] .

В отличие от «беседы», «слово» предполагает не диалог, а монолог, а потому, строго говоря, не вполне отвечает жанровой природе «Беседы…». Вероятно, появление такого заглавия связано с именами трех святителей, авторов многочисленных «слов». Текст, приписанный Иоанну Златоусту, Василию Великому и Григорию Богослову, не мог не вызывать у средневекового книжника ассоциации с жанром «слова». В изданном недавно каталоге гомилий Иоанна Златоуста указано 655 произведений этого писателя, и большинство из них названо в рукописях «словами» [10] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Интересны также заглавия, в которых встречаются слова «притча» и «гадание». По определению Н. И. Прокофьева, «притча – это малый повествовательный жанр, в котором абстрагированное обобщение носит назидательный характер и утверждает моральное или религиозное наставление» [11] . Исследователи различают сюжетно-аллегорические, афористические, пословичные притчи [12] . «Гаданием» же в древнерусских памятниках именовали иносказание, загадки и их толкования [13] . «Беседа…» воспринималась, таким образом, как собрание притч и загадок с их толкованиями. Притчи и загадки – жанры родственные, поскольку оба они предполагают иносказание, параллелизм обозначаемого и обозначающего. Не случайно некоторые исследователи выделяют особую разновидность иносказательных текстов – притчи-загадки [14] . Между тем различие между притчей и загадкой в большинстве случаев все же осознается вполне отчетливо. Притча предполагает нравоучение и всегда в древнерусской литературе имеет христианский смысл (это связано с тем, что притчи входят в состав Евангелий). Загадка же может носить светский характер и не содержать нравоучения. Приведем наиболее типичные примеры загадки и притчи из «Беседы…». Загадка: «Что есть: вокруг тына золота грива?» (хмель). Притча: «Стоит море на пяти столпех. Царь рече: потеха моя, а царица рече: гибель моя» (царь и царица – тело и душа, море – чаша с вином). Приведенная притча по форме, как кажется, представляет собойстр. 421 типичную загадку, однако христианский нравоучительный смысл позволяет отнести ее к разряду притчи (или притчи-загадки).

Включение в заглавие «Беседы…» ссылок на Цветник и Пчелу указывает на осмысление этого памятника как компилятивного (составного) и учительного. Название «Цветник» получило распространение преимущественно в старообрядческой книжности. «Цветниками» именовались сборники неустойчивого состава синодичного типа [15] . В 1778–1795 гг. в старообрядческих типографиях несколько раз был издан «Цветник» священноинока Дорофея, выписками из которого изобилуют и старообрядческие рукописные сборники XVIII–XX вв. [16] Пчела – сборник изречений («речей и мудрости»), принадлежащих античным мудрецам и христианским богословам, в их числе и трем вселенским святителям. Одна из разновидностей Пчелы прямо содержит в своем заглавии упоминание Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста [17] . Поскольку в «Беседе…», как и в Пчеле, излагаются основы христианской мудрости, цитаты из обоих памятников включались в XVII–XIX вв. в рукописные азбуки, по которым дети обучались грамоте [18] .

Сложный вопрос в изучении «Беседы…» – идентификация списков без заглавия или с такими заглавиями, которые не содержат упоминания трех святителей. Размытость границ памятника, включение в его состав заимствований из самых разных вопросно-ответных памятников, использование «Беседы…» в вопросно-ответных компиляциях позволяют говорить об особой его «текучести» и «неуловимости». Таков несколько неожиданный ракурс в обсуждении проблемы «своего» и «чужого» на материале конкретного средневекового памятника.

• [1] См.: Лурье Я.С. Беседа трех святителей // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1988. Вып.2, ч.1. С.89–93.
• [2] См., например: Савельева Н.В. Очерк истории формирования пинежской книжно-рукописной традиции. Описание рукописных источников // Пинежская книжно-рукописная традиция XVI – начала XX вв.: опыт исследования, источники. СПб., 2003. Т.1. С.252.
• [3] Бучилина Е.А. Апокриф «Беседа трех святителей» как памятник средневековой русской литературы: Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1994. С.10.
• [4] Там же.
• [5] См.: Жданов И.Н. Беседа трех святителей и Ioca monachorum // Журнал министерства народного просвещения. 1892. №1. С.179–180.
• [6] Бучилина Е.А. Апокриф «Беседа трех святителей»… С.11.
• [7] Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. Л., 1987. С.65.
• [8] Савельева Н. В. Очерк истории… С.174.
• [9] Еремин И.П. Лекции и статьи… С.66.
• [10] См.: Иоанн Златоуст в древнерусской и южнославянской письменности XI–XVI веков. Каталог гомилий / Сост. Е.Э.Гранстрем, О.В.Творогов, А.Валевичюс. СПб., 1998.
• [11] Прокофьев Н.И. «Прелесть простоты и вымысла» // Древнерусская притча / Сост. Н.И.Прокофьев и Л.И.Алехина. М., 1991. С.6.
• [12] Там же. С.11.
• [13] См.: Словарь русского языка XI–XVII вв. М., 1977. Вып.4. С.5–6.
• [14] Прокофьев Н.И. «Прелесть простоты и вымысла». С.15.
• [15] См.: Вознесенский А.В. Старообрядческие издания XVIII – начала XIX века. Введение в изучение. СПб., 1996. С.143–147.
• [16] Там же. С.148–152.
• [17] См.: Творогов О.В. Пчела // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1987. Вып.1. С.385.
• [18] Буслаев Ф.И. Древнерусская народная литература и искусство. СПб., 1861. С.27.