«Фактографии» Евгения Шадрова
@kizhi
Черно-белые Кижи: полвека тому назад
Глядя на старые кижские фотографии, хочется поиграть в игру «Найди десять отличий», потому что вроде бы на этих фото, на первый взгляд, все те же неизменные Кижи, но все-таки в чем-то и не те… На этих снимках запечатлено Время глазами их автора. Евгений Михайлович Шадров (1933—1975 гг.) прожил недолгую, но очень интересную жизнь, где было и трудное военное детство, и дальнейшая учеба в Ленинграде, и работа на «Ленфильме», и стихи под литературным именем Игорь Нерцев, и увлечение фотографией. Были в жизни Евгения Шадрова и Кижи, снятые в преддверии зимы на его «ФЭД». Свои работы и работы своих друзей он иногда называл «фактографиями». Электронные копии этих черно-белых снимков передала в фотоархив музея и в газету «Кижи» сестра их автора Валерия Михайловна Шадрова, выпускница факультета иностранных языков ЛГПИ им. А.И. Герцена. Она работала переводчицей в Непале, Иране, затем — в организации «Ленпромстройпроект», преподавала и училась в аспирантуре филфака ЛГУ. С 1983 г. — доцент кафедры иностранных языков, затем — кафедры «Связи с общественностью».
Валерия Михайловна бережно хранит всё, что связано с памятью о брате, посвятила ему несколько публикаций, рассказала о нем и нашей газете: «Мой брат родился 20 июля 1933 г. в семье военного. Вскоре отец получил назначение на Дальний Восток. Пять лет семья прожила на краю земли, в бухте Де-Кастри, где еще в XIX веке располагался русский укрепрайон.
Такое значимое для детских лет событие как «первый раз в первый класс» произошло для него в суровом 1941 году в Казани, куда была эвакуирована наша семья. В войну маме с двумя сыновьями несколько раз пришлось переезжать из одного города в другой, жить на чужих квартирах, у разных по характеру и обычаям хозяев. Как брат умудрялся, после уроков помогая матери пилить мерзлые дрова, стоя в долгих очередях за хлебом, присматривая за маленьким, всегда и везде учиться на «отлично» — не знаю. Жадность к знаниям в самых разных областях у него была необычайная. Точные и гуманитарные предметы шли без напряжения и без ущерба друг для друга. В брате удивительно сочеталось строгое, логическое мышление с образным, ассоциативным. Он умел очень ясно объяснять самые трудные вещи, иногда облекая мысль в афористичную форму. Но ведь афоризм — это тоже своего рода формула, только литературная.
В Ленинграде брат сначала стал ходить в ближайшую от нашего дома 35-ю мужскую школу на Васильевском острове, затем — в ныне знаменитую «тридцатку». Она находилась тогда в прекрасном здании на углу Среднего проспекта и Седьмой линии. Школа была старая, «классическая», с традициями.
В мае 1951 г. — за две недели до выпускных экзаменов у брата — в летнем военном лагере в Красном Селе трагически погиб наш отец. Мама попала в больницу, время для нас настало очень трудное. Все выпускные экзамены брат сдал на «отлично» и, единственный в выпуске того года, закончил школу с золотой медалью.
После окончания школы брат учился в ЛИТМО, потом много лет работал оператором на «Ленфильме», в группе комбинированных съемок. Он участвовал в создании таких фильмов, как «Балтийское небо», «Полосатый рейс», «Человек-амфибия», «Крепостная актриса», «Спящая красавица», «Король Лир» и других.
Человек не знает, сколько ему отпущено таланта. Пока не начнет что-то делать. И, найдя свое, ощутит это как дар и как долг, и не станет уже оглядываться по сторонам, прикидывать, сравнивать шансы.
Человек не знает, сколько ему отмерено жить. Острота этого незнания рождает пронзительное понимание — надо успеть. Что именно успеть — каждый выбирает сам.
Драматизм жизни заключается в понимании бесконечности бытия и проблесковой краткости нашего индивидуального пребывания на этой земле, в сроки, выбранные не нами.
Его работа на студии была насыщенной и интересной, давала средства к существованию, но все время шла и параллельная жизнь — литературная. Писать прозу и стихи приходилось, в основном, ночью: днем на это не было времени. В этой «параллельной» жизни у него появилось и «параллельное» имя. Первую подборку стихов, опубликованную журналом «Аврора» в 1969 году, он подписал литературным именем Игорь Нерцев.
В те годы «войти в литературу с улицы» было очень непросто, почти невозможно. В издательстве «Детская литература» вышли две его повести, а выпуск сборника стихов, давно получившего высокую оценку и положительную рецензию Вадима Шефнера, все откладывался, переносился из одного года в другой.
Начало 70-х... Давно в прошлом свежий ветер «оттепели». Глухое, свинцовое, давящее единообразие газет, постановлений, мнений. Казалось, конца этому не будет. Не вошедшие в сборник стихи — в стол, прозу — в стол. В конце декабря 1974 г., за два месяца до смерти, Игорь нашел в Доме книги долгожданный сборник своих стихов «Дневной свет», десятитысячный тираж разошелся очень быстро.
В архиве брата осталось много стихов, заметок и записей «для себя». Удивительно, насколько они актуальны сегодня. Вчитайтесь в некоторые точные и неожиданные афоризмы — разве не кажется порой, что они написаны сегодня? «Из одних и тех же букв сложены неразлучные: рабство и барство».
«Самый горестный вид разрушения святынь: от слишком энергичного поклонения».
«Страшный суд существует: это — будущее. Высшая мера наказания — забвение».
Мне кажется, что подобные люди оставляют после себя не только материальную, овеществленную память — в виде книги или журнальных номеров с опубликованными стихами, — но еще и иной, неосязаемый, но оттого не менее впечатляющий — духовный — след.
Что остается от человека, когда он уходит? — «Только то, чему ты верен, оставляет некий след». Остается память. Остается то, во что была вложена душа и на что — через время и пространство — откликается другая душа».
«... Написавшие умирают, а написанное, не спросясь их, остается», — заметила когда-то Лидия Чуковская. Рано ушел из жизни Евгений Шадров (Игорь Нерцев), но остались рукописи, остались друзья и знакомые, которые, пока свежа память, собирают все, что сохранилось.
Из воспоминаний М. Долголенко, биолога, научного сотрудника Зоологического института РАН: «Я была знакома с Геней Шадровым двадцать один год — со студенческих времен и до самой его смерти... У него была одна совершенно звёздная особенность, которая, как ни в ком другом, была проявлена очень сильно — уметь создавать иллюзию твоей единственности в этом мире. Это — драгоценное, редкое очень свойство... Геня был не просто абсолютно прекрасным поэтом, но прежде всего он был абсолютно честным человеком, гражданином вот этого государства, такого, в котором мы все жили тогда, но он, даже в этих вот тисках, был честен и непримирим до победного. Была в нем какая-то та степень чистоты, к которой не липнет ничего, знаете, как с дельфина соскальзывает... Даже за тот маленький срок, который был ему отпущен, этот максимализм честности, трепетный, пронзительный максимализм, был им испит — до конца.
...Его фотографии — это та же трансформация наших реалий, но в свойственном ему ключе. Это — то же самое, что читать его стихи, только «осязать» глазами. Многие фотографии, которые я видела сорок лет назад, — они и сейчас перед глазами, потому что это был большой мастер».
Много лет проработавший рука об руку с Е. Шадровым художник группы комбинированных съемок киностудии «Ленфильм» О. Николаев вспоминал: «Любимый сезон Шадрова — бесспорно осень, особенно поздняя осень, когда лужи подмерзают и звенят. «Зябко, но не холодно», — так он говорил. Геня не столько любовался природой, сколько погружался в её осязание всей кожей. Ездили мы в Кижи, в ноябре, на неделю. В заброшенной деревне людских следов нет, только кошачьи. Голодный кот орет, но нас близко не подпускает, отбегает…»
Героем одного из стихотворений И. Нерцева, написанного по кижским впечатлениям, стал известный заонежский плотник М.К. Мышев.
* * *
К минувшему поближе От спешек поостынь… Растут до неба Кижи Из голубых пустынь.
Двудесятидвухглавый
Корнями врос в траву —
Венец великой славы
На малом острову.
А в небе дремлет нега
Бескрайних васильков,
А озеро Онего
Пьет млеко облаков.
С топориками вышел В бессрочный свой дозор Михал Кузьмин сын Мышев, Онежский фантазер.
Дрожит в ресницах старость, В очах таится страсть… Да, щепы — это ярость, Но главы — это власть!
В 2003 году Б. Никольский, редактор журнала «Нева», писал в своем журнале о Е. Шадрове: «Мы нередко и совершенно справедливо вспоминаем таких замечательных людей, как Андрей Сахаров, Лидия Чуковская, Александр Твардовский — всех тех, кто немало сделал для раскрепощения общественного сознания, для того, чтобы общество наше наконец-то обрело свободу — ту самую свободу, которой мы теперь далеко не всегда умеем правильно распорядиться. Без духовного подвига этих людей, без их нравственного максимализма «заглохла б нива жизни». Все это так, все это несомненно. И в то же время...
Ведь, кроме этих масштабных, ключевых фигур, этих великих праведников, на ком, как известно, земля держится, были, существовали, жили еще многие и многие люди, куда менее заметные, а то и вовсе безвестные, чьими усилиями, чьим трудом души и мысли создавалась атмосфера духовной свободы и все более ощутимой, реальной становилась жажда перемен, жажда раскрепощения. Вот этих бы людей не забыть! Вот о них бы помнить!»
Уже более полувека прошло с тех дней поздней осени, когда были сделаны эти черно-белые фотографии — Кижи, припорошенные ноябрьским снегом, а вокруг все еще гуляет Онего. Маленький фрагмент из долгой жизни острова и Кижского погоста навсегда вошел в историю музея-заповедника «Кижи».
