О Кижах и не только о них...
@kizhi
Сегодня мы открываем новую рубрику — «Литературный салон», где читателям будут представлены литературные опыты в прозе и стихах сотрудников музея-заповедника «Кижи», коренных жителей Заонежья, друзей музея. Для кого-то из них занятие литературой — это хобби, для кого-то — профессиональная сфера деятельности. Но всех их объединяет интерес к русскому слову, желание изложить свои мысли на бумаге, пользуясь всем богатством русского языка.
- Наталия ЛЕСОНЕН (АРХИПОВА)
- Автобус, похожий на огромного неуклюжего жука золотисто-зеленого цвета, медленно карабкался по сутулой спине одной из гор Стара-Планины*. С каждым кольцом серпантина все ближе и ближе к вершине. Иногда он не мог вписаться в поворот, тогда водитель сбрасывал скорость, и автобус начинал сползать на обочину, пытаясь развернуться. «Жук упал и встать не может, ждет он, кто ему поможет», — вспомнились Светке слова, когда она, вжимаясь в кресло автобуса, представляла, сколько раз автобус перевернется, если вдруг водитель не справится с управлением. Cтрах мешал ей любоваться опрокинутыми чашами гор, стройными рядами виноградников на склонах и зелеными с желтыми крапинками полями подсолнухов в долине.
Про таких, как Светка, говорят «маленькая собачка до старости щенок». Несмотря на то, что ей давно уже перевалило за 40 (как говорила ее мама, 50 на горизонте), она сохранила способность удивляться и не свойственную возрасту, не всегда уместную наивность и непосредственность. Ее подругу Веру, с которой они когда-то учились вместе в институте, а теперь ехали на экскурсию в болгарскую деревню, напротив, трудно было чем-то удивить. Она — в прошлом гид — объездила много стран. Вера как спокойная река: на поверхности — зеркальная гладь, а в глубине — водовороты и стремнины. Сейчас она с улыбкой наблюдала за напряженным лицом Светки.
— Ни за что не сяду в автобус, если вдруг доберемся до вершины, — судорожно вздыхая, время от времени бормотала Светка. — А как назад? Верхом на ослике? — снисходительно улыбаясь, спросила Вера. — Побегу впереди автобуса, как Данко, освещая вам дорогу. — Ну-ну, — откликнулась та, — а косточки бедного Нильса кто будет собирать?
Тем временем «косточки бедного Нильса» благополучно добрались до вершины горы, на которой уютно разместилась деревушка, купающаяся в лучах заходящего солнца. Пружинка страха, застрявшая внутри Светки, постепенно разжалась. Солнце, звуки волынки из-за высокой изгороди, маленький, как будто игрушечный ослик, на которого тут же посадили детишек из автобуса, — эта пасторальная картинка мигом успокоила Светку, наполнила ощущением какой-то теплой радости.
Гостеприимные болгары встретили их хлебом-солью, провели в уютный дворик старинного дома с разными постройками. Чего тут только не было: и крошечная часовенка, и помещение, в котором изготавливали ракию, и маленькая сувенирная лавка, и большой зал механы, традиционного болгарского ресторана. В центре просторного двора горел костер, напоминающий о том главном событии, ради которого туристы забрались под самые небеса, — танцах на углях.
Праздник начался в просторном зале механы. Длинные деревянные столы, покрытые традиционными болгарскими красными скатертями в клетку, глиняная посуда, полосатые домотканые дорожки на скамьях, такие же дорожки, только понарядней, на белых оштукатуренных стенах зала — все показалось Светке совершенно простым, деревенским. Чувствительная к запахам, она распознала кисловато-пряный аромат особого невыдержанного болгарского сыра, брынзы, вина, паприки, зелени — чубрицы, — которые настраивали на домашний лад. Свет в зале был приглушенный, теплый, только площадка в центре хорошо освещена.
У Светки закружилась голова от болгарского молодого вина, льющегося рекой из бочек, искрометных народных танцев и песен, от пестроты национальных костюмов. Сияющие улыбками, словно напитавшиеся солнечным светом и энергией гор болгарские танцоры «зажигали» на небольшой сцене, еще больше возбуждая хмельную, разгоряченную публику.
— Настоящий карнавал! Народный праздник! — восклицала Светка. — Какой карнавал? — смеялась Вера. — Сними розовые очки! Это же шоу для туристов! Посмотри на народ — некоторые еле на ногах стоят!
Дойдя до «точки кипения», действо завершилось общим хороводом и выходом во двор, где уже догорал костер.
Тем временем ночь накинула на горы свою расцвеченную блестками звезд шаль, под которой угадывалось таинство жизни. Светку вдруг осенило, почему южную ночь называют бархатной. Ночь впитывает зной и запахи дня, поэтому ощущение неги и тепла остается, как будто тебе на плечи накинута бархатная накидка.
Собравшиеся во дворе ждали главного представления — танца на углях…
Светка увидела коренастого болгарина, похожего на старого пирата, с усами, воинственно торчащими в разные стороны. Голова его была повязана красной косынкой, горделивая осанка выдавала достоинство, характерное для жителя гор. Он подошел к почти прогоревшим углям и стал ворошить их с помощью металлического прута. Головешки рассыпались на тысячи маленьких угольков, заблиставших с новой силой. Используя прут, сначала он выложил из этих угольков крест, затем ловким движением соединил концы креста. Светке показалось, что на земле засветилась карта звездного неба, только вместо звезд — мигающие угольки. С иконой святых Константина и Елены — покровителей огня — болгарин обошел магический круг. Можно ли было назвать танцем его движения внутри круга? Не отрывая взгляда, наблюдала Светка за ритмичными перебежками болгарина от одного края круга к другому, сопровождаемыми протяжной музыкой волынки и мерными звуками барабана. У нее создавалось впечатление происходящего на глазах таинства, какого-то древнего ритуала.
Через некоторое время нестинар** подхватил на руки девушку, стоявшую ближе всех, и вошел в мерцающий круг, держа ее на руках. Обежав круг, он выхватил из толпы ребенка и вновь вошел в сакральное пространство. Так продолжалось несколько раз. Через некоторое время дети стали протягивать руки болгарину, желая попасть в этот заветный круг… Сколько времени длилось это представление? Светке казалось — целую вечность. На самом деле всего несколько минут, пока не потухли угли.
Пора было возвращаться домой. Светка с Верой, вместе с остальными туристами, шумно обсуждавшими события вечера, направились к автобусу.
— Я сейчас, — сказала Светка подруге и возвратилась на опустевшую площадку. Припорошенные пеплом крошечные угольки слабо поблескивали. Светка сняла туфли, выдохнула и, застыв на мгновение, — вошла в круг. Ей удалось пройти не более двух шагов по еле тлеющим, но острым, как шипы, углям … «Неужели не получится?» — расстроилась Светка. Вспомнив ритмичные движения нестинара, она начала пританцовывать в такт слышимой только ей музыки, то кружась на месте, плавно взмахивая руками, то мелкими шажками скользя вдоль круга. Иногда ей удавалось заступить за черту, и она на цыпочках перебегала по краю колючей угольной «поляны»…Она «осваивала» пространство круга, как ребенок, который делает свои первые шаги, как альпинист, покоряющий новую вершину, как путешественник, высадившийся на неизведанной земле… Было страшно, но весело, дух захватывало от новизны ощущений…
Светка так увлеклась, что не сразу услышала сигнал автобуса, созывающего запоздавших туристов. Забыв о своем обещании освещать дорогу, проскользнула в автобус и стала пробираться на свое место, рядом с Верой. «Жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь…» — зазвучало из динамиков автобуса. Туристы подхватили песню… «А ведь действительно невозможно, — думала Светка, — спускаться с горы все равно придется». Странно, но чувство страха куда-то исчезло. Казалось, страх ее «сгорел» в том костре вместе с углями, на которых танцевал нестинар. Автобус скользил фарами по придорожным камням, кустарникам, черным дырам, за которыми угадывалась пропасть. А Светка уже знала, что после пережитого там, на вершине горы, ничего плохого с ней не случится. - Иван КОСТИН
- Облака всё ниже,
Дождь пойдет вот-вот.
Вижу остров Кижи
Средь онежских вод.
В тишь и непогоду Незабвенно он Словно мне в угоду Связь хранит времён.
Летописью длинной, Чьих страниц не счесть, Каждою былиной, Что певалась здесь.
Вижу изгородки Сквозь рассвета рань И кижанки-лодки У прибрежных бань.
Вот и берег серебрится, Тают тени облаков, И у сходен вижу лица Наших добрых земляков. - Хочу в былое пристальней вглядеться,
Но вспоминаю многое с трудом.
В конце войны и на исходе детства
Меня судьба забросила в детдом.
Он на соседнем острове с Кижами Открыт был властью для детей-сирот. Тот славный остров чтут заонежане, Сказителей там жил старинный род.
Тянулось время — день на день похожий, В глазах тоска у каждого сквозит. Решил директор как-то в день погожий Нас в Кижи на экскурсию свозить.
Мы в старшей группе были одногодки И радовались дружно от души. И с завистью вслед уходящей лодке Смотрели молчаливо малыши.
А в Кижах там тропинкою окольной Мы всей гурьбой к погосту подошли И стали любоваться колокольней, Жалея, что взобраться не смогли...
А в главном храме игры учинили, И с эхом забавлялись в полутьме, Но красоту его не оценили По глупости, душевной простоте.
Нам этот опыт позже пригодился, Когда на зрелость обрели права, А вечером смогли мы породниться Душой и телом с храмом Покрова.
Садилось солнце, лик свой ясный хмуря, Ударил гром, чтоб небо расколоть, И гладь Онего всколыхнула буря Такая, что не приведи Господь.
И мы нашли приют под крышей храма Средь ликов, уцелевших на стене, А дождь по крыше молотил упрямо, Как в страдный стук молотьбы на гумне.
Директор не терял своей осанки, И сами мы держались, как могли, А вскоре сердобольные крестьянки Нам в трапезную снеди принесли.
Мы на широких лавках сладко спали С избыточной усталостью к тому ж, И ангелы во сне средь нас летали И охраняли святость наших душ.
А утром божий свет едва пробился К нам в трапезную в узкое окно, И каждый словно заново родился, И быть ему счастливым суждено.
Еще сверкала пена от прибоя, Напоминая нам ночную жуть, А озеро своей голубизною Нас призывало на обратный путь. - Её деталей соразмерность
Помножу я на простоту,
Чтобы понять сквозь современность
Земную эту красоту.
И экскурсант, что мир объездил, Ну пусть не мир, но Север весь, Не будет думать, что за Лазарь, За что ему такая честь?
Он взглядом, может быть, усталым, Проникнет в тайну бытия, Что как в великом, так и в малом, Есть тайна древняя своя.
Я тоже всматривался зорко В ту церковку, пока постиг, Что означает поговорка, Мол, мал да дорог золотник. - Ей с острова уже не сняться,
Хоть дали новое крыло,
И ей давно затихшей снятся
Гора, родимое село.
И запах той осенней прели, Когда желтели нивы сплошь, Телеги грузные скрипели И к ней везли из гумен рожь.
И в радость ей была работа И тот привычный гул и гам, Когда ржаная позолота Текла послушно к жерновам.
Но думать мельница не смеет О тех счастливых днях теперь, Зато с успехом время мелет Без промедлений и потерь.
И временами чувство гложет Вины за этот лёгкий труд, Но улететь она не может Обратно, где уже не ждут. - Мне вновь глядеть — не наглядеться,
Хоть сам я жил в таком дому:
Причелины и полотенца —
Всё, как в боярском терему.
В моём краю не инородцы Своё творили волшебство, А наши предки — новгородцы Явили миру мастерство.
Певучий лад былинной речи И вольный дух родной земли, Как и бездымчатые печи Из Кижской волости пошли.
Была в том прочная основа Уклада, жизни, наконец, И дом в убранстве Ошевнева Тому наглядный образец.
В нём было жить — одна отрада, И время медленно текло, В жару спасала стен прохлада, В мороз дарила печь тепло.
Всё было: праздничное яство И строгий пост молельных дней, И светлой горницы убранство, И сумрак бархатный сеней.
В таком дому, где в человеке Дух созиданья жилы рвал, И хлебом полнились сусеки, И разносолами — подвал.
В таком дому детей не мало Росло на славу в старину, Когда и семерым хватало По лавке, как и по окну.
Был дом с тем разумом построен, Чтоб бытовой смыкался круг, Где для скотины двор пристроен, А сеновал широк, как луг.
Теперь ему в ночи не спится, Он слышит, как в большой избе Поскрипывают половицы И духи шепчутся в трубе.
