Заонежское детство Александра Пигонина
@kizhi
Воспоминания Александра Михайловича Пигонина в музей «Кижи» принес его сын — Сергей Александрович Пигонин весной нынешнего года. С его слов, отец писал свой «дневник» будучи уже зрелым человеком, видимо в 60-х годах XX века. Небольшая, в клеенчатом переплете тетрадка явилась настоящим открытием, открытием самобытного народного писателя. Удивительно цепкая память, сохранившая тончайшие переживания и впечатления деревенского мальчика, необычайно образный, объемный, красивый язык поражают читателя с первых слов. Значение этой рукописи не ограничивается только исторической ценностью как источника описывающего быт, уклад жизни заонежской деревни. Это настоящее литературное произведение, захватывающее проявлением необычайной и трогательной любви к заонежской земле, к ее людям.
Автор ведет повествование от третьего лица — мальчика Саши, родившегося и прожившего первые 12 лет в деревне Лонгасы, что расположена недалеко от Сенной Губы. Сейчас именно к ее пристани причаливают рейсовые «Кометы». Воспоминания охватывают достаточно небольшой отрезок времени — с конца 20-х годов до 1939 года и делятся самим автором на две части: «Детство» и «Юность». Первая связана с деревенским детством, ее мы сегодня и публикуем, а вторая с учебой в ФЗУ и работой на Онежском тракторном заводе. Последние строки рукописи поражают каким-то щемящим чувством обрыва нити жизни: «…Военных кишмя кишела в Соломенном и около него. Жили в квартирах, в палатках, в клубе и т. д. Началась Финская кампания. Советские войска перешли границу Финляндии. Всем стало ясно! Война!».
Судьба мальчика Саши — Александра Михайловича Пигонина — сложилась так, как у большинства людей его поколения. Служба в армии, война. После 5 лет военных флотских будней он вернулся в Петрозаводск, где все последующие годы отдал работе в МВД. А. М. Пигонин умер в 1973 году.
Для того чтобы передать особенности стиля и слога автора в отрывках из рукописи, которые публикуются, местами сохранена орфография и синтаксис подлинника. В настоящий момент готовится публикация полного текста воспоминаний.
В одном из живописных берегов Онежского озера, на возвышенности Клименецкого острова, к северу, со склоном к озеру раскинулась русская деревня Лонгасы. Ни начала ее существования, ни чести ее названия — никому об этом не ведомо. Только смотрит на нее живой мир и любуется. На ее точно расположенные в два ряда богатырские ладно рубленные деревянные дома и многочисленные другие в жизни нужные для крестьянина постройки, окруженные любовно разделанными и огороженными огородами. Сказочно естественная и искусственная переплетенная красота и чистота, вознагражденная богатой душистой зеленью манит и пленит человеческий взор и обхватывает в свои могучие объятия, точно улыбается, умывшая на заре девушка русская красавица деревня. Лонгасы! Она достойно и с величием разместила в себе: центр Советской власти окружных деревень: почту, библиотеку, больницу, маслозавод, Каррыбу, три магазина, столовую. Всегда готова принять людей и по суше и по морю. Для этого к ней тянется широкая почтовая дорога и вьются множество других тропинок и дорожек. А на берегу ждут бесчисленные маленькие и две большие пристани. Все эти любимые пристанища скопляли народ, которого тут каждые сутки и круглый год кишмя кишит и нельзя сказать, что все они собираются сюда по великим надобностям. Одни — да, а другие просто погулять, побалагурить, на людей посмотреть, да себя показать. Ну а уж где молодежь там песни и пляски. Много и звонкие песни Заонежские! А какие легкие здесь девки и парни на ногу об этом и говорить не приходится. Не редко вспоминая свою молодую удаль средних лет люди, а за ними и старики лихо откалывают ухабистые номера, сливаясь с общим потоком цветущей молодежи. Такие гулянья часто можно видеть в Лонгаской деревне у креста, который выстроен для того чтобы батюшка весной крапил святой водой деревенский скот худой…
В этой сказочной деревне, тянувшейся с севера на юг, во втором ряду от берега, вторым домом с северного края, обращенный к западу на озеро, стоял дом «Лариных». Он был двухэтажный и выходил десятью на улицу окнами. Что-то добродушное, честное и стройное казалось в нем. Под этой дощатой, наполовину еще новой крышей, за этими стройными стенами с обшитыми досками углами и чердаком, окрашенными в светло-коричневый цвет совершалось мирное работящее течение человеческого существования. Небольшие светлые окна заставленные цветами и занавешенные белыми, как снег, наутюженными ширмами смотрели на улицу с самой добродушной улыбкой как умеют смотреть люди счастливые своей судьбой.
Все свои свободные минуты Игнатий Захарович (дед автора — прим. Ред.) отдавал детям — он с ними огорчался и радовался, и, пожалуй, чаще всего ему делал смех и горе, еще имеющийся в семье мужчина внук Сашка, который пихался и мешал работать деду, а оставленный дедом без присмотра инструментарий по своей несообразительности Сашка портил или прятал для себя на черный день, а чуть стоило деду помыться, сесть отдохнуть или покушать, как Сашка забирался к нему на колена и гладил дедов носик, который уж больно ему нравился… Теперь уже мальчику шла девятая весна его жизни. Когда распускались деревья, дом Лариных как обычно окружался различной зеленью. В такое время Саша любил сидеть у открытого окна и следить, как засыпает улица. В избу находят сумерки, мама ходит, гремя ведрами, а на улице вечерняя тишина. Герань на вид с шершавыми листьями стоит на окне и ласкает как может Сашу своими ветками, и занавеска ластится на его плечо, а напротив в палисаднике черемуха, береза, кустарники малины перепутались со смородиной. И вот именно в это время и рядом с ним в кустах защелкал соловей. Сперва он запел нерешительно и робко, словно раздумывал — оставаться ему здесь или нет. Потом разошелся, защелкал звонко, сильно. Соловьиные песни Саша слышал второй раз в своей маленькой жизни — здесь соловьи редкие гости, просто случайные, но этот соловей был свой, он поселился здесь возле дома под окошками. Всю ночь до рассвета пел соловей, то замолкал, то снова заливался на разные лады. И Саша всю ночь просидел у полуоткрытого окна, испытывая не с чем не сравнимое волнение. Сидя у окна, мальчик задумался, поглядывая на черневшую у изгороди черемуху, на шелестевшую листву, часто разросшуюся у окна. Тихо, спокойно было в заснувшей деревне, только далеко из-за поля долетали звуки балалайки и запоздалые песни девчат. Густая роса дымчатой сеткой ложилась на кусты и траву. В воздухе мелькали летучие жуки и слышалось стрекотание каких-то насекомых. Невидимо со всех сторон текли запахи. Больше всего напоминало о себе Озеро, своими отличающими запахами водорослей и прохладой. Белые ночи входили в силу, но пасмурная погода темнила их.
Саша много своего свободного детского времени отдавал морским делам. Он, как помнит себя, делал из бревен плот к каждой летней навигации, оснащал его рулевым управлением, парусом, веслами, красным флагом и фуражкой без козырька. Был такой случай, когда лед унесло вокурат накануне запоздалой Пасхи, а плот еще не был готов к плаванию. На помощь Саше пришел его друг Вася, но от них дело плохо продвигалось. Тогда включился в это «нужное дело» и сам Игнатий Захарович. Только благодаря — ему плот в пасхальную субботу почти был готов — не хватало только петли к рулю. Но уж чего-чего, а уж петли у такого запасливого старика всегда найдутся, вот он и адресовал Сашу за петлей, которая лежала на висячей полке в кладовой. Мальчик опрометью бросился за петлей, но до полки, где лежала петля, у него не хватало руки. Тогда он отошел, с разбегу подпрыгнул и схватил петлю. Но от этого толчка полка качнулась, так как она была подвешена на веревке, и содержимое на ней все упало враз, и самое главное упала корзина накладена до верху яиц, приготовленных варить на Пасху. На такой стук, грем и трескотню вбежала мать Сашина — Евдокия Ильична. Увидав, что корзина кверху дном лежит на полу и из под нее течет яичная жидкость, она схватила первый попавшийся таз и вместе с Сашей молча начала собирать остатки, которые могли еще спасти. Как только самоотверженная работа подошла к концу, Евдокия Ильична мгновенно рванула с гвоздя новые намазанные дегтем гужи, приготовленные дедом для хомута. Но Сашка давно следил за ее движениями и поэтому не был захвачен врасплох — он уже был на улице. Тогда она окончательно рассердившая разбитыми яйцами к такому празднику, да к тому же схватившая только что вымазанные дегтем гужи, а виновник ушел не наказанный — она бросилась за ним. Но Саша, тем временем видя за собой опасное преследование, добежал до берега, а к тому времени на его счастье плот уже колыхался на воде, и дед с Васей любовались на него и не заметили как Саша, не помня себя, бросился по колена в ледяную воду, толкнул плот, животом упал на его, задрав при этом высоко кверху ноги и раскинув руки как будто обнимал самое дорогое для него на свете. Плот со своим хозяином, колыхаясь на воде, все дальше уходил от берега. Евдокия Ильична, видя свою беспомощность, кричала вслед удалявшемуся сыну: «Сашка свинья, вернись, смотри, потонешь так домой лучше не приходи!».
Много Саша знал о лесе из своих похождений, а еще больше из рассказов деда… Особенно запомнилось Саше то раннее утро, когда легкий морозец потрескивал по улице, а дорога бежавшая впереди блестела золотистым оттенком на белом покрове, а иней с голубизной пушисто украшал деревья. «Шурка» (лошадь — прим. Ред.), легко бежавшая пощелкивая подковами, тащила за собой дровни, на которых, как и обычно, лежали два ямщика — мал и стар. Чем дальше въезжали в лес, тем больше охватывала тишина и красота природы наших ямщиков. Дед неторопливо объяснял Саше неясные ему вопросы. Мальчик с широко раскрытыми глазами с покрытыми инеем ресницами влюбленно интересовался всем. Вот хохлатые синички, обсыпая иней, ловко обыскивали ветки деревьев, застучал где-то совсем близко дятел. Но вот с тревогой и криком промчались сойки. «Шурка» подняла высоко голову, как будто сойки разбудили ее, да так зафыркала громко и продолжительно, что по лесу пробежало грозное эхо, которого как будто и сама она напугалась, и настороженно смотрела в ту же сторону, откуда летели сойки, и куда улетело громкое «Шуркино» эхо. Но оказалось тревога была не напрасной. Слева раздался сильный шорох, а с потревоженных деревьев посыпался иней и снег. Из чащобы вынырнул лось. Заметив подводу, лесной великан резко повернул в сторону ехавших и примерно в тридцати, а может быть и меньше шагах, остановился у ивовых кустов, дрожа мощным телом с наклоненной головой умоляюще смотрел на людей как бы прося защиты. Вслед за лосем на краю оврага появился волк, потом второй. Тут остальное все произошло непредвиденно и очень быстро. «Шурка» схлопнув уши до треска, оскалив зубы, вздыбила и рванула от зверей в противоположную сторону, опрокинув дровни из которых вылетели с разинутыми ртами ямщики, и была такова — только вихрь снега клубился вслед за ней по только что ехавшей дороге. Итак, Сашка с дедом оказались в снегу, лежа с глазу на глаз с лесными зверями, а те занимали прежнюю позицию, из которых один просил защиты, а другие с ехидством и затаенной злобой наблюдали за происходившим. Тем временем дед тихонечко встал, за ним встал и Саша, который лежа в снегу сожалеючи наблюдал за удалявшимся предательским побегом своей любимицы Шурки. Но…? Люди тоже теперь оказались беззащитными. Они постояли немного и, оглядываясь назад, на волков, друг за другом настороженно пошли в сторону дома. Не сделали они и два десятка шагов, как и лось трусливо пошел за ними по дороге, а волки только встали и продолжали наблюдение. Люди пошли быстрыми шагами, а лось, продолжал трусливо и, оглядываясь во все стороны идти за ними. Наконец лось уже осмелел к людям, трусцой побежал почти по пятам старика. И волки тронулись за уходившей трапезой. Тогда дед скомандовал Саше и одновременно с ним свернул с дороги в сторону, к занесенной снегом изгороди. Быстро вытащили они из ей по колу и стали в ряд готовые к обороне. Лось же по прежнему продолжал свой путь по дороге не свертывая за людьми, а только проходя мимо них на совсем близком расстоянии смотрел на спасителей робко, а люди стояли и как будто принимали звериный парад. Волки посмотрели, прошли еще по дороге ближе к «принимавшим парад», потом раздумали и медленно потянулись в лес. Отойдя метров 200 легли, а люди с кольями тихо пошли за лосем, как будто охраняя его. Когда Саша и дед вышли из-за поворота, лося нигде не было видно и сзади волков не наблюдалось. Они быстрыми шагами с кольями на плечах зашагали домой.
Итак, в спокойную трудовую семью ворвался вихрь свадьбы. Он закружил всех в семье и близких, и дальних родственников, даже хороших знакомых и соседей по деревне. Наконец пришел тот день, а в нем и час самого пиршества. Невестины гости все в сборе — ждут жениха со своими гостями. Хотя жениховы гости все давно готовы, но… вершники дважды побывали у невесты, дважды им выносили на подносе вино с закуской. Они с аппетитом угощались и удалялись — у их служба идет, а когда к жениху возвращались докладывали, что у невесты еще к приему его не все готово. В третий раз вершники застучали в дверь в дом невесты с присказкой:
Здравствуйте, девицы! Пирожны мастерицы, Хлебны палубницы, Мы вершники пришли и Свою свадьбу привели. Просим войти и молодого князя ввести.
Им дверь открывают и с хлебом солью встречают… На следующий день по плану свадьбы катание на лошадях с заездом в гости к Ковалевым и Абрядиным. Это всего на двухкилометровом расстоянии. Первым по обычаю лихо помчался на лошади вершник, за ним жених в маленьких санках, в которые был впряжен вороной. Саше жених показался бледноват, но такой же красивый, шустрый и сильный, как и раньше. Он был всегда веселый, жизнерадостный, со справедливым, прямым, немного плутоватым характером, а теперь Миша сидел в санках и любовался на своего маленького воронка, которого впервые доверил управлять в другие руки. Не успел Саша по-настоящему все рассмотреть, вспомнить и размыслить как из-за угла дома вылетела «Шурка» с раздувающимися ноздрями, с развевающейся на две стороны гривой, сама чистая, гладкая, с расстилающимся волнистым хвостом, с большим колоколом и разноцветными бантами под высокой дугой. Стремительно и во всей красе промелькнула она мимо Саши. Как будто боится что жених уедет и из-за нее невеста останется старой девой. Эх, как бы Саша хотел быть там и управлять горячей и умной красавицей «Шуркой» и слушать свадебные песни девчат! Но это уже невозможно, так как после «Шурки» уже пятая по счету подвода несется перед ним. Так мальчик сидел на очередной свадебной лошади и ждал своей очереди, а разгоряченные быстрые лошади своей бешенной скачкой несли эту веселую подхмелевшую публику со снежным вихрем вдруг. И казалось нет такой силы, чтобы остановить, догнать свадьбу. Сашин черед выезда тем временем давно прошел и он выбивался из сил, чтобы встать хоть капельку в строй свадьбы — бил кнутом непослушную зарокистую лошадь, которая в ответ только мотала головой и юлила хвостом, лениво переставляя свои мохнатые ноги. Саша тогда изловчился и изо всех сил ударил кнутом под живот негодяю, но тот еще ловчее сыграл задними ногами, от которых отлетел крепкий ком снега и ударил мальчика в нос и губу так что одновременно струей хлынула горячая молодая кровь. Этим окончательно был сражен ямщик и, обливаясь своей кровью, лег в сани и поплыл вслед умчавшейся разгоряченной свадьбе…
