Сюжет для многотомного романа
@kizhi
«Я — самая старая в Кижах!» — сказала Нина Титовна Гавриленко, жительница острова Кижи. Добрая улыбка, удивительная памятливость, если разговоришь ее, что совсем непросто. Необычайно скромная!
— А в Заонежье — все родные, все переплелись. Здесь мы в родне с Ржанскими, Рябиниными (по линии писателя Михаила), Щеголенками (Шевелевыми), Хоничевыми, Судьиными, Филиными. В нашей семье бытует множество легенд и семейных преданий. Когда мой отец Тит Петрович Игнатьев был маленьким, его отправили на молитву в Соловецкий монастырь. Оттуда его дядя князь Тит Петрович Игнатьев (в его честь отца и назвали) увез в Петербург, мой отец стал приказчиком, а потом продавцом. В Санкт-Петербурге крестная показывала мне дом, где жил князь Т. П. Игнатьев — наш родственник. Сестра отца Агриппина Петровна была гувернанткой в царской семье и замужем за офицером Тимофеем Безденежных. Один из наших родственников — Тимофей Ошуков — был известным в Петербурге ювелиром. Хорошо бы заняться и составить нашу семейную родословную!
Родилась Нина Титовна 14 января 1920 года в деревне Жарниково, была десятым ребенком в семье, а всего детей было двенадцать: семь парней и пять девочек. Выросло только четверо, и все живут долго: до 83, 87 лет. У ее бабушки было 13 детей: рождались «двойни» и «тройни». Детей рожали на печи, на дворе, на покосах.
Родители Мария Ивановна и Тит Петрович Игнатьевы были добрые, непьющие: «Мы громких слов не слышали». Похоронен отец на кладбище в Кижах.
В жарниковскую школу пошла с 8 лет, по всем предметам было «отлично»: «Я даже не представляю, как можно учиться на „тройки“ и „четверки“,— рассказывает Нина Титовна.
— Еще школьницей вырастила очень хороший урожай конопли, а учитель Владимир Васильевич Ржанский послал коноплю на выставку. Из Москвы мне грамота пришла, а в школу радиоприемник — это была большая редкость по тем временам. Как-то за мной в Жарниково приехал Василий Рябинин, секретарь сельсовета и отвез меня на лодке на погост. Это было, когда Сталин с Кировым приезжали на строительство Беломоро-Балтийского канала. Василий Рябинин сказал Сталину: «Это — Нина Игнатьева». Сталин похвалил меня за мою коноплю, обнял и по голове погладил, а потом спросил: «На кого будешь учиться?», «Хочу быть бригадиром колхоза»,— ответила я. «Нет, с такой отличной учебой должна быть учителем!» — сказал Сталин. Рядом со Сталиным стоял Киров. Роста они были примерно одинакового, невысокого. Сталин мне показался хорошим, добрым, с улыбкой очень хорошей.
В свертке, который потом привез в Жарниково Василий Рябинин, был подарок: отрез материи и ботинки. Жили мы настолько бедно, что в семилетнюю школу в Сенной Губе мне нечего было надеть и обуть. В школьном интернате я не питалась — надо было платить за еду 3 рубля. В Сенную Губу из деревни Жарниково детей-школьников возили зимой на двух лошадях, а весной и осенью на лодках. Но чаще зимой мы ходили пешком или на лыжах. По первому льду ездили в школу на коньках.
В 1935 году, после окончания семилетки, словно по завету Сталина, меня направили в Петрозаводск в педагогический техникум. Я не знала финского языка, но быстро его выучила. На 2-м курсе преподавателя финского языка арестовали, и мы стали учить немецкий. К началу войны я на «пятерку» знала и финский, и немецкий, что во время войны мне очень пригодилось.
В 1938 году, после окончания педучилища, меня отправили работать в поселок Пиндуши Медвежьегорского района учительницей начальных классов. Затем — в Морскую Масельгу, в 30-ти километрах от Повенца, где я стала заведующей интернатом, учителем и воспитателем. Здесь меня выбрали депутатом сельсовета на общественных началах. Жила я на 8-м шлюзе, где было много военных, а в соседнем поселке были бессрочные заключенные, некоторые из них имели свободу передвижения по поселку. Жить там было страшно: людей проигрывали в карты, интернат не раз обворовывали. Но среди заключенных были и очень хорошие мастеровые. Сапожники шили хромовые, яловые сапоги, туфли. За работу брали только водку, там я справила себе красивые туфли-лодочки на десятисантиметровом каблуке.
В начале войны Нине исполнился 21 год. Всех учителей Медвежьегорского района взяли на учет. Она была «Ворошиловским стрелком», хорошо знала финский и немецкий. На войну пошла добровольно, но в первые дни ее не взяли.
— Через наш 8-й шлюз шли баржи с эвакуированными. Председателя сельсовета взяли в армию, а я осталась — надо было эвакуировать людей. Когда пошла сдавать документы в сельсовет, все вещи убрала в шкафчик, туда же учебники положила — думала, что скоро вернусь. Финны и немцы были рядом, уже шла перестрелка. Наши войска стали отступать к Медвежьегорску и Челмужам, туда же перевели райсовет и военкомат. Мы с подругой Анастасией Ивановной Спириной документы сдали и стали проситься в армию — глупые были! Нас взяли в оперативную группу. В ней было человек тридцать засекречено, а нас девушек — двое: никто нас не должен был видеть. Мое подпольное имя было — Катя. Парни были отважные, из судимых. Хорошие были парни. К нам приводили партизан, а мы сопровождали их на оккупированную территорию. Партизанские отряды работали хорошо, и связь была хорошая. А у населения было всякое: на Ямке в доме Ананьевых устраивались молодежные бесёды, игрались свадьбы. Как-то раз, когда я была на задании в деревне Ямка, тетя Шура Ржанская узнала меня: у них на стене моя фотография висела, я ведь была тогда невестой Миши Ржанского. Она зазвала меня по имени, и мне пришлось сказать: «Я Катя, а не Нина»,— все обошлось.
Родители Саши Ржанского были отправлены в концлагерь в Соломенное. Саша к ним приехал, а его выследили: финнам предала его какая-то девчонка. Финны расстреляли Сашу на глазах у родителей, как партизанского связного. Иван Васильевич Ржанский после войны был военным комендантом г. Петрозаводска, а потом работал завхозом в музее «Кижи».
Когда нам нужно было взять документы, мы представлялись местными жителями, идущими с оборонных работ. Финские солдаты нас на дровнях подвезли до Лонгас — там был финский штаб. Солдаты нас не обижали, а вот их начальники — злые. Из их разговора я поняла, что они нам не верят. Они не догадывались, что я финский хорошо знаю. Мы попросились в туалет и через лес убежали. Мы ведь все дороги-тропинки знали. Наша разведгруппа не раз ходила на задание.
Потом нас с Анастасией переправили в Сегежу и устроили на работу в Госбанк. А потом я служила в 208-й особой зенитной артиллерийской дивизии — ОЗАД. Я была зенитчицей и старшиной прачек: с шести утра мы носили воду, выдавали белье. Каждая прачка должна была выстирать от 50 до 100 пар белья. До сих пор у меня болят руки и ноги — тяжело было таскать воду в сарай, где мы работали.
Перед едой в армии давали хвойный отвар от цинги в железной кружке. Противно было, но не выльешь — не дадут в твой котелок еды. Солдатам давали в паек овес зерном или муку, которую они размешивали со снегом. Лошадь упавшую как-то солдаты зарезали, она орет, а мы живое мясо едим. Одного солдата расстреляли за портянки: ноги у него болели, украл портянки у командира. Командир всех выстроил и перед строем солдата расстрелял.
Я была раз ранена: прострелено плечо, рука и ноги. Лечилась в полевых госпиталях. Кто мог двигаться, в госпиталях не лежали, так обходились.
В Сегеже к нам в часть девки приходили и за хлеб гуляли с солдатами — голодные были.
Потом вышел от Сталина приказ: «Всех учителей из армии демобилизовать»,— значит и нам на голод идти?! Не хотели мы из армии уходить — там ведь паек давали! И тогда мы с Анастасией в Сегеже вместо РОНО пошли в комендатуру. Я стала делопроизводителем на пайке: сухари давали, сахар, крупы.
Затем работала в Данилове Медвежьегорского района в сельсовете, потом в Шерецком, где завучем педучилища был Беляев — будущий Председатель правительства и Пятунин — будущий министр просвещения Карело-Финской ССР. Из Шуерецкого нас направили в Морскую Масельгу собирать обратно эвакуированных, и мы с Анастасией Ивановной пешком пошли в Архангельскую область. Переписали всех, там много было эвакуированного народу. В Архангельской области колхозы были богатые, но весь урожай сдавали государству и жили очень бедно. Соли не было, даже рыбу ели без соли! Со списками вернулись в Шуерецкое, и я была направлена на двухмесячные предметные курсы (история, география) в Кемь. Впервые за войну я сшила себе платье, выменяв материал за буханку хлеба, а так ходила в ватнике, летных брюках, шинели или фуфайке.
После окончания курсов меня отправили в Койкиницы Сегежского района. Одна работала на четырех классах, потом дали военрука. В Дуброве был большой интернат, и я там взяла к себе троих детей-сирот. Звали они меня мамой, по имени-отчеству или просто Ниной — мне было всего 23 года. Во время войны я вышла замуж за Якова Варфоломеевича Гавриленко. В то время учителя жили при школах и переезжали, как цыгане, всей семьей к месту работы. В Волкострове наш дом сгорел, и мы переехали в Жарниково, где и родилась моя дочь. Свою дочь Лиду я родила в хлеву: пошла корову доить. Крестили ее тайком: учителям нельзя было крестить детей и ходить в церковь. Крестить внучку дома решила бабушка, позвала из Великой Губы священника и отдала за крещение 25 рублей и полотенце. Жили мы на Пустом Берегу в доме, где была школа, а дочка моя Лида сидела в той же избе за занавеской или под партой и слушала уроки. Ребята ее любили, в школьной самодеятельности в «пирамидах» ее поднимали на самый верх. Моего мужа по оговору арестовали и приговорили сначала к расстрелу, а потом заменили пятнадцатью годами, из которых он отсидел семь лет, а потом был полностью оправдан.
В школе Нина Титовна проработала почти 25 лет. У нее учились многие кижане и дети из других деревень, например, Владимир Максимов, Иван Костин, Федор Тестенников и другие. Переехав в Петрозаводск, 13 лет проработала на молокозаводе, в последние годы ее работы директором там был Виктор Масляков. Была членом Петрозаводского горкома и Обкома партии, депутатом Горсовета, выступала на съездах и конференциях. Выйдя на пенсию, работала в музее «Кижи» кассиром на колокольне, матросом на причале. Ее дочь Лидия много лет работала в музее, зять был долгое время прекрасным мотористом, а позднее — начальником кижского причала.
Трудная судьба Нины Титовны Гавриленко, инвалида войны 2-й группы, отмечена наградами: две медали «За доблестный труд», медали «За отвагу» и «Ветеран карельского фронта», а также множество юбилейных.
В деревне Васильево стоит старый дом, который окружает сад-огород, превратившийся в «кижские джунгли»: так все роскошно растет и цветет на хорошо удобренной земле — много лет здесь держали корову. Нина Титовна особенно любит яблони, их у нее пятнадцать сортов. Много лечебных трав, выше человеческого роста вымахал девясил. С дочерью Лидией Яковлевной Якшиной каждое лето живет на острове Кижи Нина Титовна Гавриленко, коренная заонежанка, так надолго затаившая в себе, словно в живом сейфе, свою тяжелую, богатую событиями биографию.
