Петр Рябинин-Андреев: «Наша фамилия — сокровище, данное Богом»
@kizhi
Петр Иванович Рябинин-Андреев, представитель четвертого поколения сказителей, родился 27 мая 1905 года (по старому стилю, та же дата сохранена в паспорте), родителями его были "деревни Западных Гарниц крестьянин Иван Герасимов Андреев (он же Рябинин) и законная его жена Марфа Петрова". В 1925 году Петр Иванович женился на Александре Васильевне Ригачиной, уроженке той же деревни (1907—1992).
Первые записи былин сделаны от него летом 1926 года московской экспедицией Государственной Академии художественных наук под руководством известных фольклористов братьев Соколовых. Исследователи прибыли в Заонежье, чтобы встретиться с отцом Петра Ивановича — сказителем Иваном Герасимовичем Рябининым-Андреевым, но, увы, в феврале 1926 года тот скончался от жестокой простуды. Однако собиратели познакомились со средним сыном сказителя — Петром, которому едва исполнилось 20 лет. Петр Рябинин-Андреев успел перенять от отца 7 былинных сюжетов, а одна былина ("Вольга и Микула"), как утверждал сказитель, была воспринята им от деда: "Помню, было мне лет шесть. Был я с мамой у дедки и бабки Чивиных в гостях в Леликово. Вот стали меня заставлять спеть. Мне стыдно было, я сел в угол и велел завесить занавеской. Меня посадили, и я пел "Вольгу и Микулу", за что все остались довольны. Дед дал копейку, а бабка крендель".
Петр Рябинин-Андреев был сразу же "востребован" молодой Советской властью. Биография сказителя ярко выражала историю страны. Сначала восторженное признание талантливого крестьянина. Многократные выступления с пением былин в столичных городах и в Петрозаводске. Выход в 1939 году книги "Былины П.И. Рябинина-Андреева", принятие в члены Союза писателей, многочисленные подарки и льготы.
Награжденный в 1939 г. одним из первых в Карелии орденом "Знак Почета" Петр Иванович прибавил к ним фронтовые медали в годы Великой Отечественной войны. Он и на фронте исполнял стихи, былины, песни. Из боевой характеристики красноармейца П. Рябинина-Андреева: "Как сказитель-былинник, товарищ Рябинин-Андреев принимал участие в общественно-политической работе среди личного состава полка. Являясь агитатором, он выступал перед бойцами, зачитывал свои произведения, былины о товарище Сталине, Ворошилове и Чапаеве".
Возвратившись с войны после тяжелой контузии в Петрозаводск 9 сентября 1945 года, он уже 27 сентября выступал среди рабочих Онежского завода. Однако ситуация изменилась: интерес к былинам начал пропадать. Долго и безуспешно Петр Иванович хлопотал об издании своих новых былин и фронтовых песен. Вернувшись в Гарницы, нашел дом полностью разоренным, продал его Сенногубскому детскому дому, переселился в город. Но все равно сильно тосковал по Гарницам, стал чаще болеть, сказывалась фронтовая контузия. 2 февраля 1953 года он умер. Его дочь А.П. Титова вспоминает: "Союз писателей принимал активное участие в похоронах. Помню, было очень холодно. Гроб отца несли на руках от улицы Волховской до площади Кирова. Играл оркестр. От холода у музыкантов даже примерзали губы к трубам. Похоронили отца на кладбище "Пески". Не стало последнего сказителя из рода Рябининых, четыре поколения которых навсегда вошли в историю русской культуры ..."
Из воспоминаний П.И. Рябинина-Андреева и его жены о своей жизни
Последний венец был наш
Петр Иванович: "Женился я рано, на 20 году, жениться заставил отец, так как мать была больная, и нам самим приходилось хозяйничать... И вот в 25 году дело было, на праздник Ильин день я поздно ночью пришел с гулянья и лег спать. А рано утором отец пришёл меня будить со старшим братом, тот приехал домой на праздник, и говорит: "Сынок, пришел покупатель корову покупать, Петров из Тамбиц". Я говорю: "Ну, дак продай, ведь зачем же меня спрашивать". Он мне говорит: "Если будешь жаниться, тогда продам". Я со сна, не думая, ответил: "Женюсь, продавай". Он ушел и корову продал. А меня разбудил брат пить чай, идем с чердака вниз, в горницу, он мне говорит: "Отец корову продал, теперь женись". Вот сели пить чай. Отец достает бутылку водки, и мне налил чашку чайну водки. Они думали мне развязать язык, я, правда, выпил. А до того не пивал. Вот когда я выпил, оне давай мне невесту выбирать и хвалить. Хвалить мне не надо было, я гулял, дак знал всех кругом. Я ответил, что сам найду себе и вечером дам ответ. И того же дня я нашел себе невесту, и вечером отец пошел сватать".
Александра Васильевна: "Ходила я с одним парнем два года, а этот все присматривал, сосед-то. Ну, вот, он идет мимо, как раз мой дом на краю стоял, и все всегда с песнями, песни поет. Я-то думаю: "Зачем это я Петра-то не люблю? Ведь он какой песенник! Господи, зря я этого парня-то мучаю". А он говорит: "Я тебя будил! Тебя будил, чтоб ты слышала, что мой голос". Вот влюблен был до чего. А сестра евона Оля: "Вот давай, давай, с этой деревни да ему люба, такая работящая девка!" Праздник был Ильин день, она так и так уговаривает: "Шура, давай договариваться будем, и бросай этого кавалера, а давай выходи за моего брата". Петр к празднику пришел, да мы к сестре пошли в Сенну Губу. Там недалеко сестра была выдана замуж. Там посидели, пошли, значит, в Гарницы. Он меня и не отпустил больше. Вот так. Приходили сватать. Вот, деверь приходил, в Петрозаводске жил, Степан Иванович, жених приходил да еще кто-то приходил, не помню кто. Ну, договаривались, свадьбу назначили десятого августа. Ну, свадьба была хорошая, правда. Приехали из Петрозаводска, народу много было, весело было. Я говорю: "Неужели мы пойдем венчаться?", а он говорит: "Давай, пойдем, пойдем, еще венчают, да!" А последний уж наш венец был, больше никто не венчался. Ну, вот так и поженились".
Былины
Петр Иванович: "Помню "Вольгу и Микулу" от деда Ивана Трофимовича. Она и до сих пор сидит у меня в памяти, я ее исполняю... Помню, дело это было в великий пост, к нам собрались соседки с прялками да мущины. Вот оне стали заставлять деда петь былину, он призвал меня к себе, посадил на колени, и я пел былину про Вольгу и Микулу, все удивились, тогда дед погладил меня по голове и бабушке велел дать денег. Тая принесла деда кошелек, и дед достал мне рубль серебряный, дал мне, а матери сказал: "Завтра, Маша, купи внуку новую рубаху". И на второй же день мать мне купила на рубаху и на штаны. А дед мне, помню, купил черныя валенки".
Александра Васильевна: "Слышала былины, много раз слышала. Свекор все сидел, сетки вязал, да и пел. А потом стал петь Пётр. Он пятигодовый как-то стал петь. Отец его особо и не учил, сам он, у него какое-то настроение у самого было. А потом так стал петь, что его стали вызывать в Ленинград. Нам репродуктор привёз слушать. Он в Москве поет, а мы дома слышим. Это такой чёрный круг был, а мы сидели слушали. Так хорошо было слышно! По три часа пел сразу. И не останавливался, всё пел, пел, пел. Там выступал, а нам привозил подарки. Ему был патефон подарен, всю войну берегла. Часы именные ему были даны. Тут что-то с хлебом было, вот он хлеба привез, в деревне не было сыру, дак он брус сыру привез для гостей и нам, все за стол, деревенских соседей-то угощали. Приезжал к нам сказитель Коргуев в Гарницы. Конашков в Гарницах бывал. Но они как-то не так пели, как наши. Наши: и Петр, и отец его, Иван Герасимович, как-то интереснее пели. Я Ивана Герасимовича помню хорошо. Хороший был мужик. Ай, какой хороший мужик был! Он в Петербурге жил, там работал. Вот помню, что в Колпино, а вот кем работал, не помню я. У меня отец тоже в Колпино столяром был. Как Иван Герасимович помер? Поехал на биржу с Петром, зима была плохая-плохая, ну, они в землянках спали. Он там простыл, наверное, в землянках-то. Они приехали домой, и он заболел. У него воспаление лёгких было. Он мне всё наказывал: "Шура, вспоминай свекра, меня". Ведь человек хороший был! Поболел, поболел, а воспаление легких как-то не вылечили. А похоронили его в Сенной Губе возле церкви".
О семье
Петр Иванович: "Жил я в большой семье с матерью и дядевьями. Был я бойкий, послушный, да немного мне попадало от дядевей и матери. А когда отец призван был служить, я пошел в третий класс. Проходил до рождественских каникул и сдал книги. Больше мать не пустила. Вызывали матерь в школу, почему не учитси. Я учился хорошо, учила меня Ржановская Параскева Васильевна. Но мать заявила, что надо хозяйничать, тогда было две лошади и четыре коровы, кроме другой скотины. Так я начал свой трудовой путь. С 12 лет уже ездил в лес за дровами, сеном и на другие работы. Да, рано начал и пахать, того же года. Помню, сохи были деревянныя. Сам я делать ещё не знал, а была соха сделана у Малинина А.И. Бывало, конь не слушал, пашню пашешь да поплачешь. И жаловаться некому. Рано привык курить, у соседей. А потом и мать покупала папиросы у Романова. Когда отец пришел с войны 1917 г., я уже был большим, но все же стеснялся отца курить в открытую, хотя отец и знал, но не ругался... Научился я стряпать, печь калитки, пироги, лепешки и привык печь блины, овсяный кисель и так далее. Только в жизни коров не научился доить".
Александра Васильевна: "Поехали мы со свекром, у нас были сети поставлены в Онежском озере. Много сетей было поставлено. Ну, вот. "Вроде тихая погода. Давайте, поедем, Шура, садись, ты в верхна, а Петр в нижна, а я на кормы буду сидеть". Поехали. До того мы рыбы наловили, до того нам напопадало, что полная лодка-то, рыбе места нет! Куда нам деть, ведь тепло? Куда с рыбой? "Поедемте в город!" Поехали на веслах. Я в верхних, Петр в нижних, а он на кормы сидел — свёкор. К вечеру приехали, тихо было, погода хорошая была. Пристали. Ой, как народ набежал за рыбой, за этой! И сиги, и окуни, и щуки! Дак свекор лишнее-то отдавал, свекор на 2 кг третий так давал, только б избавиться от рыбы. Ну, граждане тут понабрали!
Рыбаки они были хорошие! Это перед войной было. Ой, столько было рыбы! Он однажды пришел, так я ужаснулась — куда деть такую рыбу! Щука. Петр-то высокой ростом был. Дак голова на плече, а хвост в ногах, такую заколол. Острогой заколол. Такую рыбину разве так поймаешь! Он как шагнул в дом, я говорю: "Ты с ума сошел!" Такую рыбину волочил, что не знаю, сколько и килограмм!
Дом у нас был большой двухэтажный. Ой, работали, мучались! Две лошади держали. Три коровы было. Во дворе овцы были, двенадцать штук овец. Да потом я еще корову привела от матери. Кур полно было. Управлялись, ой, как управлялись! Утром встанем в пять часов и вот косить! На пожню вместе ходили. У нас были на полях всё каменные огородья кругом, не с дерева, не с жердей, а каменные, дедки-то были такие работящие, старики-то!
Мы маяки еще зажигали. Работали, маяки зажигали, напротив нашей деревни, там Леликово есть, пароход мимо ходил, другой маяк — напротив Лонгасов. Едем, сначала зажигаем огни на одном, а потом на другом. Когда тихо, он едет один. А когда ветер, дак уж вдвоём приходится ехать-то, зажигать фонари. Иногда там и ночевали. Домик был поставлен. Фонари стояли. Два фонаря. Как он любил на лодке ездить, ой! Песни, как поедет, песни на всё озеро слышно! Голос сильный, голос хороший у него. Любили песни-то петь! И я любила, а вот как сына-то убили, да муж умер, так я это всё забросила. Сын погиб в 1944 году, ему ещё 18 лет не было. Сон видела перед этим: крышу сорвало, а стены остались."
Война
Александра Васильевна: "Мне деверь сказал вот, Степан Иванович: "Шура, — говорит, — только не оставайся, Петруха, — говорит, — коммунист, не оставайся. А то могут надругаться чего-нибудь над ребятами, над тобой. Только не оставайся!" Я этих слов запомнила на всю жизнь, чтобы не остаться под финном.
Эвакуировались, до Киж доехали, напротив Зубовых самолет налетел и стал бомбить нас, нашу баржу-то. А пароход взял да отцепил, бросил баржу эту, ушел. Вот, баржа качается — ходит, тут меж деревнями. Ну, вот, значит, у меня ребят шестеро, у меня веревки нету, все ребят привязывают к себе, что бомбят, дак, может, баржа-то течет, ведь мы потонем все. А у меня веревки не хватит, ребят шестеро, сама седьмая. А Володя, старший, захватился за меня и сказал: "Мама, утонем, дак все уж вместе, в куче, если уж не придет помощь какая-нибудь". И вот глядим, часа два, наверное, прошло или как, пароход пришел и нас потянул. Так и спаслись, только вот напугались все, народ-то, Господи!" Из архива музея-заповедника «Кижи»
Из воспоминаний об отце Анастасии Петровны Титовой:
— Приезжали к нам в Заонежье ученые из Петербурга записывать прадедушку и дедушку, а когда их не стало — новым признанным сказителем стал мой отец. У него был очень чистый и сильный голос: в 1926 году — в 21 год — была сделана его первая запись, а потом в 1931, 1932 годах. В 1937 году отца пригласили в Ленинград выступать и вручили премию за исполнение былин.
Жила наша большая семья в деревне Гарницы, когда приезжали "гости из города" нас, шестерых детей, отправляли из избы, чтоб не мешали записи. Отец не только исполнял известные былинные сюжеты, но сам сочинял былины на самые разные темы, в том числе и современные. В 1939 году его пригласили в Москву, наградили орденом, и он выступал перед огромным залом в течение двух часов, а зрители, по его словам, сидели как завороженные. Отец был единственным на всю округу членом партии и летом 41-го года добровольно ушел на фронт, а семья оставалась в Гарницах до эвакуации. Война — самое большое горе в нашей семье. Сдав корову в сельсовет (справка об этом у меня до сих пор хранится), оставив дом со всем добром (были там и подарки, сделанные Рябининым императорской семьей, грамоты и дипломы), мы на барже отправились в деревню Семеново Пудожского района. Была осень, очень холодно, дети заболели. В эвакуации умерли два моих брата и сестра, а старший брат Володя ушел на фронт, где и погиб. Так прервалась династия сказителей Рябининых. Володя мог стать сказителем в пятом поколении — он замечательно пел и исполнял былины с 15-ти лет. По традиции в Заонежье женщины былины не пели. Из всех детей после войны нас осталось двое, дом был разграблен.
Отец, вернувшийся с войны практически инвалидом после ранения и сильнейшей контузии, очень тяжело это переживал. Он продолжал работать, во время войны он написал новые былины о Жукове, Рокоссовском, Зое Космодемьянской. Одна из его былин о войне была опубликована в 1942 году в газете "Правда", в том же году во Франции вышла книга о династии Рябининых. Но после войны в разоренной стране былины стали не нужны, отец писал просьбы сохранить дом Рябининых в Гарницах, но дом был передан Сенногубскому детскому дому. 2 февраля 1953 года — в возрасте 48-ми лет — отца не стало, последний сказитель из рода Рябининых умер от кровоизлияния в мозг. На нашу просьбу помочь с похоронами откликнулся Союз писателей. Отец говорил: "Наша фамилия — сокровище, данное Богом". Я очень благодарна музею "Кижи" за то, что фамилия Рябининых возрождается из забвения. Я встречаюсь со школьниками, со студентами, с молодыми педагогами, которые до недавнего времени и не знали, что у нас в Заонежье были такие сказители.
