Они были первыми...
@kizhi
Воспоминания сотрудников музея
Любая дорога, даже самая долгая, начинается с первого шага... Тех, с кем музей «Кижи» делал свои первые шаги самостоятельного учреждения культуры, было всего 25 человек.
Сегодня, 45 лет спустя, рассказывают о работе музея в разные десятилетия его нынешние и бывшие сотрудники.
Первый год в Кижах
Так уж получилось, что хотя мы с Виолой учились на одном курсе ПетрГУ, но я отстал на целый год. Так что Виола закончила университет в 1966 году, одновременно защитив диплом и родив дочь Юлю. В этом же году был основан музей «Кижи» как самостоятельное учреждение. Виолу рекомендовал в штат нового музея зав. кафедрой всеобщей истории Иван Иванович Кяйверяйнен, руководитель ее дипломной работы. Но сразу поехать в Кижи для нее было нереально, и я поехал на остров разведывать обстановку.
Впервые я приехал на остров в августе 1966 года на «Метеоре». Шёл противный дождь. «Метеор» был набит пассажирами. Я сидел с пожилым человеком, как оказалось имеющим отношение к музею. Он постоянно, как мне показалось, почему-то с легким испугом говорил:
— Это просто какое-то паломничество нынче.
«Метеор» пристал к главному причалу у Кижского погоста. Да простите меня все, читающие мои воспоминания. Темные, вымокшие Кижи, да еще снизу, с воды, произвели на меня гнетущее впечатление огромной массы чего-то деревянного, заслонившего собой все небо. Подлинное очарование Кижей я почувствовал только в следующие приезды.
Мой сосед начал сразу, после сошествия на берег, что-то организовывать, а я пошел в администрацию искать начальство. Нашел я пожилого строгого дядю, который, выслушав меня, сказал, что кадровыми вопросами занимается зам. директора Николай Илларионович Долголенко, который должен приехать на «Метеоре». Я спросил, как он вы-глядит, и главный хранитель Алексей Тихонович Беляев (а строгий дядя им и оказался) точно описал Долголенко. Я понял, что мой сосед и был тем самым человеком, который мне нужен.
Николая Илларионовича я нашел на экскурсии. Он, размахивая указкой, тепло, живо и как-то очень уж по-домашнему вещал о красотах мокрых и черных Кижей. После экскурсии он внимательно и доброжелательно выслушал меня и сказал:
— Потерпите до зимы. А жена Ваша пусть зайдет к нам где-то в декабре.
Долголенко сдержал слово, и Виола была принята в музей в декабре 1966 года на должность кассира. Других ставок не было.
Разумеется, что первую зарплату на остров повез я, а не Виола. Оказалось, что мне нечаянно передали сверх необходимой суммы значительную часть денег. Я, конечно, ничего не знал об этом, и, когда у меня осталась в излишке огромная сумма, я был в недоумении. Выяснилось все по приезде. Как меня тогда благодарили бухгалтера! Они уже чуть ли не зачислили деньги в недостачу.
Выдавал я эти деньги плотникам-реставраторам тоже довольно своеобразно. Рабочие попросили меня сделать это в «Голубом Дунае» - крохотном магазинчике, стоявшем рядом с административным зданием. Зарплата тут же отоваривалась.
Весной подошла и моя очередь устраиваться на работу. Я был на пятом курсе. Мне грозило распределение. Я обратился к директору музея Владимиру Ивановичу Смирнову, бывшему армейскому журналисту, что слегка в музее чувствовалось. Было много отставников после хрущевского сокращения армии. Такие выражения, как «военный совет» вместо «ученый совет» и «штабная культура» вместо «порядок оформления документов» постоянно звучали в дирекции. Владимир Иванович посоветовал мне как-то выкрутиться от распределения и пообещал летом взять в штат.
Я подписал распределение в Пиндушскую школу Медвежьегорского района, предварительно узнав, что мне там ничего не светит, и я там никому не нужен. И, не получив подъемных, сдав направление в Медвежьегорское РОНО, я оказался свободен. Тем более что еще в апреле, когда В.И. Смирнов был в какой-то командировке, его секретарь Лида Юллинен оформила меня в музее на ставку художника-оформителя (я и грибка-то не умею нарисовать). Вернувшись, Смирнов отчитал Лиду, но смирился. Мы с ним всегда были в хороших отношениях.
Владимир Иванович был интеллигентом из армейских кругов. Читал на экскурсиях Блока «Россия, нищая Россия, мне избы черные твои…».
Я вспоминаю наши весенние обеды в административном здании. Каждый день была вкуснейшая уха, которую варила нам администратор Валентина Ивановна Ёлупова. Все мы, человек 20, сидели за одним столом, последним приходил директор.
Иногда мы совершали такие поступки, что сейчас думаешь, как нас тогда не наказали? Так, в один прекрасный день мы узнали, что в Великой Губе в клубе вечером идет фильм «Шербурские зонтики». Мы его видели, но захотелось посмотреть еще. Мы с Виолой и Лидой Юллинен пошли на МРБ к Мише Зенчику и запросто вчетвером на музейном судне поехали в кино за 20 километров. Телевизора тогда на острове не было. Да и света тоже. Как говорила сотрудница Мария Васильевна Медведкова:
— Одна скука на этом острове. Ни кина, ни танцев.
И все-таки главное в наш первый сезон – это встречи с прекрасными людьми, запомнившиеся на всю жизнь. Как можно забыть первых экскурсантов: искусствоведа, вдову академика Л.А. Орбели, А.Н. Изергину, ее сына Митю с женой и директора Национальной галереи Франции М. Жарду.
На следующий год Антонина Николаевна приехала с женщиной, которую я, как ни странно, узнал, хотя до этого никогда не видел.
— Мадам Лида.
— Я Вас знаю. Вы Лидия Делекторская, секретарь Матисса.
Мадам Лида была очаровательна и узнаваема даже через 50 лет после тех портретов Матисса.
Мы подружились с реставратором Саввой Ямщиковым, познакомились с Верой Григорьевной Брюсовой. А будучи как-то в музее ИЗО в Петрозаводске в зале древнерусской живописи, мы почему-то заспорили о наших карельских иконах, и к нам подошла женщина, сидевшая рядом и что-то записывающая:
— Давайте я вам расскажу об этих иконах.
Женщина оказалась искусствоведом, крупнейшим знатоком северной иконы Энгелиной Сергеевной Смирновой. С необыкновенным человеком Вольфом Григорьевичем Мессингом мы провели целый день летом 1967 года. С ним было очень хорошо. От него исходил мощный заряд доброты и покоя. Я вспоминаю иногда тот день, Вольфа Григорьевича, и мне становится лучше.
В первый же год работы в музее мы стали общаться с выдающимся писателем Дмитрием Балашовым. С архитекторами, связавшими свою жизнь с народным деревянным зодчеством, мы впервые познакомились тоже в 1967 году.
Вспоминаются Борис Васильевич Гнедовский, Иван Васильевич Маковецкий, Лев Михайлович Лисенко и, конечно же, наш любимый Александр Викторович Ополовников.
Первое наше знакомство с Александром Викторовичем было достаточно напряженным. Необходим был официальный отзыв музея об эскизном проекте музея «Кижи», разработанном архитектором К. Губельманом. Его научным руководителем был А.В. Ополовников. Директор поручил это дело нам с Виолой.
— Побольше критики!
Нам критиковать А.В. Ополовникова! Нам, которые только что подготовили свои экскурсии, основываясь почти исключительно на его материалах. Мы очень внимательно изучили проект Губельмана и представили свою рецензию. Были там и конкретные замечания.
И, о ужас, приезжает Александр Викторович, и Владимир Иванович представляет ему нас с рецензией. Чуточку взволнованный, но не потерявший своей всегдашней крутизны, Александр Викторович достаточно вежливо и деликатно нас выслушал, даже с чем-то согласился, кажется с нашей датировкой ветряной мельницы из деревни Волкостров, и ничуть не обиделся.
Мы не хотели отходить от него несколько дней, и несколько дней подряд задавали ему множество вопросов. Иногда и глупых. Александр Викторович с исключительным вниманием выслушивал наши глупости и отвечал на них. Мы подружились с Ополовниковым, и он пригласил нас заходить в гости, когда мы будем в Москве. Его гостеприимством мы пользовались не раз: и на Малой Бронной, и на Ростовской набережной.
В первые годы работы у нас бывали и неприятности. Но по прошествии почти полувека, неприятности эти кажутся микроскопическими. Эти годы остались годами надежды, оптимизма, радости, красоты бытия (но не быта).
