Островок в судьбе
@kizhi
На остров я попал незваным гостем. Да еще, можно сказать, прямо на крестины. Знать не знал, что около деревни с негордым названием «Телятниково», где я гостил пару недель, открыт «деревянный музей».
Было это в июне 1966 г. Полюбопытствовать, что же творится на острове, решил как-то ночью. Белой, понятно. Никто меня не встретил возле погоста. Тишина, безмолвие и безлюдье. Никак не ожидал, что вблизи 22-главая окажется такой огромной. И соседка ее такая ладная, с красивым хороводом маковок. С церковного крылечка открылся вид и на все остальное: крыши большущих домов и кресты на чешуйчатых куполках. Туда вели хорошо протоптанные широкие тропы… Только к утру закончил свою первую незабываемую «экскурсию».
А вторая и следующие начались через год, сразу после летней практики на первом курсе. Только теперь я сам водил экскурсии по острову. И так каждое лето.
Попросился в музей уже на постоянную работу в 1972 году. Хотелось, конечно, стать научным сотрудником. Но музею срочно требовался главный хранитель. Директор и остальные замы и завы, хорошо меня знавшие, благословили мою кандидатуру. Зам. по архитектуре Б.В. Моталев по-отечески поздравил с назначением: «Ну, с завтрашнего дня можешь надевать свой хомут!»
И попал ведь в самую точку, юморист. Первый сезон в Кижах обернулся едва ли не природной катастрофой. Лето оказалось аномально жарким, без привычных дождей. Бомбой мог стать любой окурок, брошенный нерадивым туристом. А у часовен ожерелья отродясь не имелось ни ящиков с песком, ни бочек с водой. Завести все это и многое другое предписывалось главному хранителю. То есть собственноручно (в помощниках у меня была лишь одна девчонка-инвалид) пришлось вырубать днища в железных бочках, на катере «Прогресс» развозить их и наполнять из озера. Вставлять разбитые стекла и обкашивать «объекты». И это была лишь крохотная часть обязанностей.
Художник Рогулькин
Но были и интересные моменты в череде будней. Ну где еще на конторской городской службе ты почти каждый день будешь встречать то всемирно известного академика Мстислава Келдыша, то столичных режиссеров и актеров, то художников с мировым именем? С одним из них связан такой случай.
Приезжал в Кижи Рокуэлл Кент. Пристроился и я к экскурсии, которую проводил сам А.В. Ополовников. Знакомили художника с музейными знаменитостями в лице Кузьмича, М.К. Мышева. Возили на катере по Кижскому ожерелью. Тот остался доволен приемом.
Как-то через год во время очередного объезда ожерелья встречаю в Волкострове Ваню Вересова, реставратора и лодочного мастера. Он прилично навеселе и своей пулеметной скороговоркой выясняет, кого это я с собой привез. Узнав, что живописцев, тараторит что-то о некоем художнике Рогулькине, который «здорово рисует». Я стараюсь хоть что-то выяснить о таинственном мастере. Иван все больше злится и несколько раз на разные лады поминает своего «Рогулькина». Наконец в словосочетании улавливаю что-то знакомое и догадываюсь, что Рогулькин и Рокуэлл Кент есть одно и то же лицо. Но Иван уже плюнул на мою непонятливость и в сердцах отправился догуливать, окончательно убедившись, что главный хранитель ни черта не смыслит в живописи. Не знает даже знаменитых художников!
Единица хранения
Были случаи и не столь смешные. Это когда я уже понял, что негативных обстоятельств в моей службе слишком много, и твердо решил сменить род деятельности. Тем более что совершенно не сложились отношения с человеком, который стал играть все более важную роль в жизни музея. Профессор Горшин рекламировал свою пропитку пентахлорфенолятом натрия как средство спасения деревянных строений лет на 100. А я в первые же недели службы полез в обработанный химией подклет дома Елизарова и обнаружил, что там неплохо сохранился домовой гриб. Значит, даже сильный химикат с резким запахом, от которого в помещение нельзя было заводить экскурсию, не такое уж чудодейственное средство. В докладной на имя дирекции я подробно описал увиденное. Эффект был обратный: причину сего профессор объяснил некачественной обработкой со стороны сотрудников музея. А к моей деятельности стал особенно пристально приглядываться инспектор Министерства культуры (кстати, бывший чекист). Не помогало даже заступничество и дипломатия А.Т. Беляева.
Наконец, настал момент сдавать дела. Причем с тотальной ревизией всех экспонатов. Двухнедельная канцелярщина в конце концов закончилась. Недоставало лишь единицы хранения — маленькой сувенирной вышивки-брелочка, выпускавшейся «Заонежской вышивкой» в качестве ширпотреба. В магазине стоила она, помнится, в пределах 1 рубля. Да где ее купишь? Тогдашняя сотрудница музея Люда Федотова даже вспомнила, что этим брелочком-экспонатом когда-то украсила себя маленькая внучка прежнего хранителя и, забыв его снять, убежала домой. Потеряла, в общем. Пропала единица хранения! Придется отвечать по закону! Сжалившись, Люда презентовала мне свой экземпляр, которым и был заменен утраченный.
Но самое трагикомичное во всей истории следующее. В самый разгар нервотрепки встречает меня в городе Николай Гринин. Бывший зам. директора музея. Что, спрашивает, такой хмурый?
— Дела вот сдаю.
— Что-то я не припомню, чтобы ты их принимал.
— Да-а-а, не принимал. Вручили мне после оформления коробку с ключами да регистрационные книги…
— Так какого же черта ты сдаешь то, чего не принимал?
…Давно это было. Все негативное постепенно ушло, а чувства к острову остались только самые светлые. Даже, можно сказать, нежные. Ведь остров навсегда остался не только островком в памяти. Был и остался частью моей жизни.
