«Круг нашего скота, милаго живота…»
@kizhi
Прежде, когда люди были расселены по всей сколько-нибудь удобной для жизни поверхности Земли с несчётным количеством деревенек и сёл, вместе с людьми был расселён повсюду и разнообразный «милый скот — крестьянский живот», как любовно называли на Руси домашнюю скотину. Животное тягло, а также молочное и мясное животноводство некогда составляли движущую силу и основу экономики большинства стран мира. Вот и в прежней России около ста миллионов крестьян (по переписи 1897 г. Россию населяли 125 640 021 человек, из них жили сельским хозяйством 93 689 764 человек) содержали десятки миллионов голов необходимой скотины: лошадей, крупного рогатого скота — коров, быков, телят, волов; мелкого рогатого скота — овец, баранов, коз; а также свиней, северных оленей и других домашних животных.
Олонецкая губерния, конечно же, не была исключением. «Всех полезных домашних животных в Олонецкой губернии считается, по данным 1874 г., до 300 000 голов, из которых приходится на долю: крупного рогатого скота — 45%, овец — 33%, лошадей — 20%, свиней — 2%», — гласят сведения губернского статистического комитета. Здешние крестьяне, как и во многих других местах империи, вели хозяйство, опираясь на лошадиную силу; у населения преобладали лошади местной породы, но распространены были также и финские, в меньшей мере — вологодские и шведские лошади.
Коровушки-кормилицы составляли не только основу деревенских стад по всей губернии, но и являлись основой северного пашенного земледелия, заниматься которым было невозможно без навозного удобрения полей. Как это сейчас ни покажется странным, содержание крупного рогатого скота практически являлось не молочным, не мясным, а «навозным» почти на всём огромном пространстве Русского Севера. Заонежские крестьяне, например, по этому поводу полушутя говорили, что «держат коров не для кабушки, а для алабушки» («кабушка» или «кабушек» — это «склепленный» в ладонях куличик «лодочкой» из смеси творога с толокном; алабушка — лепёшка коровьего навоза), тем самым подчёркивая, что крестьянские семьи кормятся от десятин своих полей. «А без навозу, — опять же заонежское присловье, — хоть в Пасху сей — ничего не будет». Олонецкая деревня в основном питалась злаками и репой, выращенными на полях и подсеках, но, конечно, при всяком удобном случае сдабривая их топлёным маслом, сыром (сухим тёртым творогом) и бараньим нутряным салом.
По данным на 1913 г., среди 50-ти губерний Европейской России по обеспеченности крупным рогатым скотом Олонецкая губерния числилась на втором месте после Вологодской, опережая даже столичную Петербургскую с её более мягким климатом и развитым сельским хозяйством. Но продуктивные и племенные показатели олонецких коров были очень низкими: представительницы основной местной породы при весе до 8 пудов давали в сутки, в среднем за год, всего 1,5—2,5 л молока.
Также небольшими были и местные лошади: земские статистики и местные авторы писали, что «хотя лошади в губернии, как выращиваемыя дома, так и финки, мелки, но выносливы, привычны к сельским работам и к переездам по гористым путям и болотам».
Овцы во всей губернии содержались «простой финской породы», «обычные серые», поголовье их во много раз превышало поголовье содержащихся свиней. Основная причина преобладающего развития овцеводства состояла в том, что овца «сенно животное, а свинья — хлебное», её сеном да вениками не прокормишь. Возможно, сыграл свою роль и ветхозаветный запрет на употребление свиного мяса: в некоторых волостях население считало свинью «греховодным» животным. Значительное количество свиней содержалось лишь в южных уездах — Олонецком и Лодейнопольском.
В Заонежье, центральной части Олонецкой губернии, окружённой с трёх сторон Онежским озером, были свои особенности животноводства. Например, в волостях Кижской и Толвуйской было развито коннозаводство. Статистический комитет в сведениях за 1874 г. сообщает, что в этих волостях «…некоторые крестьяне имеют по 3 и более лошадей, чему способствует достаточное количество сенокосов и неимение поблизости мест для сбыта сена. Крестьяне этих волостей ежегодно продают приезжающим из окрестностей Ояти Лодейнопольскаго уезда, до 150 выращиваемых дома молодых лошадей, по ценам от 25 до 75 руб. за каждую». Лошади местной породы, в основном, были карей и тёмно-карей масти. В Толвуйской волости разводили полубитюгов. Кроме того, лошадями славилась ежегодная Богоявленская Шуньгская ярмарка, на которой заонежана и продавали своих лошадей, и покупали пригоняемых из других мест, включая финских и шведских.
Интересно, что лошадь была не только лишь безотказной помощницей пахаря в деле обработки земли или в хозяйственных работах; во многих местах по случаю праздников устраивались конские бега, скачки, гонки — по льду зимних озёр или по почтовым дорогам. Праздничные состязания проводились как верхом, так и на лёгких санках-кресёлках. А летом крестьянские дети, особливо мальчишки, лихо скакали на родительских конях без узды и седла верхом по скошенным пожням. Сперва, говорили, «ляжки изнутри болят — набитые-намозоленные, а потом привыкают и скачки уже не чувствуешь». Некоторые умели скакать даже стоя босиком на спине лошади, с почти цирковой ловкостью…
Особое место в жизни и хозяйстве заонежан занимал крупный рогатый скот. В Заонежье была своя и, видимо, очень древняя, популяция короткорогого и комолого (безрогого) скота, ведущая своё происхождение, возможно, ещё от малорослой комолой породы раннего железного века, приведённой в эти места с востока уральско-камскими племенами во II тысячелетии до н.э. «Колматые» — безрогие, по-заонежски, коровы составляли примерно треть заонежского стада. Что интересно, безрогие коровы часто бывали очень бодливые, над ними подсмеивались: «Бодучей корове Бог рогов не даёт». Добрые хозяева коров обихаживали и любили, у нерадивых же скот толком не водился. Главной трудностью содержания был недостаток сенокосов. Крестьяне использовали все возможности, чтобы обеспечить скотину на зиму кормом: косили лесные полянки и пожни, межи, травяные болотья и опушки лесов; выжинали поросшие тростником озёрные отмели и косы, заготавливали и сушили на зиму берёзовый лист, берёзовые и рябиновые веники; зимой привозили коровам свежего хвойного лапника, косили и жали зимой по льду тресту (тростниковую солому). Но самое лучшее, «земное» сено, «земнина» — зелёное, из мелкой травы «высоких» пожен — шло в основном на корм лошадям; коровам обычно доставалась «болотина» — низкокачественное сено с пониженных осоковых мест и, главным образом, солома — ярова и ржана. «Ярова солома», а она у заонежан, в основном, была овсяной, высоко ценилась, и скотинка её ела с удовольствием. Но часто не хватало и яровой соломы и приходилось кормить коров ржаной, полученной с озимого поля. «Привыкай, коровушка, ко ржаной соломушке», — вздыхая, говорили зимой многие хозяева по всей нечерноземной России. Долгую, грубую ржаную солому заботливые хозяева рубили топором или резали соломорезками, после чего запаривали резку в горячей воде, добавляя берёзовый лист, соль и всё, что найдётся хлебного, — мякину, наситки (крупный отсев, остававшийся на сите при просеве муки перед стряпнёй), муку. Утром и вечером вместе с кормом коровам давали тёплое пойло, кладя в него мякину, тот же берёзовый лист, опять же что найдётся хлебного, соль. Вот так, долгие семь месяцев стойлового содержания, заонежские коровы перетирали зубами и пережёвывали, в основном, грубые соломенные корма и «болотное» сено…
По количеству коров у хозяина можно было судить о размерах его пашни. Но столь же неоценимую роль, как для удобрения пашен, играли коровы при вскармливании и выращивании детей. Кормилицами коровы были прежде всего для них. Детная семья без коровы бедствовала: дети росли хилыми, рахитичными, болезненными. Но и здесь важны были не только молоко и есьва (продукты), из него получаемые, но и доброе душевное воздействие коровы на маленького человека. Мягко светились глаза Майки или Зорьки в тёплом сумраке хлева, наказанные за шалости или огорчённые дети искали утешение у спокойной, большеглазой, тепло дышащей в лицо скотинушки, обнимали свою коровушку-матушку, успокаивались рядом с ней.
Ну и, конечно, говоря о коровах, нельзя не упомянуть об особом отношении крестьян к коровьему маслу. Так называемому «крестьянскому» или «кислосливочному». Тому самому, про которое просвещённые критики отечественной деревни писали, что оно неприятного кисловатого вкуса, не может долго храниться и не идёт в сравнение с получаемым на сепараторе «сладкосливочным» голштинским или голландским маслом. Тут надо заметить, что кисло- и сладкосливочные масла — это два разных продукта, полученные по совершенно разным технологиям и сравнивать их друг с другом, в общем-то, нельзя.
В Заонежье, как и везде в деревнях, масло «мешали» из сметаны («как молоко скиснет, простокишу — на творог, а сметану — на масло») еловыми рогатками (мутовками) в высоком глиняном горшке или ручными маслобойками различного устройства. Полученное масло всегда солили. Те, теперь уже немногие, кто пробовали крестьянское, «мешаное» вручную масло, знают и любят его кисловатый вкус и особенную лёгкость, оно действительно «взбитое», ярко-жёлтое, с мелкими капельками «мешанья» — сыворотки, похожими на росинки. Для длительного хранения такое масло перетапливали, разливали в большие горшки и ставили в холодное место.
Масло служило своеобразной деревенской валютой: его одалживали у соседей для праздничной стряпни, им расплачивались за работу. Масло также служило символом достатка и благополучия (всем известно выражение «словно в масле сыр катался» — о сытой привольной жизни), а его запас был показателем крепости и умелости хозяина. С маслом связано множество характерных выражений, слов, поговорок: «как по маслу», «умаслить», «кашу маслом не испортишь», «купаные» калитки (искупанные в топлёном масле), «заработать на хлеб с маслом» и др.
Пожелаем же и мы себе не оставлять впусте родную землю, разуметь доброе дело своими «масляными головушками» и жить в согласии с природой и памятью предков.
