«В деревне Щеголёнкова почитали…»
@kizhi
Знакомые по экспедиции 1926 года в Олонецкий край названия: «Кижи, Сенная губа, Яндомозеро, Стеболакша, Толвуй…», — привлекли внимание известного фольклориста Юрия Михайловича Соколова при чтении копии из одной записной книжки Льва Николаевича Толстого. Здесь же упоминается о событиях Кижского восстания, о Марфе, сосланной Борисом Годуновым в заточение в Олонецкие края. Эти рассказы (их было до двадцати) записаны Л.Н. Толстым со слов Щеголёнка, гостившего в Ясной Поляне летом 1879 года.
Ю.М. Соколов считает, что В.П. Щеголёнку «… посчастливилось больше, чем кому-либо из других олонецких сказителей: исполнение им былин привлекло внимание целого ряда собирателей, записывавших от него былины несколько раз на протяжении 26 лет. В 1860 году от него записывал П.Н Рыбников, в 1861г. — М.Гурьев, в1870—1871 гг. — А.Ф. Гильфердинг, в 1873 г. — П.А. Бессонов, в 1886 г. — Ф.М. Истомин. Всего от Щеголёнка было записано 14 былин в 31 варианте. Такое длительное наблюдение над исполнением северного сказителя обогатило знание о процессе поэтического творчества певцов былин и об изменениях текста в памяти одного лица. Как отметил Гильфердинг, сказитель не выдерживал размера в былинах, объединял в одну былину разнородные элементы, путал сюжеты и имена. Пел он былины «…негромким, но приятным, хотя и старческим голосом. Щеголёнок был «неграмотным, но большой охотник ходить по монастырям и слушать божественные книги».
Воспоминания Василия Ржановского , 80-летнего жителя Сенной Губы, восходят к раннему детству и особенно запомнились Ю.М. Соколову: они долгое время дружили с Василием Петровичем, и ему он рассказывал о своей жизни у Толстого в Ясной Поляне. Щеголёнок был сапожником и своим сапожным мастерством славился на всю округу. Часто шил сапоги и в доме Ржановских. «Вот папаша уедет куда-нибудь с требой, мамаша пойдёт на беседу к соседям. Я, маленький, ложусь в постель. Василий Петрович шьёт сапоги. Вдруг запоёт былину. Поёт с увлечением, всё позабыв на свете». Своему поэтическому искусству отдавался Щеголёнок всей душой. Многие из кижан не понимали этого увлечения; считали сказителя каким-то «балованным», т.е. занимающимся не совсем серьёзным делом.
Щеголёнок, по словам Ржановского, жил у Толстого в Ясной Поляне довольно долго… Он много рассказывал о своей жизни у Толстого, но вообще со своими рассказами и песнями не навязывался. Он говорил: «Я много насказал побасенок Николаичу, да такие меленькие». Из них коротких записей В. Ржановский слышал в своё время от Щеголёнка четыре: Об архангеле Михаиле (сюжет «Чем люди живы»), «Три старца», «Два старика», Рассказ о бунте при Екатерине II кижских крестьян, не желавших записываться «под заводы».
Далее Соколов пишет: «О Щеголёнке подробно я расспрашивал ещё двух его престарелых дочерей, исполнительниц былин и песен — Ксенью Васильевну Разбивную (63 лет) из деревни Мальково, Кижской волости, и Ирину Васильевну Федосееву (около 70 лет) из соседней деревни Боярщины, откуда был родом и сам Василий Петрович.
Ксенья Васильевна, по отзывам местных жителей, своим характером очень похожа на отца (остроумная, живая, наблюдательная), вспоминала: «Вернувшись домой, он сказал: «Ребята, я в страстную пятницу мяса натрескался у графа». И оправдывался: «Не будут же там для меня особо готовить».
Дополнением к сказанному привожу воспоминания старейшего (в 84-летнем возрасте) плотника-реставратора Егора Григорьевича Тестенникова , жителя деревни Боярщина, во время нашей с Борисом Гущиным экспедиции в 1967 году: «Щеголёнкова я помню сызмала. Ездил к царям, старины рассказывал, приезжали к нему отовсюду, с разных мест первобытную старину слушать… Я как молодой был, так слушать его нужным не находил, но помню его. Был он большого роста, здоровый старик: дровни в два полоза с шестью копылами мог из лесу на себе принести. Кушак домотканый держал, подпоясывал длинный балахон, что поверх шубы одевали, чтобы не рвать её. На лицо хороший был: у него борода была, как у лошадей космы. Он её под рубашку завёртывал: раньше бороду не стригли, в полметра ширины носили бороду. Брить считали грех, так космы у некоторых страшные были. Сейчас сказали бы, как козёл какой… Семья у Щеголёнкова маленькая всё время была — в полдесятка человек. Жена Марина жила дольше его. Ещё две дочки было да племянник. Очень маленький был его дом. Стоял очень долго, крыши-то и не видно было: провалилась, да дощечками залатана, а снизу была берестой выстлана. Домишко с шестью окошками и все – волоковые. Как что не так — сейчас доской задвинет. Одна рама только была, где стоял стол. Дощечки, потолок и стенки в доме нетёсаные были, печка — чёрная. Щеголёнков лошадь держал, две коровы, землепашец был. Десять лет сапожничал — досюльные сапоги, шитые для зимы и для лета, выворотные без гвоздей делал. Подошву пришивал не шпильками, а двумя швами — в столицу возили напоказ. Сапоги берестяные плёл с голенищами до колен и лапти (верзни). Люди не видали — так смеялись над берестяными сапогами. У Щеголёнка лодка была шита не гвоздями, а вичками — корешками берёзовыми и вересковыми — без единого гвоздя. Щеголёнков водки никак не пил. Прежнее время берёзовый сок, да осиновый настаивали, так хмелит малость. Щеголёнков ворожить знал. Долго, очень долго он жил».
