Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

В понятие региональная литература входит совокупность текстов, созданных местными авторами и востребованных местными читателями, словом, все то, что составляет письменную и устную традицию края. Региональная литература – это система нарративных текстов, функционирующих в контексте локальной культурной традиции.

Региональная литература состоит из ряда местных и взаимодействующих на определенном хронологическом срезе традиций. В свою очередь, она может быть сопоставима с подобными же образованиями. Так, северно–русская литература стоит в одном ряду с литературой Сибири, Урала на синхронном уровне, а генетически региональная литература восходит к более ранним культурным традициям, своеобразно преломившимся в литературном сознании местных авторов. В этом отношении северно–русская литература восходит к более ранним областным литературам, таким, как Новгородская, Ростово–Суздальская и Московская.

Необходимо отметить, что северно–русская литературная традиция в средневековый период наиболее ярко проявилась на примере отдельных культурных центров (Великого Устюга и Сольвычегодской, Соловецкого и Кирилло-Белозерского и некоторых других).

Установление хронологических границ существования местных литературных традиций (книжных центров) является одним из доминантных признаков их легализации в системе национальной культуры. Так, в развитии Устюжской литературы такой хронологический срез равен полутора столетиям (XVI–XVII вв.). В этом периоде можно выделить два этапа: становление собственно литературного процесса и самосознания, т.е. возникновение местной «литературной школы» [1] . На этапе становления возникают памятники письменности, связанные с причислением к лику общероссийских святых местнопочитаемых святых Прокопия и Иоанна Устюжских, и попыткой устюжан составлением в Устюге обще-русского летописного свода (Устюжской летописи) ощутить свою причастность к государственной жизни всей Руси. Значение этих произведений заключается в том, что в общерусский литературный контекст включаются новые литературные топонимы как семантически и культурно значимые элементы литературного пространства. На этапе «самоосознания» традиции литературное пространство в местных произведениях проходит стадию «развертывания», причем не только путем включения в орбиту основных топонимов мелких ареальных обозначений, но и более рельефного отображения судеб героев данной местности. Местные культы святых возникали в определенных социально-исторических условиях (например, в связи с возникновением города или монастыря) и были тесно связаны с развитием самосознания населения края. Культ святого становился в жизни средневекового общества своеобразным показателем зрелости этно-географического единства [2] . Наряду с основными (официально канонизированными) святыми Прокопием и Иоанном в Устюжском крае местно почитались основатели монастырей Киприан, Иоанн/Буга и Мария, Логгин Коряжемский, Христофор, Симон Сойгинский, Симон Воломский, Леонид Устьнедумский, Филипп, Нифонт, священник Петр Черевковский, юродивые сольвычегодские Фома, Иродион, Михаил, Иоанн Самсонович, Леонтий Устюжский, Иульяния [3] .

Отметим некоторые важные закономерности в становлении образов местных святых.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Сказания об основателях монастырей г.Великого Устюга Киприане, Иоанне и Марии сохранились только в составе Устюжского летописного свода [4] . Обращаясь к Сказанию об Иоанне и Марии, в основе которого лежит устный источник, следует отметить, что в тексте его зафиксировано несколько характерных для устной народной прозы мотивов и элементов. В сюжете Сказания явно просматриваются мотивы устных преданий о богатырях [5] . Устойчивым в этом отношении является образ татарского ясащика Буги-богатыря. По сути мифологическим является в этом сюжете мотив соколиной охоты богатыря. Здесь же можно обнаружить и корреляцию образа богатыря и горы как один из важных признаков мифологического сюжета. Характерным для мифологического сознания является и мотив смены имен богатыря: после крещения Буга получает новое имя Иоанн. Однако этот мотив претерпел известную трансформацию в результате его христианизации. Следует отметить, что до неузнаваемости трансформировался и мотив единоборства богатыря с врагами и принял вид разработанного в христианской литературе мотива крещения язычников. Наличие таких мифологически значимых образов, как конь, сокол (птица), дерево, указывает на древнейшие корни и архаическую основу первоначального сюжета предания, эпического по своему характеру. В летописном же сказании он с трудом восстанавливается и выступает в качестве побочного сюжетного мотива. Сюжетообразующую функцию в сказании несет мотив построения храма, который является устойчивым для устных исторических преданий об освоении края. В основе его лежит, как показала на материале устной прозы Н.А.Криничная, древнейший обряд жертвоприношения.

Очевидные мифологические корни основных сюжетных мотивов и эпический характер образов не мешают относить летописное сказание по его формальным признакам и функции к историческим жанрам средневековой письменности, т.к. оно привязано к определенному времени, там действуют исторические (псевдоисторические) персонажи, оно связано с конкретным историческим событием (изгнанием татарских наместников из русских городов), имеет конкретную пространственную привязку и временную ретроспективу.

Возникновение такого типа сюжетов и сюжетных ситуаций в устюжской литературной традиции следует характеризовать как черту регионального художественного сознания.

Сходный мотив встречается в устных преданиях о начальнике Михайло-Архангельского монастыря Киприане. По преданию, Киприан обладал большой физической силой, и одним из подвигов его монашеского «труда» считалось ношение при себе тяжелого камня.

На более позднем этапе в развитии культуры Устюга формируется культ святых, которые в какой-то мере могли бы соответствовать идеалу людей третьего сословия. Именно поэтому среди агиографических памятников устюжской литературной традиции в центре стоит житийный цикл об юродивых Прокопии и Иоанне Устюжских, а как бы на перифе-рии по отношению к нему создаются другие сказания о местных юродавых и монастырских иноках.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Сказание о житии Иоанна Самсоновича начинается с типичной формулы-зачина («Иоанна Самсонович родом бе двинянин»), характерной для кратких (минейных или проложных) версий житийных памятников. В композиционно-сюжетном плане Сказание состоит из ряда эпизодов, свидетельствующих о необычности поведения святого и его способности к пророчеству, особому дару блаженных. Заканчивается Сказание также типичной сценой «преставления» и погребения юродивого.

Все особенности поведения юродивого требуют специального анализа и мифопоэтической дешифровки. Следует обратить внимание на чрезвычайную насыщенность повествования действием: в нем фактически отсутствуют характерные для стиля традиционных житий многочисленные риторические отступления и похвальные слова, цитаты из святоотеческой литературы.

Установка автора Жития на описания действий и поступков героя, без какой-либо попытки прокомментировать их глубокий смысл, ориентация на беллетризацию повествования сближает Сказание о Иоанне Самсоновиче с такими известными устюжскими повестями, как Повесть о Савве Грудцыне и Повесть о бесноватой жене Соломонии. Все это свидетельствует о характерном сломе в художественном сознании второй половины XVII в.

Сюжетное построение Жития Леонида Устьнедумского имеет определенное сходство с другими устюжскими памятниками: Житием Симона Воломского и Сказанием о Теплогорской пустыни.

Концовка же Жития Леонида Устьнедумского отличается от других устюжских памятников. В ней особенно выделяются главные добродетели святого подвижника – долготерпение и трудолюбие. Именно этот опоэтизированный подвиг Леонида остался в памяти местных жителей, которые до настоящего времени рассказывают, что речку Недуму про-копал местный святой. Автор Жития создает по законам фольклорных жанров топонимическую легенду о речке Недуме. Совмещение бытового и фантастического повествования дает удивительный художественный эффект. Перед нами по сути деформированная сказочная схема, в кото-рой герой отправляется из дома, несколько раз испыгывается, находит чудесный предмет (чудотворную икону), с помощью которого попадает на святое место, совершает подвиги и обретает счастье («успение в мире»).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Таким образом, северно-русская агиографическая традиция разработала два основных типа святого подвижника: юродивого и монаха, основателя обители. Тот и другой образы средневековой литературы соотносились с психологическим типом насельников северной окраины Руси, с землепроходцем и землеустроителем. Отсюда эпический по характеру образ местных подвижников и ориентация их жизнеописателей на фольклорные образы, понятные и доступные для северян.

• [1] Панченко А.М. Литературные школы Сибири и Дона // История русской литературы. Л., 1980. Т.1. С.325–326; Ромодановская Е.К. Русская литература Сибири первой половины XVII в. Новосибирск, 1981. С.6.
• [2] Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981. С.78.
• [3] Власов А.Н. Устюжская литература XVI–XVII вв. Историко-литературный аспект изучения. Сыктывкар, 1985.
• [4] ПСРЛ. Л., 1982. Т.37. С.121.
• [5] Криничная Н.А. Предания Русского Севера СПб., 1991. С.91-125.