Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Северное побережье Онежского озера, и прежде всего Заонежье, отличает не только богатая фольклорная традиция, но и те интереснейшие языковые процессы, которые выделяют эту территорию на общем фоне онежских [1] и в целом северно–русских говоров.

На неоднородность говоров вокруг Онежского озера еще в XIX в. указывал П.Н.Рыбников: «… язык, которым говорит народ в Олонецкой губернии, изрезанной множеством озер, непроходимых болот и лесов, разделенной на четыре неравномерные полосы водами Онежского озера и раскинувшейся на огромном протяжении, распадается на множество разноречий не только по уездам, но даже и по волостям… Если оставить в стороне случайные изменения, производимые соседством кореляков и порчею языка у обрусевших корел, то из этого множества древнерусских особенностей выделяются два разных разноречия: а) заонежское и близкое к нему пудожское и б) каргопольско-вытегорское» [3 , 336] . Эти же группы выделяет и Н.Шайжин, а главное отличие связывает с тем, что в заонежско–пудожских говорах «особенно сильно сказывается влияние карел» [4 , 12] .

К настоящему времени внутри онежских говоров исследователи выделяют четыре территории: северное, восточное, южное и западное побережье Онежского озера, естественными границами которых оказывается само озеро, а также реки Свирь и Вытегра [5 , 58] [6 , 66] [7 , 1–2] . На основании ряда синтаксических черт В.И.Трубинский на севере рассматриваемой территории особо выделяет Заонежье и говоры восточной части Медвежьегорского района [8 , 181–184] . В наших материалах Заонежье входит в территорию северного побережья Онежского озера.

Речь жителей Обонежья хранит как древнейшие обороты, так и явления, не нашедшие отражения в памятниках русского языка.

Как свидетельствуют наши исследования в области синтаксиса онежских говоров, есть конструкции, частота употребления, структура и семантика которых на северном побережье Онежского озера несколько отличается от их функционирования в других онежских говорах [7 , 20–21] . Так, глагольные конструкции с им. падежом семантического объекта типа косить/кошу трава на общем фоне современных севернорусских говоров, где форма им. падежа женского рода в единственном числе существительных на – а преобладает в безличных конструкциях типа надо косить трава, выделяется северная территория онежских говоров, где отмечается более высокий, чем в среднем по северно-русским говорам (18–22% [9 , 157] ), процент примеров с им. падежом объекта при личных глаголах (26% на северном побережье, 10% на южном и 18% и 18,6% соответственно на западном и восточном [7 , 7] ).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Существенным отличием конструкций типа кошу трава является количественное выделение оборотов с неопределенно-личным и определенно-личным значением, например: Раньше свету не было, а лучина жгли (Кажма); скотина-то гонят; рогатка тоже с ели делают и внизу такие кручки (Типиницы); раньше скотина держали (Шуньга); лей вода побольше (Хашезеро); налей чашка (Типиницы). В связи с этим приведем очень важное наблюдение И.Б.Кузьминой: «Как известно, исходно употребление им. падежа имен на -апри переходных глаголах было связано с инфинитивными конструкциями, причем такими, где инфинитив не зависит от другой глагольной формы, т.е. с определенным типом предложения. С течением времени явление расширилось в плане структурном: из элемента, входящего в предикативную основу определенного типа, им. падеж стал превращаться в элемент, сочетающийся с переходным глаголом в любой его форме, – в компонент словосочетания. Однако для русского языка в целом, по-видимому, преждевременно было бы считать этот процесс завершенным: известное безразличие им. падежа к форме переходного глагола или типу инфинитивного сочетания характерно для тех говоров (средне– и южнорусских), где рассматриваемые конструкции отмечаются лишь спорадически; говоры же, в которых случаи объектного употребления им. падежа единственного числа существительных женского рода фиксируются как регулярные или хотя бы нередкие (северно–русские и частично западные среднерусские), отличает высокая относительная частотность именно тех конструкций, которые были для им. падежа объекта исходными, – конструкций с инфинитивом, не зависящим от другой глагольной формы, – употребление им. падежа объекта в этих говорах предстает как явление, еще не порвавшее связи с предложенческим уровнем» [10 , 13] .

Как видим, в наших говорах, где явление относительно регулярно, связь с предложенческим уровнем не утрачивается и в тех случаях, когда форма на -а оказывается не при инфинитиве, а при личной форме глагола.

Другими яркими диалектными синтаксическими различиями являются конструкции с причастиями с суффиксами -н-, -т-, соотносительными с непереходными глаголами (уйдено, жененось).

В онежских говорах наиболее частотными они оказываются на северном побережье Онежского озера [11 , 172] . Именно здесь отмечены все известные к настоящему времени способы выражения семантического субъекта. Это и широко употребляемый не только на рассматриваемой территории субъектный детерминант у + род. падеж имени, ср.: у этих приехано, косят в деревне (Кузаранда); теперь уж у Тани записанось в стройотряд, дак не передумат (Шуньга). И спорадическая форма тв. падежа: мной туды перейдено (Кузаранда); здесь за земляницей людьми хожено (Космозеро). Редкие случаи употребления род. падежа субъекта: Сюды народ-то понаехано было (Выгостров). Только на рассматриваемой территории зафиксированы примеры с дат. падежом субъекта: нам привыкнуто (Белозино); не поважено нам супы есть (Сенная Губа); а нам опаважено работать (Космозеро). Чаще, чем на других территориях, представлены двусоставные конструкции с им. падежом субъекта без координации главных членов: у меня внук из Медвежки приехано (Загорье); гостья придено (Кузаранда). Только на северном побережье Онежского озера зафиксированы двусоставные конструкции с координированными главными членами: мы были перееханы в 1939 году (Шуньга); я привыкнута работать (Загубье).

Конструкции с устраненным субъектом типа уйдено могут выражать действие неопределенного лица, равно как и определенного, который может быть восстановлен из контекста: в соседнем доме уехано в прошлом годе (Шутиково); все жалели тую деревню – там дольше жито (Вороний Остров); к ей приехано давно (Толвуя); поехала к врачу, а врача не было, уехано в Толвую (Падмозеро); она за ним за молодым лейтенантиком поехала, и все шатанось, вслед ездено (Толвуя).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

По-видимому, данные типы конструкций не являются архаизмами, так как они не нашли отражения в ранних памятниках письменности. Частные же особенности в реализации явлений, которые можно наблюдать в говорах северного побережья Онежского озера, – при учете занимаемой территории – позволяют ставить вопрос о возможности иноязычного влияния.

Типологически сходными оказываются русские диалектные конструкции типа надо косить трава, коси трава и косили трава и финские: täutyy niittää heinä, heinä niitetään, niitä heinä с номинативным прямым объектом. Особое внимание обратим на пассивную финскую конструкцию с неопределенно-личным значением: heinä niitetään.

Русские диалектные обороты типа придено возможно соотнести с перфектными формами финского пассива on (oli) tultu, обладающими неопределенно-личным значением, которое обнаруживается и в русских диалектных предложениях типа в том домеуехано давно.

Таким образом, сопоставление синтаксических явлений в русских говорах и финском языке дает основание допустить мысль о влиянии со стороны финского пассива, сказавшемся как на структурном своеобразии, так и на семантике русских диалектных конструкций.

Литература

1. Захарова К.Ф., Орлова В.Т. Диалектное членение русского языка. М., 1970.
2. Дурново К.Н., Соколов К.Н., Ушаков Д.Н. Опыт диалектологической карты русского языка в Европе с приложением очерка русской диалектологии // Труды Московской диалектологической комиссии. М., 1915. Вып.5.
3. Рыбников П.Н. Об особенностях олонецкого поднаречия // Песни, собранные П.Н.Рыбниковым: В 3 т. М., 1910. Т.3. С.336-350.
4. Шайжин Н.С. Говоры Прионежья // Северный край. Вологда, 1922. Кн.2. С.11–23.
5. Доля Т.Г. Синтаксические особенности говора Заонежья Карельской АССР // Лингвистический сборник. Петрозаводск, 1962. Вып.1. С.54–65.
6. Алекина Л.Н. Из материалов для регионального атласа русских говоров Карелии // Северно–русские говоры. Л., 1975. Вып.2. С.59–65.
7. Маркова К.В. Диалектные способы выражения семантического субъекта и объекта в онежских говорах и их история: Автореф. дисс. канд. филол. наук. М., 1989.
8. Трубинский В.И. Очерки русского диалектного синтаксиса. Л., 1984.
9. Кузьмина К.Б., Немченко Е.В. К вопросу о конструкциях с формой им. падежа имени при переходных глаголах и при предикативных наречиях в русских говорах // Вопросы диалектологии восточнославянских языков. М., 1964. С.151–175.
10. Кузьмина К.Б. Синтаксис русских говоров в лингвогеографическом аспекте. М., 1993.
11. Саркова Н.В. К вопросу о конструкциях с причастными формами, образованными от основ непереходных глаголов с помощью суффиксов -и-, -т- в онежских говорах // Русские диалекты: Лингвогеографический аспект. М, 1987. С.167-173.

• [1] Говоры Заонежья входят в группу онежских говоров, которые составляют также говоры части Прионежского, Кондопожского, Медвежьегорского и Пудожского районов Карелии, Вытегорского района Вологодской области и Подпорожского района Ленинградской области – приблизительные географические координаты – 34°–37° в.д., 60°–63° с.ш. На современной диалектологической карте представлена только часть территории онежских говоров бывших олонецких – до 62° с.ш. [1] . Северные границы онежских говоров определены по карте 1915 г. [2] .