Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

В начале XX века Заонежье стало объектом изучения для нескольких исследователей, этнографов и археографов. В июне 1903 года по поручению отделения русского языка и словесности Академии наук Заонежье посетил Всеволод Измаилович Срезневский (1867–1936), с 1903 года заведовавший отделом рукописей Библиотеки Академии наук в Петербурге [1] . Целью его поездки было приобретение рукописных книг для этой библиотеки. В.И.Срезневский проехал от Шуньги до Сенной Губы, посетив Кажму, Космозеро и другие селения. Поездка была очень удачной. Археографу удалось приобрести более 240 рукописей XV–XIX веков, 30 старопечатных книг и книг церковной печати и сделать ряд других приобретений. Всего он вывез, по некоторым данным, около 13 пудов книг и рукописей. Отчасти этот успех объясняется содействием, оказанным ему местными собирателями, среди которых он выделяет священника из Великой Губы протоиерея В.С.Ржановского. Отчет о поездке вскоре был опубликован в одном из изданий Академии наук [2] . Впоследствии, в 1905 году, В.И.Срезневский вновь посетил Петрозаводск для принятия в дар Библиотеке Академии наук рукописного и книжного собрания священника А.П.Воскресенского. Во время этой поездки он вновь посетил «те же места, где был ранее», и приобрел еще несколько рукописей. Итоги описания книг олонецкого собрания были подведены В.И.Срезневским в его труде «Описание рукописей и книг, собранных для Императорской Академии наук в Олонецком крае» (СПб., 1913).

Летом 1904 года по заданию Русского географического общества (далее РГО) Заонежье посетил фольклорист и этнограф Николай Евгеньевич Ончуков (1872–1942) [3] . Только что в мае 1903 года он окончил Петербургский археологический институт [4] , Н.Е.Ончуков был уже опытным исследователем. Поездка в Олонецкую губернию была его пятой научной экспедицией. Целью поездки Н.Е.Ончукова в Заонежье был сбор этнографических и фольклорных материалов, а также приобретение у местного населения книг и рукописей.

Большую часть времени, полтора месяца, Н.Е.Ончуков прожил в Шуньге. Ему также удалось приобрести «свыше сотни» рукописных и старопечатных книг, картин и гравюр «даниловского письма», а также коллекцию праздничных костюмов и домашней утвари для этнографического отделения Музея Александра III (ныне Русский музей) [5] . В марте 1905 года доклад Н.Е.Ончукова был заслушан на заседании отделения этнографии РГО [6] , а затем опубликован в журнале «Живая старина» [7] .

Таким образом, В.И.Срезневский и Н.Е.Ончуков практически в одно время посетили Заонежье, оставив подробные свидетельства–отчеты о своих поездках. При этом надо иметь в виду, что их восприятие крестьянской культуры Заонежья не было одинаковым. В.И.Срезневский, коренной петербуржец, сын известного слависта академика И.И.Срезневского, выпускник Петербургского университета, всю сознательную жизнь прослужил в крупных столичных библиотеках. Знающий книговед, он имел гораздо меньший опыт общения с простым народом, чем уроженец Вятского края, в прошлом сельский фельдшер, тюремный врач и журналист Н.Е.Ончуков. Кроме того, В.И.Срезневский, посетивший в поисках старинных книг за короткое время много заонежских деревень, не ставил перед собой цели изучения крестьянской жизни, которая интересовала его лишь в связи с крестьянской книжностью. В отличие от него Н.Е.Ончуков, надолго обосновавшийся в Шуньге, занимался широкими этнографическими исследованиями. Однако подход Н.Е.Ончукова к изучению культуры и быта заонежан отмечен отчасти излишней публицистичностью и поверхностным «газетным» стилем. Тем более важно сопоставить наблюдения обоих исследователей.

Оба исследователя отметили значительное в прошлом влияние старообрядчества на крестьянскую культуру и книжность Заонежья. В.И.Срезневский писал: «Есть деревни, где в редкой избе вы не найдете книгу — или рукописную, или почаевской и гродненской печати, икону старинного письма, картину, ручное кадило — «дымило», в редкой избе нет связи со старой верой, с какой-нибудь «монастыркой», ушедшей или выгнанной с Лексы во время ее разорения, оставившей своим родственникам сбереженные со страшной опасностью предметы запретного церковного обихода» [8] . Это мнение подтверждает и Н.Е.Ончуков: «Если Поморье наше насквозь, так сказать, пропитано Соловецким монастырем, то Заонежье также пропитано, пронизано сколком с Соловецкого монастыря, Даниловским монастырем, он же Выгорецкий скит… При первом же моем знакомстве с Заонежьем следы Данилова стали просто кидаться в глаза во все больших и больших размерах, и в конце концов мне приходилось только удивляться тому, по-видимому, огромному количеству имущества в иконах, книгах, рукописях, предметах обихода, которые имел Даниловский монастырь до своего окончательного падения в 1857 году… во всяком мало–мальски зажиточном доме иногда находится целая коллекция прекрасных, часто унизанных жемчугом икон, настоящей стоимости которых владельцы иногда даже и не подозревают, а только почти инстинктивно, до последней возможности стараются не продавать их, как материнское или отцовское благословение, или потому, что это «досюльщина», «даниловщина», которую по-старому очень уважают и ценят» [9] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Вместе с тем оба исследователя отмечали упадок традиционной крестьянской культуры. При этом В.И.Срезневский указывал на падение авторитета и влияния старообрядчества к началу XX века: «Став официально православным, население не могло сразу отшатнуться от своих прежних святынь и продолжало их беречь, уступая их только по нужде в деньгах; умение читать эти книги, правда, понемногу уменьшается вместе с распространением гражданской грамотности и отхожими промыслами; в связи с этим усиливается и православие; получается странное, но обычное явление, что степень уважения к старой книге и знание ее оказывается обратно пропорциональным развитию общей грамотности и православия. Случайность развития православия является причиной того, что часто в одной избе можно найти людей, в разной степени отошедших от прежней веры и в зависимости от этого то признающих и читающих старые книги и рукописи, то только берегущих, хоть и не разумеющих их, то, наконец, презрительно к ним относящихся. В некоторых местах рукописи нашли себе самое современное применение: их стали употреблять на папиросы…» [10] . Тот же автор описывает, что однажды к нему пришел скрытник — представитель одного из самых радикальных толков старообрядчества, и принес для продажи «тайком в рукавах кафтана» две книги. Можно добавить, что сам факт успешной археографической поездки В.И.Срезневского и покупки им за короткий срок большого количества рукописных книг у заонежских крестьян тоже красноречиво свидетельствует об упадке традиционной крестьянской книжности Заонежья к началу XX века.

Н.Е.Ончуков основное внимание уделяет упадку традиционных форм крестьянского фольклора — былин и сказок. Он писал: «Совсем плохо понятна крестьянам моя любознательность к былинам и сказкам нынче летом: какой особый интерес может представлять былина, когда так много захватывающего в газетах? Что любопытного в былине, где так долго нужно слушать о битве каких-то двух богатырей, когда в любом нумере «Биржевки» заонежанин может вычитать, как русские японцев чистят, как картошку? Уничтожаются люди не десятками, как в былинах, а тысячами и десятками тысяч. «Под Порт–Артуром погибло 17000 японцев», — читает сегодня заонежанин, а на следующую почту гибель японцев в тысячах выражается уже цифрою в сорок. Вообще, что в сравнении с ужасами японской войны беды былинных героев, и что в сравнении с самой интересной, но известной и переизвестной былиной, любой нумер любой ежедневной газеты?».

Н.Е.Ончуков видит причины упадка былинного эпоса в Заонежье в упадке традиционной крестьянской культуры и быта, вызванного изменениями социального и экономического характера. Он делает такой вывод: «Былины могли храниться, любиться и петься до тех пор, пока к ним могло существовать, так сказать, религиозное отношение, пока мораль, в них проповедуемая, была моралью для тех, кто былины пел, пока идеалы героев былин почти совпадали с идеалами лиц, былины певших, и взгляд на жизнь былинных героев был тождествен со взглядами певцов былин… в глубине души народной также происходит «переоценка ценностей», зависящая, может быть, просто от изменения экономических условий жизни. Разрушается старая, патриархальная, основанная на обработке земли и промыслах домашняя жизнь, а вместе с ней и все то, что эту жизнь до некоторой степени красило и удовлетворяло. Забываются старые песни, бычины, сказки, потому что уже не могут они удовлетворить нарушенную девственность мысли и веры современного крестьянина. Не удовлетворяясь старыми идеалами, крестьянство жадно ищет новых…" [11] .

Наряду с описанием упадка традиционной крестьянской культуры Заонежья Н.Е.Ончуков отмечает и проявления в крае новой буржуазной культуры. Он пишет: «Во всем Заонежье народ далеко не тот, что, например, на Печоре или Мезени и даже в Поморье: народ в Заонежье разбитной, бойкий, своим видом больше подходящий к горожанам. Этому причина — близость Заонежья к Петербургу. В последнем почти из каждой деревни Заонежья кто-нибудь да живет, чаще в приказчиках, реже в ремесленниках и прислугах [12] . Редкий не только мужчина, редкая женщина из Заонежья не бывали в Петербурге. А Петербург… быстро и резко сглаживает не только внешние этнографические особенности народа, но развращает и его душу, меняет область его мировоззрений. Заонежанину, побывавшему в Петербурге, а особенно в нем пожившему, неминуемо приходится вкусить легких плодов внешней трактирной культурности и цивилизации уличной прессы, «искусства» монопольных народных развлечений комитетов обществ трезвости. А вкусившему их уже нет ни времени, ни охоты заниматься «такими глупостями, как былины или сказки»… Происходит переворот, медленный, постепенный, но все же исторически неизбежный и в самой деревне. В Заонежье не прытко, но твердо работает земство, шумит монополька с ее чайными общества трезвости, многие крестьяне выписывают газеты, где нынешним летом зачитывались о войне. Далеко шагнула нынче наша северная деревня со стороны чисто внешней культурности:… в Шуньге собственными глазами я лицезрел, как сыновья местных богачей раскатываются по улицам Шуньги на велосипедах. Место ли тут былинам?» [13] .

Таким образом, по свидетельствам В.И.Срезневского и Н.Е.Ончукова, в начале XX века в Заонежье происходил процесс разложения традиционной крестьянской культуры, проявлявшийся в кризисе широко распространенного здесь старообрядчества, повлекшем за собой упадок традиционного фольклора и крестьянской книжности. Происходивший одновременно с этим процесс зарождения новых, буржуазных форм культуры, основанных на освоении достижений городской или, шире понимая, мировой цивилизации, тоже имел место, но находился еще на самой ранней стадии.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

• [1] Биографические сведения о В.И.Срезневском см.: Копанев А.И. В.И.Срезневский – библиотекарь Библиотеки Академии наук // Сборник статей и материалов Библиотеки Академии наук по книговедению. Л., 1973. Вып.3. С.214–245; Горяинов А.Н. Срезневский Всеволод Измаилович // Славяноведение в дореволюционной России. Библиографический словарь. М., 1979. С.317–318.
• [2] Срезневский В.И. Поездка в Петрозаводск и Заонежье //Известия отделения русского языка и словесности Академии наук. 1904. Т.9. Кн.3. С.19–36 (отд. оттиск: СПб., 1904).
• [3] Последняя работа, посвященная Н.Е.Ончукову и снабженная исчерпывающей библиографией: Иванова Т.Г. Русская фольклористика в биографических очерках. СПб., 1993. С.19–36 (очерк 7). См. также: Налепин А.Л. Фольклорно–этнографическая деятельность Н.Е.Ончукова // Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии. М., 1988. Вып.10. С.76–94.
• [4] Петербургский археологический институт готовил «специалистов по русской старине». Там преподавались источниковедение, историческая география, палеография, дипломатика и многие другие вспомогательные исторические дисциплины. Занятия происходили по вечерам. Институт не давал высшего образования. Сам Н.Е.Ончуков писал позднее, что в археологическом институте он «занимался главным образом палеографией», которую в 1901–1903 годах там преподавали известные специалисты А.И.Соболевский и В.Н.Перетц. Н.Е.Ончуков окончил институт со званием члена–сотрудника, которое давалось лицам, не имевшим высшего образования (см.: Пашков A.M. Вспомогательные исторические дисциплины в отечественном архивном образовании в конце XIX – начале XX века. Автореф. дисс.… канд. ист. наук. М, 1984; Неизвестная автобиография Н.Е.Ончукова. Публикация В.Ю.Дудник // Из истории русской фольклористики. Л., 1990. Вып.3. С.120).
• [5] Сейчас значительная часть этнографических коллекций из бывшего музея Александра III находится в Государственном музее этнографии в Петербурге.
• [6] Географическое общество // Исторический вестник. 1905. №7. С.305–306.
• [7] Ончуков Н.Е. Старина и старообрядцы (поездка в Поморье и Заонежье) // Живая старина. 1905. №3–4. С.271–289.
• [8] Срезневский В.И. Поездка в Петрозаводск и Заонежье. С.20.
• [9] Ончуков Н.Е. Старина и старообрядцы. С.278–279.
• [10] Срезневский В.И. Поездка в Петрозаводск и Заонежье. С.21.
• [11] Ончуков Н.Е. Старина и старообрядцы. С.277.
• [12] Высокий социальный статус заонежан в Петербурге отмечал еще в 1828 году путешественник и издатель журнала «Отечественные записки» П.П.Свиньин, совершивший тогда плаванье из Петрозаводска в Повенец вдоль заонежского берега. Он писал о заонежских селах: «Селения, встречаемые по берегам озера… служат родословною книгой многих петербургских богачей» (Свиньин П.П. Путешествие в Соловецкий монастырь // Отечественные записки. 1829. Ч.37. №105. С.130–131).
• [13] Ончуков Н.Е. Старина и старообрядцы. С.276–277.