Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Одной из самых спорных страниц в истории русской фольклористики времен существования Советского Союза является широко масштабная кампания по созданию произведений устного советского эпоса. В начале 1930-х годов официозной наукой была поставлена перед собирателями задача найти в русской деревне песенные и прозаические повествовательные произведения о счастливой советской действительности и о героях нового времени. Очень скоро объективная собирательская действительность показала, что таких произведений русские сказители не поют и не рассказывают. И тогда фольклористы сформулировали себе иную задачу: помочь носителям фольклорной традиции создать произведения такого типа. В фольклористике появился тезис, немыслимый в дореволюционной науке, — о законности литературного сотрудничества собирателя и сказителя.

Вышедший пять лет тому назад сборник «Фольклор России в документах советского периода 1933-1941 гг.» [1] наглядно демонстрирует, как складывался этот тезис. Молодой писатель и журналист Н.П.Леонтьев следующим образом отстаивал свое право на творческий союз с открытой им талантливой печорской сказительницей Маремьяной Голубковой, знавшей множество причитаний: «[...] я еще не считал себя причастным к корпорации фольклористов, и меня еще не отягощали те предрассудки, которыми отдельные представители этой почтенной науки окружили живое народное слово. Мне казалось совершенно естественным помочь дальнейшему развитию этой высокоодаренной сказительницы, направить ее творческую энергию на службу советскому народу» [2] .

Итак, все установки академической науки о невмешательстве фольклориста в сказительский текст объявлены «предрассудками», а к самому сказителю стали прикладываться законы индивидуального творчества. Фигура сказителя в научном сознании тридцатых годов была приравнена к личности автора в профессиональном литературном процессе. Сказитель вольно или невольно рассматривался как начинающий, неопытный литератор. Таким образом в 1930-е годы под руководством собирателей носители фольклорной традиции создали десятки эпических произведений, воспевавших советскую действительность. Эти произведения восхвалялись учеными, печатались в местной прессе, передавались по радио. Собирались специальные слеты сказителей, на которых те могли обмениваться своим опытом в создании новых советских былин и сказок. Создатели произведений нового советского эпоса были окружены вниманием и почетом. Имена П.И.Рябинина-Андреева из Кижей, М.С.Крюковой с Зимнего берега Белого моря, А.К.Барышниковой из Воронежской области, Г.И.Сороковикова-Магая из Сибири и др. были хорошо известны в стране.

К концу тридцатых годов наука уже попыталась теоретически осмыслить жанровую природу нового советского эпоса. А.М.Астахова в 1941 г. в своем докладе «Пути развития русского советского эпоса» [3] выделяла следующие жанры: 1) советские сказки (прозаический жанр, опирающийся на поэтику традиционной волшебной сказки), 2) советские былины (песенно-поэтические фабульные произведения о каком-либо одном событии, имитирующие поэтику традиционных былин), 3) поэмы (произведения, аналогичные советским былинам, но с более сложной фабулой, в которой развертывается многособытийное действие) 4) плачи по поводу смерти вождей и героев Советского Союза (песенно-поэтические произведения, близкие к традиционным похоронным плачам), 5) сказы (песенно-поэтические бесфабульные произведения описательного характера, не изображающие события, а рассказывающие о разных явлениях настоящей и прошлой жизни путем их перечисления), 6) сказы-думы (произведения, аналогичные сказам, но с более развитым лирическим началом, выражающем раздумья сказителя над виденным, слышанным, вспоминаемом). В более упрощенном виде эта жанровая классификация может быть сведена к трем пунктам: 1) советские сказки; 2) советские былины (или «новины»); 3) плачи-сказы, объединяющие в себя три из последних выделенных А.М.Астаховой жанра. Наше сообщение представляет собой попытку разобраться в жанровой природе песенных повествовательных форм так называемого советского эпоса.

Примеры песенного советского эпоса хорошо известны фольклористам. Напомню хотя бы новину о Сталине, сочиненную П. И. Рябининым-Андреевым [4] . Это произведение в своей поэтике полностью ориентировано на жанр былин. Сюжет новины следующий. Ленин и Калинин говорят Сталину, чтобы он выехал из Москвы в чисто поле бороться с врагами (ср. традиционный мотив в былинах — отправка героя в чисто поле), а они останутся в Москве руководить советским государством (ср. пассивность князя Владимира в былинах, который сам в сражениях не участвует). Сталин выбирает себе коня и седлает его (ср. распространенное типическое место былин). К Сталину присоединяются Ворошилов и Буденный (ср. три главных богатыря в былинах: Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович), они вместе побивают врагов. Ленин устраивает в честь могучих богатырей пир (ср. традиционный пир в былинах).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В основе новин всегда лежит героический образ (Сталин, Ворошилов и т.д.). Повествование, как и в былинах, объективировано: авторское «я» здесь отсутствует. Новины активно используют так называемые типические места былин (седлание богатырем коня, выезд его в чисто поле, пир у князя и т.д.).

Типичным примером другого жанра — сказа-плача — может быть произведение, созданное сказительницей А.В.Ватчиевой по поводу убийства С.М.Кирова [5] . Содержание этого сказа следующее. В 1917 году Ленин, Сталин и Киров сделали нашу жизнь счастливой. Но враги захотели уничтожить наших любимых руководителей. Они застрелили Кирова. Этой ночью я, колхозница, собрала своих детей за столом и мы смотрели на портрет Кирова, который отдал свою жизнь за наше счастье. Наша рабочая партия нашла убийц и расстреляла их. Мы будем жить счастливо, несмотря на то, что враги хотят уничтожить нашу счастливую жизнь.

Это произведение, как нетрудно заметить, опирается на поэтику традиционных похоронных причитаний. Повествование ведется от лица сказительницы. Хотя центральным здесь является образ умершего, не менее важен лирический образ самой исполнительницы, выражающей свое горе по поводу смерти Кирова. Американский славист Фрэнк Миллер в своей монографии «Folklore for Stalin» очень тонко подметил, что обязательным элементом советских сказов, в противоположность традиционным причитаниям, стала картина счастливой жизни при советской власти. Этот мотив («счастливая жизнь») во многих советских сказах получает доминирующее значение [6] . Присутствует он и в тексте А.В.Ватчиевой.

Каков же механизм создания обозначенных выше произведений? Данная проблема свое теоретическое осмысление также получила уже в трудах самих собирателей того времени. Н.П.Леонтьев, анализируя свою работу с М.Р.Голубковой, выделил следующие этапы: помощь сказительнице в выборе темы нового произведения с опорой на книги, газеты и кино; формирование замысла во внутренней творческой лаборатории самой исполнительницы; обсуждение сформированного замысла с собирателем; работа над текстом («Моя роль сводилась здесь к роли критика, рецензента. Все, неточно выражающее мысль сказительницы, а также все антихудожественное, не отмеченное печатью подлинного чувства, я рекомендовал удалять [...]») [7] . Запись сказа (с остановками, обдумыванием новых вариантов отдельных стихов) растягивалась, таким образом, на несколько часов. Но собиратель, как он утверждал, от себя не вносил в текст ни одного слова.

Несколько иначе с П.И.Рябининым-Андреевым работала фольклористка М.И.Кострова. Здесь также присутствовал момент выбора темы для будущей новины, знакомство с литературой, посвященной данному предмету, обсуждение замысла. Однако этот сказитель был грамотным. Он сам записывал очередной отрывок задуманной новины и приходил с черновым наброском к собирательнице. «Каждый раз во время нашей совместной работы по оформлению былин, — сообщала М.И.Кострова в одном из своих докладов, — Петр Иванович приносил мне и показывал небольшой (стихов 25-40) написанный отрывок. Обычно это была основная тема той части, которую в данный день он хотел развить и отделывать. [...] Из отрывка в 40 стихов попадало в окончательный текст былины без изменения так 10 стихов, если это было удачно переработанное и приспособленное к современной тематике «общее место» традиционных былин. Чаще же от него оставалось стихов 5-6» [8] . При этом методе работы со сказителем процесс записи новины растягивался на несколько дней. Это было в самом прямом смысле этого слова сотворчество двух людей: сказителя и собирателя.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Наконец, третий способ создания произведений советского эпоса сводился к следующему. Сказитель приносил (или присылал) собирателю написанный им вариант (варианты) новины, а собиратель редактировал его согласно своим вкусам, убирая ненужные куски, заменяя отдельные выражения и привнося, если считал необходимым, в сказительский текст свои собственные фрагменты. Так, судя по всему, работал со знаменитой беломорской сказительницей М.С.Крюковой фольклорист В.А.Попов [9] .

Наука тридцатых годов вполне серьезно обсуждала пороки и достоинства того или иного метода работы со сказителем [10] . Для современной же фольклористики совершенно ясно, что ни один из трех методов работы со сказителями не выдерживает научной критики. Подобное сотрудничество сказителей и собирателей вело к созданию не подлинно фольклорных произведений, а к псевдофольклорным мертворожденным творениям, которые не получали главного качества фольклора — не входили в традицию. Однако тезис о псевдофольклорном начале в произведениях советского эпоса, тезис, который в настоящее время, кажется, не опровергается никем, нуждается в углублении и уточнении. Вопрос о природе новин и сказов был бы слишком прост, если бы все сводилось только к искусственному навязыванию со стороны фольклористов носителям устной традиции новых тем, отражающих советскую действительность, и официальной идеологии, насаждаемой в тогдашнем Советском Союзе. В фольклористической действительности все было много сложнее.

Сказители, без сомнения, не только охотно шли навстречу пожеланиям cобирателей, но часто сами становились инициаторами создания подобных произведений. Об этом свидетельствуют материалы все того же сборника «Фольклор России в документах советского периода 1933-1941 гг.» (см., например, историю создания П.И.Рябинным-Андреевым новины о Чапаеве, замысел которой был навеян известным фильмом) [11] . Без сомнения, психологической основой, на которой возникала инициатива сказителей по созданию «советского эпоса», была атмосфера почета и уважения, окружавшая сказителей, попавших в зону внимания ученых. Однако помимо этого, субъективного фактора, необходимо учитывать еще объективные законы фольклорной традиции. Закон же этот мы формулируем следующим образом: в устной традиции изначально существует стремление сказителей отразить сиюминутные политические события и взгляды. И события эти отдельными носителями фольклора, в творчестве которых было ярко выражено индивидуальное начало, воплощались в разных формах: в слухах, сказках и песенных жанрах.

Материалы, опубликованные в сборнике «Фольклор России в документах советского периода 1933-1941 гг.», неоспоримо свидетельствуют, что фольклористы право вмешательства в устные процессы сформулировали для себя только в начале 1930-х годов. В 1920-е же годы никто из собирателей народной поэзии, воспитанных в духе академической российской науки, не мыслил навязывать себя сказителю в соавторы. Однако именно к середине 1920-х годов относятся первые эпические произведения просоветского характера, типологически ничем не отличающиеся от продукции 1930-х годов.

Приведем пример. В 1924 г. в Сибири в Иркутской области было записано причитание, посвященное смерти Ленина. Содержание его следующее: Владимир Ильич прогневался на нас и умер; кто же теперь будет нами руководить; руководить будет Лев Давидович (Троцкий); он горюет, что его не станут слушаться советские войска; мы разбудим Владимира Ильича, пусть он вернется к нам, пусть наведет порядок; но никак его не разбудить; склоним мы головушки на сторону Льва Давидовича, будем одного его знать, одного его слушаться [12] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Причитание записано от молодой девушки. По ее словам, плач создан коллективно на посиделке в тот момент, когда до села дошла весть о смерти Ленина. Инициаторами его сочинения были деревенские комсомольцы, сами являющиеся носителями фольклорной традиции. Совершенно очевидно, что создание этого плача не навязывалось исполнительнице сверху, а явилось ее собственной внутренней потребностью. Однако типологически данный текст абсолютно аналогичен тем плачам, которые создавались по указке собирателей в 1930-е годы. В плачах-сказах тридцатых годов фигура умершего (Ленин, Киров, Горький, Чкалов и т. д.) отступает на второй план. Главным становится другой персонаж — Сталин, под умелым руководством которого расцветает советская земля. Причитания вместо того, чтобы выражать горе по поводу смерти того или иного общественного деятеля, стали панегириком Сталину [13] . В 1924 г. фигура Сталина в сознании народа еще не была столь всеобъемлющей, каковой она стала в тридцатые годы. Борьба за власть в Кремле после смерти Ленина еще только вступала в свою решающую фазу. На роль отца нации тогда претендовал не только Сталин, но и Троцкий. Склонность определенной части населения видеть именно в Троцком надежду и защиту и отразило анализируемое нами причитание. Данный текст, нетрудно заметить, как и плачи-сказы тридцатых годов, сосредоточен не на фигуре умершего (Ленина), а на образе его заместителя (Троцкого).

В дореволюционных записях мы также можем найти примеры того, как события и образы современной сказителям политической жизни воплощались в традиционных фольклорных формах. В связи с этим мы укажем на песню об Александре II, известную в нескольких вариантах [14] . Данное музыкально-поэтическое произведение несет в себе черты исторической песни, похоронного причитания и, отчасти, духовного стиха. Песня была создана по поводу событий 1 марта 1881 г. (убийство Александра II). В этом тексте центральным является образ царя: перечисляются его добрые дела («всем свободу дать хотел», «справлял он все законы», «всем на помощь поспешал»). Далее подробно рассказывается, как «злодеи» (революционеры) его смертельно ранили и как народ в тревоге ожидал конца государя. В тексте заложено явственное лирическое начало: повествование ведется от лица коллективного «мы». В одном из текстов исполнитель включает себя в толпу народа, с тревогой и болью ожидающего у царского дворца известий о здоровье императора. В конце песни имеется пунктирно намеченный образ Александра III: «Будем Господа просить, / Чтобы сына умудрить. / Пойдет сын по делам отца, Приведет дела до конца». Как видим, в прорисовке этого персонажа важной идеей является то, что Александр III должен стать достойным заместителем погибшего. Таким образом, этот текст имеет все признаки проанализированного выше плача о Ленине и многочисленных плачей, созданных в тридцатые годы: сюжет, построенный на трагической смерти одного из вождей; образ его заместителя; лирическое начало в песне.

Образ Александра II запечатлелся не только в данной песне о его смерти. В 1880-е годы этнограф А.Пругавин от некоего крестьянина Козьмы Рощина записал очень интересный стихотворный текст. Сюжета (фабулы) здесь нет. Образ благодетельного царя рисуется путем перечисления его добрых дел: Крымскую войну прекратил, рабство истребил, железные дороги во многих местах построил и т.д. [15] . Нетрудно заметить, что по своим жанровым признакам это произведение соответствует тому, что А.М.Астахова назвала «сказом» (бесфабульное произведение описательного характера). Главный мотив здесь, как и в сказах советского времени, — счастливое существование при добром правителе.

Как видим, дореволюционный фольклор демонстрирует нам целый ряд произведений, типологически близких к стихотворному советскому эпосу тридцатых годов. Однако необходимо подчеркнуть, что аутентичные фольклорные корни имеет лишь жанр советского сказа-плача, но не жанр советских былин (новин). Произведений, типологически близких к былине о Сталине, в дореволюционных записях мы не обнаружим. Традиционная былина, в отличие от сказа-плача, не склонна была откликаться на сиюминутные политические интересы. В поэтике былин принципиально важное место занимает категория эпического времени. Эпическое время определенным образом может коррелироваться со сказкой [16] , но никак не стыкуется с актуальным политическим содержанием. В связи с этим советские былины (новины) представляются нам абсолютно искусственным жанром.

Вся вторая половина нашего сообщения была посвящена доказательству того, что возможность новаций заложена в самой природе фольклорной традиции. Однако это не снимает тезиса об искусственности тех текстов, которые нам известны как плачи-сказы и новины. Но искусственность их заключается не в советской тематике как таковой, а, во-первых, в том, что собиратели заявили свое право на литературное сотрудничество со сказителями, и, во-вторых, в откровенном навязывании носителям фольклорной традиции определенных идеологических догм. Рискнем предположить, что в те же 1920-1930-е годы у русского народа потаенно складывались песенные эпические произведения, где Ленин, Сталин, Троцкий выступали совсем в ином облике, чем в известных нам новинах и сказах-плачах. Однако эти тексты были недолговечными. Недолговечность их была обусловлена не только тем, что они вступали в противоречие с официальной идеологией и были запретным, крамольным фольклором. Главная причина заключалась в принципиальной краткосрочности жизни новаций как таковых. К несчастью для российской фольклористики, собиратели зафиксировали лишь инспирированные ими же произведения просоветской ориентации, эпические тексты иного содержания остались вне их внимания.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

• [1] Фольклор Росии в документах советского периода 1933-1941 гг.: Сборник документов / Сост. Е.Д.Гринько, Л.Е.Ефанова, И.А.Зюзина, В.Г.Смолицкий, И.В.Тумашева. М., 1994.
• [2] Доклад писателя Н.П.Леонтьева "Мой опыт работы со сказительницей М.Р.Голубковой" на совещании во Всесоюзном Доме народного творчества // Там же. С.103-104.
• [3] Доклад фольклориста А.М.Астаховой "Пути развития русского советского эпоса" на совещании, посвященном советской былине, во Всесоюзном доме народного творчества. 26 апреля 1941 г. // Там же. С.202-222.
• [4] Былины П.И.Рябинина-Андреева. Петрозаводск, 1940. С.109-115.
• [5] Русские плачи Карелии / М.М.Михайлов. Петрозаводск, 1940. С.283-284.
• [6] Miller F. Folklore for Stalin. Russian Folklore and Pseudofolklore of the Stalin Era. Armonk; New York; London, 1990. P.67. Нашу рецензию на это издание см.: Иванова Т.Г. Американский ученый о советском фольклоре // Живая старина. 1994. N 2. С.60-61.
• [7] Доклад писателя Н.П.Леонтьева "Мой опыт работы со сказительницей М.Р.Голубковой" на совещании во Всесоюзном доме народного творчества. 16 июня 1939 г. // Фольклор России в документах советского периода 1933-1941 гг.: Сборник документов. С.115-116.
• [8] Доклад фольклориста М.И.Костровой о работе со сказителями П.И.Рябининым и Ф.А.Конашковым на совещании по вопросам творческой помощи сказителям и народным певцам во Всесоюзном доме народного творчества. 10 декабря 1940 г. // Там же. С.164.
• [9] Стенограмма совещания во Всесоюзном доме народного творчества "Методы массовой работы со сказителями". 20 марта 1939 г. // Там же. С.75.
• [10] Стенограмма совещания во Всесоюзном доме народного творчества "Методы массовой работы со сказителями". 20 марта 1939 г. // Там же. С.68-85.
• [11] Доклад фольклориста М.И.Костровой... С.163.
• [12] Хандзинский Н. "Покойнишный вой" по Ленине // Сибирская живая старина. Иркутск, 1925. Вып.3-4. С.53-64.
• [13] Miller F. Folklore for Stalin: Russian Folklore and Pseudofolklore of the Stalin Era. P.67.
• [14] "Псалом" об императоре Александре II // Исторический вестник. 1898. №3. С.1126-1128. См. также варианты: Кульман Н. Песня про кончину императора Александра II // Русская старина.1900. №6. С.651-654; Как восплакалась Россия о своем белом царе // Русская старина. 1890. №11. С.363-366; Ончуков Н.Е. Смерть Александра II // Живая старина. 1916. Вып.4. С.327-328; Песня про государя Александра Второго царя // Кубанский сборник: Труды Кубанского областного статистического комитета. Екатеринодар, 1899. Т.5. С.1-3 (отдельная пагинация). Подробный анализ этой песни см.: Иванова Т.Г. "Уготовим бомбы страшные..." // Родина. 1997. №9. С.92-96.
• [15] Пругавин А. Vox populi. Из записной книжки этнографа // Северный вестник. 1885. №1. С.115-123.
• [16] См. былины о Рахте Рагнозерском в сборнике А.Ф.Гильфердинга, "Нерасказанный сон", "Царство подсолнечное", "Ванька - удовкин сын" и др. тексты из собрания П.Н.Рыбникова). Подробнее о былинах сказочного характера см.: Астахова А.М. Русский былинный эпос на Севере. Петрозаводск, 1948. С.136-281; Чистов К.В. Былина "Рахта Рагнозерский" и предание о Рахкое из Рагнозера // Славянская филология: Сборник статей. М., 1958. Вып.3. С.358-388.