Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Прошло не менее трех столетий с тех пор, как закончился продуктивный период в развитии русского эпоса, характеризующийся формированием новых сюжетов. Уже на наших глазах угасла живая былинная традиция. А интерес к носителю эпического знания, и прежде всего к предпосылкам становления сказителя, в настоящее время нарастает, вызывая необходимость рассмотрения данного вопроса в качестве самостоятельного аспекта научных разысканий. Заметим, что эта проблема актуальна не только в отечественной, но и в мировой фольклористике. Для нас она приобретает дополнительный ракурс: почему именно здесь, на Севере, в частности в Карелии, едва ли не до середины текущего столетия сохранялась мощная былинная традиция, в то время как в среднерусских и южнорусских областях, за исключением некоторых казачьих районов, она была давно и безвозвратно утрачена; почему именно здесь, в Карелии, сформировались такие всемирно известные певцы, как например Т.Г.Рябинин, В.П.Щеголенок, чьи имена стали символом русской национальной поэзии.

Решение этой проблемы, на наш взгляд, требует комплексного, междисциплинарного подхода к материалу, накопленному трудами многих поколений собирателей, в ряду которых выдающееся место принадлежит П.Н.Рыбникову, А.Ф.Гильфердингу, А.М.Астаховой. Ведь и феномен сказительного искусства определяется совокупностью самых разных, казалось бы, никак между собой не связанных и не соотнесенный условий и обстоятельств, играющих кардинальную либо второстепенную роль. И решение фольклористических проблем нередко оказывается далеко за пределами собственно фольклористики, хотя и рассматривается сквозь ее призму.

В данном докладе мы остановимся преимущественно лишь на одном их аспектов обозначенной проблемы — а именно на роли крестьянской общины в становлении певца былин.

Феномен сказительного искусства, по нашему мнению, в значительной мере определяется степенью включенности певца в традиционный микроколлектив. Ею же обусловлено усвоение и воспроизведение фольклорных текстов, формирование историко–эстетических вкусов и запросов, поддержание специфического мировосприятия певцов и слушателей былин. Подобная включенность сказителя в традиционную общность служит вместе с тем ограничителем свободы личного творчества, что для народного искусства является не только естественным, но и закономерным. Для Т.Г.Рябинина, как и для других мастеров былинного слова, таким микроколлективом явилась сельская община. Связь с ней певцов была, как правило, естественной, изначальной и непрерывной.

Та крестьянская община, в которой вырос Т.Г.Рябинин (впрочем, как и любая подобная ей севернорусская) не являлась, разумеется, прямой преемницей родовой. Новгородцы, стесненные условиями быта у себя на родине, в свое время оторвались от этнической метрополии. Как пишет акад. С.Ф.Платонов, они, «выходя р.Свирью на оз.Онего, шли по озеру на север вдоль обоих берегов, западного и восточного: у них был налажен "судовой ход Онегом озером на обе стороны по погостам"» [1] . И все же, оторвавшись от своей национальной метрополии, новгородские поселенцы сохранили в условиях северного края прежние формы социальной организации и даже в какой–то мере вернулись к более архаическим ее проявлениям. Уже владея высокой культурой пашенного земледелия, они на новом месте опять обратились к огневой подсеке и — соответственно — стали использовать древние орудия труда: например, соху (вместо плуга), деревянную борону–суковатку и пр. Принцип равенства общинников по отношению к земле стал сочетаться в условиях возвращения к огневой подсеке с древним «правом первого завладения». Иными словами, и в формах социальной организации, и в хозяйственном укладе пришедших на север новгородцев произошла архаизация. Рудименты родовых отношений в условиях Карелии наблюдались, согласно разысканиям историков, вплоть до XIII-XV вв. [2] , а отдельные их элементы и позднее. Сохранению патриархальных отношений в немалой степени способствовали факты освоения территории семейной общиной или родственными коллективами–патронимиями [3] , что проявилось, в частности, в гнездовом типе расселения, обнаруженном этнографами на территории Русского Севера [4] . Ведь именно патронимическая группа занимает, по наблюдениям М.В.Витова, не одно поселение, а соседящие однодворные деревни [5] . По преданию, тремя братьями–первопоселенцами, т. е. патронимическим коллективом, были основаны и гарницкие деревни (Заонежье), ставшие родовым гнездом династии сказителей Рябининых (эти деревни упоминаются уже в писцовой книге Андрея Лихачева — 1563 г.). Вместе с тем сохранение патриархальных отношений внутри крестьянского мира в немалой степени поддерживалось и фактами возведения основной части жителей той или иной деревни либо куста деревень к единому предку–родоначальнику, нередко мифическому, а подчас лишь наделенному некоторыми мифологическими либо эпическими признаками, что нам хорошо известно из материалов севернорусских преданий. Быть может, в фактах освоения этих земель семейно–родовой общностью людей или патронимией и кроются истоки устойчивых традиций, распространяющихся, в частности, и на эпическое знание. Архаизация, обнаружившая себя в социально–экономических отношениях и в материальной культуре, закрепила эту тенденцию.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Та община, в которой сформировался в качестве сказителя Т.Г.Рябинин и другие певцы былин, выступала как организующее начало в повседневных хозяйственных и соционормативных вопросах. Она же признавалась пользователем земли, которая, с точки зрения крестьян, не принадлежала никому и считалась Божьей [6] . Об этом в 1874 г. пишет, в частности, занимавшийся межеванием землемер А.Лалош, основываясь на личных наблюдениях и беседах с крестьянами. По сути здесь имеет место трансформация древних верований, согласно которым сама земля осмыслялась как божество. Не случайно в былинах и духовных стихах, заговорах и причитаниях, а также в лирических песнях она называется «мать-сыра-земля». С усилением христианства этот образ слился с образом Богородицы. Вот почему, по древнему новгородскому обычаю, в день Успения Божьей Матери чествовалась «мать-сыра-земля». Эта стихия осмыслялась как порождающая, животворящая сила, а человек — как ее порождение. В этом свете само понятие «земляки» получает соответствующее мифологическое истолкование: люди, чьей плотью является одна и та же природная стихия, порожденные одной и той же землей. На подобных верованиях основываются поговорки типа: «Из одной землицы испечены» [7] . С ней связаны начало и конец человеческой жизни, осмысляемый как возвращение в материнское лоно, к изначальному состоянию: «[...] земнiи убо отъ земли создахомся, и в землю туюжде пойдемъ [...] яко земля еси, и въ землю отъидеши» [8] . Земля, где покоятся предки, предшествующие поколения близких людей — сородичи, род, сама называется родной, родительской, родиной и считается священной.

Подобными верованиями обусловлены и место каждого крестьянина в общине, и взаимоотношения ее членов, и равная причастность их к земле. В свою очередь сама община была гарантом сохранения за каждым ее членом, где бы он ни находился, что бы с ним ни случилось, клочка земли, который мог служить общиннику источником существования. Впрочем, принцип равенства совмещался в данных условиях с обычным правом. Вместе с тем община сплачивала своих членов в крепкий духовный союз, санкционировала приверженность традициями, в том числе и фольклорным. Как отмечают очевидцы, «общинный дух очень силен в Олонецкой губернии и нити, связующие олонецких сообщинников воедино, сделаны из крепкого материала! [...] община блюдет, чтобы ее сочлены «не обижали» друг друга и жили бы согласно нравам «дедов и отцов» [9] . В результате и сформировался тот имеющий глубинные корни организм, который его исследователями определен как коллективная единица [10] . Вот почему даже на рубеже веков (XIX и ХХ) крестьяне, согласно некоторым сведениям, опубликованным, например, в «Трудах губернского комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности», обнаружили крепкую привязанность к общине и на деле проявили отрицательное отношение к подворной форме владения землей, возможность перехода к которой открылась после реформы 1861 г. [11] .

Мало того, внутри сельской общины отмечены еще более тесно организованные содружества: земледельческие, рыболовецкие, охотничьи, лесные, ремесленные. В Олонецком крае они назывались по–разному: артели, сябры, местовщина, обчина. Так, земледельческая артель создавалась с целью увеличения пахотной площади, ради облегчения труда каждого из участников. К делу приступали, прислушиваясь к совету наиболее сведущих в деревенской агрономии, но в то же время с учетом общего мнения. В соответствии со взаимной договоренностью крестьяне выставляли по определенному числу топоров с каждого двора — чтобы «валить» лес, по условленному числу людей, в том числе и с лошадьми, — чтобы пахать и бороновать поле, жать рожь. Эту совместную работу они выполняли раньше своей собственной. На жатву отправлялись лучшие работницы и трудились одна перед другой. Урожай делился по числу поставленных топоров, лошадей и работников. Делясь с неопытными знанием, артель помогала им и материально: давала малоимущему ржи на сев с обязательством возвратить взятое по осени, но, отметим, без всякого процента [12] . В таких условиях и сирота, подобный Трофиму Рябинину, который с малых лет остался без отца и матери, которого, по словам А.Ф.Гильфердинга, воспитал «православный мир», имел шанс со временем выбиться в «полномочные» землепашцы, то и произошло.

Еще в 60-е гг. XIX в., по наблюдениям П.Н.Рыбникова, кое-где в Олонецком крае сохранялся и обычай так называемого «местного сенокоса». На «местный», т.е. совместный, общинный, общий, не разделенный на участки покос крестьяне шли как на праздник. Парни и девушки направлялись на работу в лучших нарядах и с песнями [13] .

В среде заонежских крестьян имели место и иные формы производственной общности. В числе их, например, помочи, т.е. — работа всем миром в пользу одного из его членов. Как сообщает Г.И.Куликовский, помочи практиковались, например, при постройке домов: на помощь приходила вся деревня, вся община, иногда даже несколько близлежащих общин. Подобного рода взаимовыручка использовалась и «на печебитье», т. е. при кладке печи. Различались полевые и луговые помочи, а также супрядки, которые устраивались в том случае, если хозяйка не успевала изготовить в срок необходимое количество пряжи. Характерно, что в некоторых местностях Заонежья супрядки устраивались исключительно ради изготовления пряжи, предназначенной для вязания сетей [14] . Кстати, и плетение или починка сетей в свою очередь также объединяли крестьян в традиционный микроколлектив, в котором нашла свое выражение модель «сказитель-слушатели». Связь этого ремесла со сказительским искусством, наблюдаемая А.Ф.Гильфердингом в 1871 году, продолжала фиксироваться еще в 20-е гг. текущего столетия. Магическое действо, которым, согласно народным верованиям, обусловливались предначертания судьбы, соотносилось с магическим же словом былины. Вот почему отнюдь не случайно и И.Елустафьев — учитель Т.Г.Рябинина, и сам Т.Г.Рябинин, и все последующие певцы из этой династии, равно как и множество других сказителей, были вместе с тем сетевязами [15] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Включение индивида в традиционный микроклимат подкреплялось и на уровне промысловых артелей: рыболовецких, охотничьих, лесных. Особенно распространены были первые. Несмотря на разницу в организации той или иной артели, она (хотя бы в силу производственной необходимости) представляла собой нечто цельное и единое. Вопросы, связанные с промыслом, решались чаще всем коллективом. Единство в артели символизировал невод. Входя в артель, пайщик вносил кусок сети, а выходя — отшивал принадлежащую ему часть невода.

Знаком–символом единства рыболовецкой артели служило и ее название. Если артель ловила рыбу неводом, то и сама называлась «невод», если же керегодом, то, соответственно, — «керегод», и т.д. В составе рыболовецкой артели бывал и Т.Г.Рябинин. Не ограничиваясь рыбным промыслом на Онежском озере, он раз сорок вместе с другими заонежанами отправлялся на Ладогу. Здесь его искусство певца–мага находило себе практическое применение: он пел былины «синему морю на тишину, а добрым людям — на послушанье». По завершении рыболовного промысла добыча делилась соответственно внесенному паю. Искусство сказителя как пайщика оценивалось высоко. Возвращаясь в деревню, артель давала рыбы беднякам «на варю» и в первую очередь одиноким и убогим: «чтоб впредь ловилась». По мнению этнографов, этот обычай можно расценивать как пережиток первичного перераспределения добычи [16] .

Вообще, по наблюдениям П.Н.Рыбникова, развитие традиции общинного устройства к 60-м гг. XIX в. все еще имели крепкие корни. Об этом, в частности, свидетельствуют повсеместно бытовавшие поговорки: «Один и у каши не спор, к полосе придет — не много наработает». Или: «Вместный горшок гуще кипит» [17] .

И все же не следует забывать, что основой взаимопомощи была круговая порука, в соответствии с которой сельская община выступала гарантом уплаты налогов каждого из своих членов и нередко большинство нарушало права меньшинства, не говоря уже об индивиде. Вместе с тем община действительно оказывала нравственное воздействие на крестьян, способствовала развитию у них чувства справедливости и ответственности за каждого своего односельчанина, сплачивала всех в крепкий духовный союз. Причем несмотря на то, что некоторые признаки распада традиционных патриархальных устоев были уже налицо и продолжали нарастать.

Общинный характер отношений поддерживался не только родственными, территориальными, производственными связями, но и литургическими традициями края с их ориентацией на соборность, на соблюдение строгих нравственных правил, благодаря которому по сути сохранялась целостность и жизнеспособность коллектива. О том, сколь интенсивны были общинные традиции в Заонежье, и в частности в Кижской волости, где жил сказитель Т.Г.Рябинин, свидетельствует хотя бы факт, что именно здесь вознесся над мирской суетностью и обыденностью многоглавый Преображенский храм, построенный на средства крестьянского мира и ставший оплотом его единства и духовности.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Крестьянскому миру обязаны в буквальном смысле и самой жизнью, и развитием дарований многие мастера народного искусства. Как уже говорилось, православный мир вырастил Т.Рябинина, оставшегося с раннего детства круглым сиротой, а несколько позднее — М.И.Абрамова из заонежской деревни Космозеро, ставшего впоследствии живописцем и иконописцем. На попечении мира находился всю жизнь и певец былин К.И.Романов, крестьянин дер.Лонгасы (близ Сенной Губы). Как и Т.Г.Рябинин, он был учеником Ильи Елустафьева. Будучи с трех лет «темен глазами» и смолоду оставшись сиротой, он жил в сущности не бедствуя. Крестьянский мир сдал участок, приходившийся на долю К.И.Романова, одному из общинников с условием, что тот будет «доставлять ему сколько нужно для пропитания», а именно: 20 пудов ржаной муки, пуд соли, пуд крупы и три воза сена. Кузьма Романов даже держал корову, за которой ухаживала старая работница. Так он и прожил всю жизнь в избушке, доставшейся от родителей [18] . Община позаботилась и о будущем сказителе С.И.Корнилове из кижской деревни Кургеницы. Слепой с тринадцатилетнего возраста, он обеспечивал свое существование мирской помощью, работой у родственников, доходами с участка, сданного внаем [19] . Или еще пример: когда крестьянин кижской деревни Потаневщина А.Дьяков (от него записана былина, усвоенная от того же И.Елустафьева) ослеп, мир определил его на перевоз, положив за эту работу содержание [20] . В свое время крестьянский мир позаботился и о будущем сказителе Иеве Еремееве из дер.Мелой Губы (Кондопожской волости). «Трех лет от роду у него от оспы вытекли глаза; оставшись в малолетстве сиротою, он был призрен добрыми людьми» [21] , — пишет о нем А.Ф.Гильфердинг.

Характерно, что воспитанники крестьянского мира (круглые сироты с раннего детства, к тому же нередко еще и незрячие), подрастая, проявляли особую жизнестойкость, сметку в работе. С малых лет они, вопреки, казалось бы, непреодолимым обстоятельствам: старались не быть для общины в тягость и кормиться собственным трудом. Многие из них по достижении зрелого возраста стали исправными домохозяевами. Это Трофим Рябинин, Михей Абрамов. Тот же Иев Еремеев, по словам А.Ф.Гильфердинга, ««своими трудами праведными» устроил себе с течением времени дом и хозяйство; несмотря на слепоту, постоянно ездит на рыбную ловлю, правит лодкою и всем распоряжается сам без чужой помощи и знает так хорошо места в озере, что к нему обращаются за советами как к опытному лоцману» [22] .

По-видимому, есть определенная закономерность в том, что из людей, в которых принял деятельное участие крестьянский мир, чьи судьбы растворились в нем, аккумулировав в житейский и художественный опыт, и формируются со временем мастера народного искусства — вербального, пластического, изобразительного — как выразители общественных идеалов, историко–эстетических вкусов и запросов, носители традиции, в том числе и эпической.

Что же касается общего процесса формирования сказителей, то здесь главенствующую роль играла их многократная включенность в различного уровня традиционные общности. Но прежде всего имели значение коллективные формы поземельных отношений, препятствующие выделению личности из общности, отступлению индивида от сложившейся традиции [23] . Неудивительно, что и сознание индивида, поглощенного традиционным микроколлективом, не может выходить далеко за рамки соответствующих, т.е. опять-таки коллективных и традиционных представлений, обусловленных специфическими законами и формами мышления. Именно в таком сознании (отчасти в подсознании) удерживаются те формулы, формульные выражения, темы, и даже не столько они сами, сколько их модели, которые оказываются востребованными при каждом новом воссоздании фольклорного текста [24] .

Вместе с распадом традиционной крестьянской общины начинает угасать и эпическая поэзия. Факты, подтверждающие это суждение, зафиксировала в 20-е гг. текущего столетия А.М.Астахова. Так, повествуя в своей статье «Былина в Заонежье» о сказителях, она пишет: «Кузьма Семенович Кудров — старик 83 лет, живет крайне скудно, бедствует. Изба его совсем развалилась, а среди односельчан не находится никого, кто бы захотел помочь ему: подправить избу, починить крыльцо и т.п. [...] Матвея Егоровича Самылина, из Космозера, тихого, кроткого крестьянина, с громадной любовью к былине, односельчане с легкой усмешкой называют «чудуком» (курсив мой. — Н.К.)» [25] . Тогда же было отмечено полное отсутствие уважения к старине и носителям традиции.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Ускорившийся к тому времени процесс выделения индивида из былой традиционной общности и связанная с ним попытка личного творчества лишь приблизили угасание эпической поэзии.

Одним словом, формирование традиционного социума, каким явилась крестьянская община, а также традиционных сообществ служит одной из важнейших предпосылок к становлению сказителя, а следовательно и к бытованию эпической поэзии. При этом отнюдь не исключается значение многих других факторов, стимулирующих такое явление народной культуры, как феномен сказительского искусства.

• [1] Очерки по истории колонизации Севера. Пг., 1922. С.27.
• [2] Очерки по истории Карелии. Петрозаводск, 1957. Т.1. С.59.
• [3] Косвен М.О. 1) Семейная община: Опыт исторической характеристики // Советская этнография. 1948. №3. С.3-32; 2) Семейная община и патронимия. М., 1963.
• [4] Витов М.В. Поселения Заонежья в XVI-XVIIвв.: Автореферат дис. ... канд. ист. наук. М., 1951. С.17-21; Пименов В.В. К истории сложения типов поселений в Карелии // Советская этнография. 1964. №2. С. 7, 11.
• [5] Витов М.В. Гнездовой тип расселения на Русском Севере и его происхождение // Советская этнография. 1955. №2. С.38.
• [6] Л-ш Ал. Сельская община а Олонецкой губернии // Отечественные записки. 1874. №2.С.227.
• [7] Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х тт. М., 1989. Т.1. С.678.
• [8] Православный молитвослов. М., 1991. С.220.
• [9] Л-ш Ал. Сельская община в Олонецкой губернии. С.220-221, 227.
• [10] Там же. С.223.
• [11] Труды губернского комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности // Олонецкие губернские ведомости. 1903. №30. С.1-2. См. также: Коновалов Ф.Я. Взаимоотношения внутри крестьянской общины (на материалах северной деревни второй половины XIX в.) // Европейский Север: История и современность: Тезисы докл. Всерос. науч. конф. Петрозаводск, 1990. С.36-37.
• [12] Куликовский Г.И. Из общинно-артельной жизни Олонецкого края. Петрозаводск, 1897. С.80; Песни, собранные П.Н.Рыбиковым. Изд. 3-е. Петрозаводск, 1991. Т.3. С.320.
• [13] Песни, собранные П.Н.Рыбниковым. Т.3. С.320.
• [14] Куликовский Г.И. Из общинно-артельной жизни Олонецкого края. С.89.
• [15] Криничная Н.А. "Он стал чинить сетки, ловушки и другие рыболовные снасти..." (К эпизоду из биографии сказителя Т.Г.Рябинина) // Живая старина. 1995. №4. С.34-36. См. также: Она же. Нить жизни: реминисценции образов божеств судьбы в мифологии и фольклоре, обрядах и верованиях. Петрозаводск, 1995.
• [16] Куликовский Г.И. Из общинно-артельной жизни Олонецкого края. С.14-56; Логинов К.К. Материальная культура и производственно-бытовая магия русских Заонежья. СПб., 1993. С.40-41.
• [17] Песни, собранные П.Н.Рыбниковым. Т.3. С.320.
• [18] Песни, собранные П.Н.Рыбниковым. Т.1. С.60-61; Онежские былины, записанные А.Ф.Гильфердингом летом 1871 года.Изд. 4-е. В 3-х тт. М.; Л., 1950. Т.2. С.167.
• [19] Песни, собранные П.Н.Рыбниковым. Т.1. С.64; Онежские былины, записанные А.Ф.Гильфердингом летом 1871 года. Т.2. С.64.
• [20] Онежские былины, записанные А.Ф.Гильфердингом летом 1871 года. Т.2. С.272.
• [21] Там же. С.591.
• [22] Там же.
• [23] См.: Коновалов Ф.Я. Взаимоотношения внутри крестьянской общины (на материалах северной деревни второй половины XIX - начала ХХ в.). С.36-37.
• [24] См.: Лорд А.Б. Сказитель. М., 1994. С.50.
• [25] Астахова А.М. Былина в Заонежье // Крестьянское искусство СССР: Искусство Севера. Заонежье. Л., 1927. Ч.1. С.82.