Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Профессиональная принадлежность – один из базовых признаков личности и показатель социального статуса семейно-родственного коллектива. Даже если в роду не наблюдается прямой профессиональной преемственности, вид деятельности отдельных ее членов сказывается на семейном самосознании и ценностных установках, образе жизни и формах общения, в т.ч. словесного.

Роль данного фактора в самоидентификации группы демонстрируют, в частности, этиологические предания семьи; в первую очередь, — о происхождении фамилий. Как любое наименование, фамильное, согласно архетипическим представлениям, ассоциировано с исходной внутренней сущностью означаемого [1] . Одна из самых обширных областей значений неотыменных фамилий – род деятельности предков. Она же представлена наибольшим разнообразием способов интерпретации, т. е. типов связи между денотатом наименования и семантикой фамилии. Показателем этой тенденции служат объяснения фамилий с недостаточно ясной лексической основой, допускающие вариантные трактовки.

Многочисленность интерпретаций, связанных с родом занятий, обусловлена тем, что большинство денотатов, в том числе те, значение которых сложно скоррелировать со свойствами человека, могут быть рассмотрены в качестве объекта приложения культурной деятельности. Так, из нескольких версий происхождения фамилии Слоевы наиболее вероятной признается та, что предки занимались земледелием на почве — верхнем слое земли» (Тамара, 20 л.).

По данному признаку объединяются фамильные наименования, прямые значения которых весьма различны: Овчинникова – «от «овчина»; человек занимался выделкой шкур овец» (Анна, 19 л.); Алехин – «имеет какое-то отношение к оленеводству. И если еще учесть тот факт, что мой прадед жил в Якутии, то становится понятной и фамилия, а, возможно, и занятие моего предка» (Анна, 17 л.); Волковы – «занимались охотой, и часто – охотой на волков» (Мария, 17 л., есть близкий вариант); Опарина – «есть предположение, что фамилия произошла от слова «опара»; т.к. у бабушки со стороны отца в роду были пекари, то, возможно, наблюдается прямая зависимость фамилии от этой профессии» (Лариса, 18 л.).

Далеко не все тексты столь лапидарны и жанрово однородны. В семье Зубковых (г.Петрозаводск) передается сказка о лекаре, который вылечил царю зубы и получил руку царской дочери. Продолжением является этиологический рассказ: «У лекаря не было имени и фамилии. И князь решил дать ему имя Лехар, а фамилию — Зубко. [...]. Один из его сыновей стал также зубным лекарем, и его стали называть Зубков сын. И с тех пор из поколения в поколение продолжается род под фамилией Зубковы» (Зубкова Ф.М., 73 л.).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Иной в структурном отношении, но сходный по повествовательной интонации и хронотопу тип текста — формульный рассказ о безымянном предке, описательная словесная иллюстрация к расшифровке ононима: фамилия Былинина «скорее всего, произошла от слова «былина» [...] Я думаю, что когда-то давно-давно жил мой предок в какой-нибудь глухой деревеньке. Разводил он куриц, сеял пшеницу и играл на гуслях, рассказывая различные былины. И все его так и звали — дед Былинник, отсюда и пошла наша красивая фамилия» (Екатерина, 18 л.). Воссоздается стереотипный персонализированный образ; и трудно представить, чтобы в севернорусском регионе эта фамилия имела другое истолкование.

Согласно семейным преданиям, род занятий может быть закреплен в фамилии по характеру действий: Тюкины – «видимо, произошла от глагола «тюкать» — ударять, бить, т.к. в Вельске мои предки были плотниками и рабочими-крестьянами» (Светлана, 17 л.). Фамилия Даншова в очень приблизительном «переводе» с карельского истолковывается как «тот, кто привозит» [2] .

В значении фамилии усматривается указание на результат человеческой деятельности в его, прежде всего, «предметном» выражении: «Наш род ведет свое начало от купцов XVI века. Тогда они имели завод по производству ткани «фая» – очень тонкой и красивой (напоминающей крепдешин), и семья носила фамилию Фаевы» (Фуфаева В., 19 л.); «Фамилия Подгол происходит от слова «угол». Прадедушка моей бабушки строил дома, сараи, которые назывались «углами». Поэтому сначала его называли [...] Углов, потом эта кличка видоизменялась, и в результате получилась фамилия Подгол» (Шалимова Н., 20 л.) и т. п. Фамилия может быть получена даже от «прозвища» изделия, данного самим мастером, например, Чубиевы – от того, что «якобы папин прадедушка сшил сапоги, носки которых загибались вверх, и назвал их чубин-сапоги» (Анастасия, 18 л.).

Результат профессиональной деятельности имеет не только «предметное» выражение. В семье потомственных портных говорят: фамилия Новожиловых «пошла от того, что, надевая вещи, которые шили портные нашего рода, люди стремились выглядеть лучше, понравиться друг другу, — жить по-новому» (Карпова О.А., 26 л. Вариант ее двоюродной сестры: «[...] человек, одевая новую одежду, начинал жить по-новому»). Значением номинатива, таким образом, оказывается «создающий новую жизнь», что отсылает к сфере мифологизации профессионального, особенно династического, опыта.

Устанавливаемые соответствия значений могут приобрести характер «обратной связи»: «Моя фамилия раньше звучала не «Терновая», а «Терновская». [...]. Интересно, что корень («тёрн») как бы предопределил род занятий моего прапрадеда – он занимался выращиванием терновых деревьев» (Татьяна, 20 л.).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Связь между фамилией и онтологическими свойствами семьи (в нашем случае – профессиональными) не имеет в системе современных представлений характера жесткой зависимости, но она, несомненно, существует как вероятная, предполагаемая, иногда мистическая, случайная или реализовавшаяся в прошлом (при наименовании).

В семейной повествовательной традиции мотивы профессиональной идентификации связаны, прежде всего, с персональными характеристиками родственников. В отношении членов семьи, рассказы о которых фольклоризуются, семейная память избирательна. Многие персонажи известны потомкам только по сохранившимся окказиональным впечатлениям, единичным биографическим подробностям или по одному-двум социально-статусным признакам.

Если суммировать все имеющиеся у нас микрохарактеристики и микробиографии, становится очевидным, что минимальный набор признаков персонажа семейной истории — это (в порядке убывания) род занятий, имя, сословно-имущественный статус, место жительства, яркий (переломный) биографический факт, запомнившаяся потомку внешняя или характерологическая черта, другие признаки. Наряду с такими предикативными свойствами, как социальное положение и яркий биографический факт, профессиональная принадлежность предка часто обнаруживает лучшую сохранность в семейной памяти, чем имя и родственный статус: «Не знаю, какой прапрадедушка точно был хорошим каретным мастером и делал кареты для царского двора» (Ирина, 18 л.).

В каждом роду есть личности, рассказ о которых составляет основу семейной биографии. Дифференциация родственного пространства осуществляется по целому ряду признаков на основе коллективных и индивидуальных предпочтений: «Единственно, кого она [бабушка — И.Р.] особо отметила, был ее прадедушка. Он был поп, что по тем временам было значимо» (Татьяна, 26 л.); «Родной дядя мамы — Епифанов — был в свое время знаменитым художником в Питере. Это, наверное, единственная интересная личность в нашем роду с маминой стороны» (Ольга, 20 л.).

Поскольку профессия – залог социального престижа, «яркими» и «интересными» признаются родственники, прежде всего, по роду занятий (в очень широком диапазоне), получившие «хорошее образование» (особенно, если это впервые в роду), сделавшие карьеру. Таковыми же являются обладатели сверхъестественных способностей, что соотносится и с профессиональным статусом, и с персональными качествами.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

«Исключительность» – типичный признак при характеристике прародителей – касается, в первую очередь, разносторонности их знаний и умений: «Не было такой работы, которую бы прадедушка не умел делать»; «Не знаю другого человека, который бы работал в столь различных сферах»; дедушка — «мастер на все руки. Он может сделать все, что угодно. За какое бы дело он ни взялся, у него все получается» (высказывания настолько типичны, что не нуждаются в атрибуции).

Не менее, чем в 90% рассказов о предках отмечаются «трудолюбие», «работоспособность» родственников и/или даются собственно профессиональные характеристики. «Больше всего меня поражало то, что дедушка, несмотря на свои годы, а он прожил 77 лет, работал до конца своих дней практически. Дедушка просто не мыслил своей жизни без работы» (Елена, 17 л.), — данное утверждение можно отнести к формульным при характеристике прародителей.

Профессиональная идентификация — наиболее релевантный способ репрезентации родственника стороннему наблюдателю. В семейной истории многие персонажи известны лишь по данному признаку: «О моих прадедушках со стороны отца я знаю только об их профессиях» (Александр, 17 л.), — типовое замечание.

Фонд семейных рассказов во многом формируется на основе профессиональной тематики. Одна из информантов посетовала на то, что мама работает на складе, поэтому дома разговаривать «не о чем», в отличие от семьи друзей, где мама — врач «скорой помощи», и постоянно рассказываются интересные случаи. Профессиональная словесность становится частью семейной не только в семьях учителей, врачей, артистов или капитанов дальнего плавания, но и портных, строителей и т.д.

Кроме специфической сюжетики, «профессиональные» рассказы содержат мотивы общего характера. Один из них можно условно назвать «сапожник без сапог» (так обычно и заканчивается повествование): прадед-портной «шил на заказ, а самому не в чем было ехать на собственную свадьбу» (следуют подробности) (Ольга, 26 л.) и т.п. Рассказы на эту тему демонстрируют свойство профессиональной деятельности – направленность ее во внесемейную сферу, — тем самым актуализируя противопоставления личного/общественного, семейного/государственного и коррелирующие оппозиции.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Фонд семейных рассказов включает мотивы о вольном или невольном приобщении детей к родительским и прародительским специальностям. Эти мотивы очень типичны для автобиографических повествований: «Сколько я себя помню, в детстве я постоянно находилась в школе, у мамы. Она вела урок, а я сидела где-нибудь на последней парте» (Ольга, 17 л., студентка педвуза). Закрепляются устойчивые утверждения: «Ребенок у нас вырос в прокуратуре» (семья военного юриста) и т.п.

Особое место занимают рассказы о «случайных» предсказаниях профессий детям: «Как-то папа рассказывал, что когда он был маленький, то часто приходил к отцу на службу. Когда он заходил в казарму, то первое, что он слышал, было: «А вот и капитан Попов пришел!» Так и получилось: папа тоже стал капитаном, хотя тогда это было так смешно» (Людмила, 17 л., семья военных). О будущей профессии могут судить (в шутку и серьезно) по приписываемым ей свойствам человека: «Я в детстве была очень полная, [...], дядя Володя говорил, что я буду дояркой» (Ирина, 17 л.); дочка «очень уж строгая с младшими, наверное, учителем будет» (Валентина, ок. 35 л.) и т.п.

Профессиональная принадлежность взрослых сказывается на формах семейного воспитания. В учительских семьях популярна игра « в школу», причем чаще участниками ее являются прародители и внуки, которые меняются «профессиональными» ролями: внуки – «учителя», прародители — «ученики».. Создаются специфические формы организации домашних работ; например, дед – учитель устраивает «экзамен» каждому, кто впервые допускается к изготовлению пельменей (Екатерина, 17 л.).

Вполне естественно, что папа-работник милиции учил дочь, «как при встрече с преступником вести себя, как правильно использовать особенности окружающей среды [...], как анализировать ситуацию и ожидать опасности» (Наталья, 17 л.). В другой семье отец- милиционер, застав восьмилетнего сына курящим, велел ему собрать вещи, учебники, полбуханки хлеба и «повез в тюрьму» – к бабушке, где, заперев, заставил выучить стихотворение А.С.Пушкина «Сижу за решеткой в темнице сырой» (Антонина, 18 л.).

Мотив династической преемственности профессии имеет очень высокую частотность. Один из устойчивых сюжетов: член семьи, вопреки своим первоначальным намерениям, полученному образованию и даже желанию родственников, «волею судьбы», возвращается, иногда через много лет, к наследственной профессии. Оппозицию данному мотиву представляет утверждение (которое также часто развертывается в нарратив), что «природа на детях отдыхает». Оно вписывается в систему генеалогических представлений о передаче способностей через поколение и «отталкивании» смежных поколений.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Непрерывность семейной истории находится в зависимости не только от прямой династической преемственности, но от стабильности профессионального статуса старших поколений. Приведем одно показательное рассуждение: «Родители мои [...], поскольку долгие годы, более двадцати лет, работали вместе на одном предприятии, то и семейные праздники, и разговоры, и жизнь складывалась вокруг работы. [В годы перестройки — И.Р.] они сменили работу, кульманы, на которых они работали, стали не нужны и лежат сложенными друг на друга. Вот и получается закономерность, чтобы говорить о какой-то наследственности родословной, нужно дать людям возможность заниматься любимыми делами, с гордостью хранить память о своей нужности. А так опять, как в революцию, цепь случайностей, и изучай потом родословное дерево» (Котова Я.С., ок. 25 л.).

«Яркие личности» в роду определяются в немалой степени по профессиям: престижным, редким (в т. ч. для семьи), связанным с опасностями, разъездами, дающим возможность широкого общения и т. п. Профессиональная принадлежность родственника (несколько больше это касается мужчин) выступает основой для его характеристики. Дед, всю жизнь проработавший в милиции, несомненно, человек героический (что иллюстрируется рассказами о поимке преступников) и «необычайно честный, ни разу в жизни не воспользовавшийся своим положением» (Наталья, 17 л.). Тетя — самая интересная в семье личность, потому что работает проводником, очень общительна и встречается с известными людьми (Марина, 18 л.).

Личные качества тождественны профессиональным. Дед-адвокат характеризуется как человек, способный к учебе, воспитанный, умевший хорошо говорить, «влиять на толпу», обладатель сильного голоса, который достался по наследству от предков-священников («он мог сказать слово, и там свеча стоит — погаснет»), а также как защитник социально обездоленных; именно профессионализм помог ему и семье спастись в послереволюционные годы и т. п. (Калашникова М.Л., 72 л.). В данном случае, как и во всех подобных, рассказ о родственнике превращается в биографическое «житие», представляющее реализацию «призвания» (один из типов биографического рассказа): от предрасположенности (наследственности), способности к учебе, через профессиональные достижения и казусы — к «идеальной» смерти на рабочем месте (здесь — на процессе).

С одной стороны, профессиональная принадлежность дает основание для обнаружения у персонажа известных свойств и акцентирования их, с другой стороны, «профессионализм» в высшем (мистическом) проявлении, к какому бы виду деятельности он ни относился, придает личности черты исключительности вплоть до сверхъестественности.

Профессиональные признаки родственник отчасти сохраняет и в «ином мире», что можно наблюдать на примере варьирования образов в рассказах о вещих сновидениях. Так, из традиционных синонимичных символов смерти при возможности отбираются те, которые соответствуют профессии предка, явившегося во сне. Если покойный дед-плотник строит новую лодку, что означает смерть его сына (К.Б., 18 л., со слов бабушки), то отец-портной на том свете шьет новые костюмы своим сыновьям: «Бабушка увидела швейную машинку, отрезы черной материи и три черных костюма [...]», — с тем же значением (Зоя, 19 л., со слов бабушки).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Констатация личностно-профессиональных качеств направлена как на утверждение, так и на опровержение известных стереотипов. Дед-учитель работал, «не зная ни праздников, ни выходных, порой забывая, что у него есть собственные дети» (Елена, 15 л.); прадед — председатель колхоза «был очень хорошим хозяином, в колхозе его уважали и боялись» (Ольга, 17 л.) и т.п.

В свою очередь, непрестижные профессии получают оправдание в деятельности родственников: прадед — тюремный надзиратель «отличался своим гуманным отношением к заключенным, даже к большевикам (Николай, 17 л.) «Честность» — качество, особенно подчеркиваемое у работников торговли, бухгалтеров. Социальный престиж профессии корректируется в семьях.

В этой связи интересно обратить внимание на профессии, которыми принято пугать детей. Наиболее типичны здесь профессии трубочиста, ассенизатора, дворника: «Будешь плохо учиться – пойдешь в дворники», — что, очевидно, связано с семантикой «сора» и близких ему реалий в традиционной культуре [3] . Вместе с тем есть семейные вариации: в крестьянской семье дочке говорили: «Не учишься – будешь прясть» (Мария, 17 л. — о прабабушке); в современной семье учителей и научных работников «формула запугивания» включает профессию «киоскерши» (Ирина, 39 л.) и т. п.

Закономерно, что мифологизированы, прежде всего, традиционные виды деятельности, связанные с контактами человека с природой, «творением» предметов, врачеванием и т. п. Основой мифологизации многих занятий является представление о способности «профессионала» проникнуть в скрытую для остальных сущность объекта (и природного, и культурного): «Он знает лес, тайгу как никто другой, ориентируется в нем без карт. Мама говорит, что нашему дедушке от Бога дано быть лесником» (Татьяна, 17 л.); « В пекарне, куда [прадед] пришел работать, его быстро возвели в «короли» [...] «Когда все своими руками, своим чутьем доходишь до понимания души хлеба», — говорил прадедушка»» (Жанна, 19 л.); прадед-пахарь «землю чувствовал руками, ощущал ее, понимал» (Ольга, 17 л.); «Дед был самым лучшим садоводом в районе [...] Отец говорил, что дед все время повторял, что яблони — как человеческие души» (Александр, 17 л.). Очевидно, во многом благодаря сакрализации традиционных специальностей, не менее половины наших информантов уверены, что их предки были людьми со сверхъестественными способностями.

С другой стороны, любая профессия имеет собственные основания для мифологизации, поскольку ставит специалиста в эксклюзивные отношения с объектом деятельности, местом и/или характером действий. Родственники, чем бы они ни занимались, наделяются такой мерой профессионализма, которая сказывается на их психо-соматических особенностях, делает носителями эзотерического знания и необыкновенных способностей (от абсолютного значения до рационализированного или иронически переосмысленного): «Устроился он [дед] на мануфактуру к Савве Морозову, десятником. [...]. Умел предсказывать погоду по счетам. Когда сырая погода, косточки на счетах набухают и руке тяжело, это к дождю. А когда солнечная погода – кости легкие, руке легче» (Хорьков Л.О., 50 л.); «Деда я помню [...], мы любили садиться к нему на колени, а он был кузнецом, и руки у него были мозолистые, так он возьмет огонь на руку, и он у него горит, а ему не больно» (Варежкина Т.Н., 40 л.). Аналогичны рассказы, например, об умении учителей «читать мысли» учащихся или «видеть спиной» и т. п. В этой связи профессиональные навыки и интуиция могут рассматриваться как личная (врожденная) неординарность, что очень способствует семейному престижу.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Даже самые обыденные специальности дают возможность родственникам проявить «героизм», реализовать исключительные личные и профессиональные качества: «Папин папа был бухгалтер. [...]. Однажды он спас леспромхоз. Была по документам недосдача денег или что-то в этом роде, а он сидел целые сутки, все пересчитывал по документам и нашел ошибку» (Инна, 19 л.). Другой рассказ — о том, как прадеда, представителя той же профессии, который «был кристально чистым человеком», угрозами и уговорами безрезультатно склоняли к припискам (Мария, 17 л.).

Наконец, среди рассказов, демонстрирующих необыкновенное мастерство родственников, встречаются модификации сюжета «чудесного спасения». Одно из преданий, которое передается в русско-цыганской семье, прямо соотносится с мифо-эпическим прототипом — сюжетом о чудесном даре певца [4] : «Одного родственника поймали за конокрадство и приговорили к смертной казни через расстрел. И когда конвоиры повели его к месту расстрела, он попросил исполнить последнее желание — спеть перед смертью песню. [...]. Все цыгане имеют дар божий — красиво петь. [...] Он пел о любимой женщине, о семье. Конвоиры, не понимая слов, растрогались и на свой страх и риск отпустили его. Впоследствии тот человек дожил до глубокой старости и похоронен в Ленинградской области» (Череповецкая Г.А., 32 л.). Время события отнесено в «сталинские годы».

Второй рассказ может быть включен в широкий круг типологических параллелей, содержащий сказочные мотивы (в частности, реализации функции «трудной задачи»), анекдотические и др.: прадед информанта был «хорошим часовым мастером»; оказавшись в тюрьме за подделку документов, предложил, что «сделает из мякоти хлеба часы. И он сделал, часы заходили. За это его отпустили на три месяца раньше, чем надо» (Любовь, 17л.).

В первом случае значение мотива более соответствует представлению о «магическом даре», во втором усилено «трикстерское» начало, но структурно-семантический тип один: «мастерство избавляет от беды (смерти)».

В конечном итоге, любой профессионализм может быть рассмотрен как магический «дар» свыше в виде определенных личных свойств. Необходимым следствием «дара» является «отдача». В «семейной» интерпретации это может быть осмыслено как «принесение семьи в жертву профессии».[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Представление о профессиональной специализации как «призвании» в комплексе с фактами династической преемственности формирует идею «обязанностей» рода или «задачи, которую он призван решить» (Флоренский 1992, 278; 1993, 214) [5] . Эта «задача» касается не столько конкретной профессии, сколько области деятельности, связанной с известными социально-идеологическими коннотациями и включающей ценностные установки: «По наследству передается склонность к профессиям, с помощью которых можно помогать людям. Нет склонности к личной выгоде и обогащению» (Вероника, 18 л., из учительской семьи). Думается, что установка на «профессионализм» в любой его реализации делает эту идею органичной для семейного круга и личности.

• [1] Топоров В.Н. Имена // Мифы народов мира. Т.1. М., 1991. С.508-510.
• [2] Текст и комментарий см.: Семейные рассказы. / Предисловие и публикация И.А.Разумовой.// Русский школьный фольклор. М., 1998. С.628. №21.
• [3] Новичкова Т.А. Сор и золото в фольклоре // Полярность в культуре. СПб., 1994. С.121-156.
• [4] Жирмунский В.М. Легенда о призвании певца // Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение. Восток и Запад. Л., 1979. С.397-407.
• [5] Свящ. П.Флоренский. Детям моим. Воспоминания прошлых дней. Генеалогические исследования. Из соловецких писем. Завещание. М., 1992. С.278; Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М., 1993. С.214.