Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Одним из центральных вопросов антропологической лингвистики является вопрос о языковой личности как предельной точке индивидуальной дифференциации национального языка. В отечественной науке известен опыт создания диалектологического словаря личности. Интересна попытка группы российских исследователей создать языковой портрет конкретного человека на примере языковой личности с рельефными языковыми чертами, уникальной индивидуальностью, ярко воплотившей в себе черты своего времени, культуры, народа, носителя языковой традиции поколения русской интеллигенции, замечательного языковеда А.А.Реформатского. Языковая личность – это произносительная манера, особенности устной речи, своеобразное использование знания иностранных языков, словаря, заметки на полях любимых книг, любовь к прозвищам, манера общения в семейном кругу, язык писем, стиль написания научных текстов и т.п.

Не осталась без внимания и личность сказителя былин. В очерке «Олонецкая губерния и ее народные рапсоды» А.Ф.Гильфердинг отмечает: «Кроме местных влияний, в былине участвует личная стихия, вносимая в нее каждым певцом; участие это чрезвычайно велико, гораздо больше, чем можно бы предполагать, послушав уверенья самих сказителей, что они поют именно так, как переняли от стариков» [1] . Аналогичный вывод сделан на материале эпической традиции Югослави [2] . Успешно исследовалась типология искусства севернорусского былинного сказителя [3] .

Индивидуальность певца во всех указанных выше работах оценивается интегрально: эпический запас, выбор тем и сюжетов, величина текста, отношение к традиционному тексту, использование устойчивых формул, манера исполнения и т.п. Собственно языковой анализ текстов проводился фрагментарно и без учета принадлежности того или иного языкового явления конкретному сказителю. В наши дни, когда сформировалось специальное направление – лингвофольклористика, в повестку дня исследований языка фольклора встал вопрос о личном вкладе того или иного сказителя в народно-поэтическую речь. Так, сравнительно недавно курской исследовательницей М.А.Караваевой была успешно защищена диссертационная работа на тему «Идиолект былинного певца».

Обратившись к текстам трех кижских сказителей, М.А.Караваева определила их активные (использованные в текстах) лексиконы и сопоставила их между собой. Несовпадающие части лексиконов позволили исследовательнице нарисовать языковой портрет каждого певца и попытаться определить личностные черты, проступившие в этих портретах.

Если судить по лексиконам сказителей, то в идиолекте Рябинина человек – деятель, воин, много значат для него родственные отношения. Отсюда большое количество лексем, характеризующих виды деятельности, ее результат, состояния и ощущения, названия воинских атрибутов. Для певца существенны как борцовские и деятельностные качества богатыря, его отношение к этносу, так и различного рода характеристики бытовых реалий, наименования флоры и фауны. Эпитет в текстах Рябинина – это средство, придающее значимость и масштабность реалиям былинного мира, где нет неопределенности. Для сказителя характерно употребление не только двухэпитетных структур, но и целых атрибутивных цепочек. Лексика певца семантически полярна, что обусловливает присутствие большого количества антонимичных пар. Рябинин пространно характеризует деятельностный мир былины, дифференцируя глагольным словом оттенки происходящего, акцентируя внимание на глаголах говорения, движения и волеизъявления. В лексиконе Рябинина расширены словообразовательные типы с пре- и при-, сложные формы с корнем бел-; нашли применения различные языковые приемы: употребление тавтологических сочетаний разного рода, бинарных структур, широкое использование возможностей многозначных слов, активное варьирование синонимов – в текстах Рябинина обнаружены целые группы слов совпадающих или близких по значению. Оформление типических мест в былинах певца отличается индивидуальностью.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Человек в идиолекте Чукова – управитель, с более выраженным интересом к мыслительной деятельности индивида и его этнической принадлежности. Певец меньше внимания обращает на описание животного или растительного мира, отдавая предпочтение характеристике различных материалов, веществ, жилища и его частей. Признаковый мир в идиолекте Чукова содержит немало прилагательных, определяющих человека, детальных характеристик местности, ощущений и состояний, нередко содержащих как родовые, так и видовые понятия. В деятельностном мире былины у сказителя выделяются слова, обозначающие бытие, процесс еды, глаголы, выражающие различные чувства и характерные движения. Идиолект Чукова отличается большим количеством диалектизмов различного рода, в числе которых много слов, подвергшихся фонетической трансформации. В лексиконе певца присутствует немало индивидуально употребляемых двухэпитетных структур, синонимических рядов, биномов различного характера, сравнений и формульных фрагментов.

Сказительскую манеру Романова характеризует мягкость стиля, присутствие большого количества диминутивных форм с различной морфемной структурой. Певец акцентирует внимание на обозначениях женщины и ребенка, названиях характерных примет человека. Пространно описывая бытовые реалии, мир рыб, он немногословен в характеристиках воинских атрибутов и животного мира. В текстах певца практически нет атрибутивных цепочек, немного двухэпитетных структур, среди определений преобладают слова с положительной коннотацией. Романов оригинален в использовании сложных прилагательных, тавтологических эпитетосочетаний, но традиционен в употреблении глагольной тавтологии. Сказитель напрямую связывает процессуальный мир былины со сферой человеческих ощущений, волеизъявлений и различного рода передвижений в пространстве, будучи лаконичным в области глаголов говорения и слов, описывающих единоборства и деятельность, с ними связанную. Певец нередко представляет авторский вариант формульных мест былины, демонстрируя наличие в своей эпической памяти запаса синонимов и традиционных сочетаний [4] .

В завершающую стадию вступает осуществление проекта курских лингвофольклористов, поставивших перед собой цель – заполнить досадную лакуну в отечественной лексикографии и пополнить ряд других самых разнообразных по типу и материалу словарей лексикон устно-поэтической речи. Совсем недавно в свет вышел пробный выпуск «Словаря языка русского фольклора» [5] . В нем представлена часть лексики из былинных текстов. Учитывая, что фольклор четко дифференцируется по жанрам, на первом этапе объектом фольклорной лексикографии был избран эпический жанр. Базой первой очереди словаря стали тексты из «Онежских былин» А.Ф.Гильфердинга. Выбор обусловлен высоким научным авторитетом собрания, единством места и времени фиксации былинных текстов, достаточным количеством хорошо сохранившихся текстов. Мы опирались на второе издание (СПб., 1894-1900).

Курский проект словаря принципиально отличается от реализуемых сейчас в России и за ее пределами проектов этнолингвистических словарей Н.И. и С.М. Толстых и Е.Бартминьского. Это словарь подчеркнуто лингвистический. Он систематизирует, обобщает и описывает только факты народно-поэтической речи, только то, что представлено в фольклорных текстах.

Принципиальными посылками в работе над словарем языка фольклора для нас являются следующие:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

• семантика и функция каждого слова определяется только в рамках и только средствами фольклорного текста;
• семантическая структура фольклорного слова специфична, и его своеобразие определяется структурой и поэтикой текста, а также фольклорной картиной мира;
• в основу лексикографического описания слова должен быть положен учет всех выявленных связей описываемого слова с другими лексемами конкретного текста и всего корпуса привлеченных текстов;
• специфике фольклорного слова должна соответствовать структура словарной статьи.

Эти посылки, по нашему мнению, обеспечивают объективность выводов, адекватность лексикографического описания слова, дают возможность использовать прием аппликации при сопоставлении аналогичных лексем (концептов) различных фольклорных собраний одного жанра, нескольких жанров, а также народно-поэтического творчества других этносов.

По мнению курских фольклорных лексикографов, задуманный словарь языка в принципе должен отличаться от всех существующих словарей особым построением словарной статьи, отражающей семантическую структуру и связи народно-поэтического слова. Многолетний опыт анализа фольклорной лексики утвердил нас в том, что определение семантической структуры слова возможно только при условии одновременного учета всех связей описываемого слова, не только валентных, но и всех иных.

«Лексикографический портрет» слова в нашем понимании состоит из семи структурных частей:

• идентифицирующей;
• парадигматической;
• синтагматической;
• парадигматико-синтагматической;
• словообразовательной;
• функциональной;
• дополнительно-информационной.

Условные обозначения:

#: база статьи (корпус лексикографически представленных текстов); заглавное слово (количество словоупотреблений); 'толкование' (где это требуется); иллюстрация; ||: изофункциональные слова; =: варианты акцентные, морфемные и иные, включая диминутивы; S: связи с существительными; A: связи с прилагательными; V: связи с глаголами; Num: связи с числительными; Adv: связи с наречиями; /…/: ассоциативные ряды; F: поэтическая функция; >: производящее слово; +: дополнительная информация, комментарии.

За пределами словника и, естественно, лексикографического описания мы оставляем все служебные слова (предлоги, частицы, союзы, междометия), а также местоимения и имена собственные. Остальные 7439 лексемы во всех своих 150900 словоупотреблениях найдут свое отражение в первой (былинной) очереди словаря.

Последовательность описания лексем соотнесена со структурой эпической картины мира, которая складывается из концептов и связей между ними. Концепты артикулируются с помощью лексем, и в итоге возникает языковая картина мира.

Каждый фрагмент эпической или лирической картины мира репрезентируется определенной совокупностью лексем различной частеречной принадлежности. Этот набор лексем мы именуем термином кластер. Кластер – это объединение языковых элементов, обладающих некоторыми общими признаками [Комлев 1995: 57]. Кластерный подход в нашем представлении – это лексикографическое описание всех входящих в кластер лексем с параллельным установлением всех связей каждого слова с остальными словами, представляющими один и тот же фрагмент фольклорной картины мира.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

У кластерного подхода обнаруживаются значительные эвристические возможности. Он помогает толковать слова, находящиеся за пределами литературного языка и не отмеченные диалектологическими словарями, интерпретировать т.н. «темные» слова, создает благодатное исследовательское поле для специалистов по морфологии и словообразованию и т.д., а на более глубоком уровне он способствует установлению своеобразия «мировидения» этноса, ментальности носителей фольклора.

Продолжающаяся работа над словарем открывает всё новые его возможности. В частности словарь актуализирует проблему идиолекта показателя индивидуального, личностного участия носителя традиционного, канонического былинного текста в формировании и функционирования языка фольклора. Начнем с того, что составителями принято правило, согласно которому единично употребленная во всем корпусе расписываемых текстов (скажем, трехсот текстов «Онежских былин») лексема в словаре представляется только иллюстрацией с обязательным указанием исполнителя, места записи и сюжета (названия былины). Например:

# Гильф.

Тридевяносто (1)

А этот камень был тридевяносто пуд (1, № 58, 127)

+: Фепонов (Пудога) «Последняя поездка Ильи Муромца»

(Поскольку в последующем мы приводим примеры исключительно из былин А.Ф.Гильфердинга, мы опускаем знак базы – # Гильф.)

Принятая нами практика приводит к тому, что свыше 40% всего былинного лексикона (в нашем случае это около трех тысяч слов) «авторизуется», т.е. становится известным, какой исполнитель однажды в тексте былины использовал то или иное слово. При этом неважно, какое это слово – общеупотребительное или редкое, диалектное или «темное», или даже «призрачное» [6] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Обратимся к кластеру соматизмов – наименований частей тела. Перед нами несколько словарных статей, описывающих лексемы с «авторским» словоупотреблением.

{Затылок} (1) Пришла стрелочка Соловью во правый глаз, Вышла Соловью в затылочек (2, № 112, 42) +: Дьяков (Кижи) «Илья Муромец и Соловей разбойник»

Лельки (2) 'Фольк. Груди' [СРНГ: 16: 345] Он правою рукою ю по лелькам бил, А левою ногою ю под гузно пихнул (1, № 34, 146) Vo: бить по л. 2 /…/: лельки… гузно 2 +: Грищин (Толвуй) «Дунай»

Лицовый (1) [Знач.?] Обвернулся на стенку лицовую, Ко той ко стопочке точеныи (1, № 67, 153) +: Антонов (Пудога) «Смерть Чурилы»

{Мизинец} (1) =: мизёнышек 1 Он берет ту чару единым перстом, Единым перстом берёт мизёнышком (1, № 26, 147) +: Котова (Повенец) «Добрыня и Алеша»

Можно было бы также взять статьи слов пуп, пясть, челка, челомбитчик.

Существенная часть тела – спина – в эпической картине мира практически исключена, упоминание ее носит случайный, а потому авторский характер.

Спина (1) Ай на спину-ту клал он лошадиную Двенадцать потников двенадцать войлоков (3, № 210, 22) +: Панов (Водлозеро) «Илья Муромец».

Обратим внимание, что речь идет о спине лошади. Соответствующая часть тела человека в «Онежских былинах» называется словами хребет или хребтинище.

Хребет (5) А садил-то ю к головы хребтом (2, № 31, 275) Vo: садить хребтом к голове лошади 5 +: Рябинин (Кижи)

Пять раз использовал слово хребет в значении 'спина' Рябинин в нескольких текстах в составе авторской формулы садить хребтом к голове лошади.

Хребтинище (1) – А к царю сидит он хребтинищом (3, № 196, 24) +: Захаров (Водлозеро) «Илья Муромец и идолище»

П.Флоренский на страницах книги «У водоразделов мысли» описал свои впечатления от народного хорового пения. «… Полная свобода всех голосов, «сочинение» их друг с другом, в противоположность подчинению. Тут нет раз навсегда закрепленных, неизменных хоровых «партий». При каждом из повторений напева, на новые слова, появляются новые варианты, как у запевалы, так и у певцов хора. Мало того, нередко хор, при повторениях, вступает не на том месте, как ранее, и вступает не сразу, как там, – вразбивку; а это и вовсе не умолкает во время одного или нескольких запевов. Единство достигается внутренним взаимопониманием исполнителей, а не внешними рамками. Каждый, более-менее, импровизирует, но тем не разлагает целого, – напротив, связывает прочней, ибо общее дело вяжется каждым исполнителем, – многократно и многообразно. За хором сохраняется полная свобода переходить от унисона, частичного или общего, к осуществленному многоголосию. Так народная музыка охватывает неиссякаемый океан возникающих чувств, в противоположность застывшей и выкристаллизовавшейся готике | стиля конрапунктического. Иначе, русская песня есть осуществление того «хорового начала», на которое думали опереть русскую общественность славянофилы». Это явление философ назвал термином гетерофония [7] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Аналогичное впечатление возникло и у нас, когда приступили к работе над словарем. Рассыпанные на словоупотребления, тексты, превращаясь в лексиконы, вдруг как бы заговорили языком своих исполнителей. По аналогии с термином П.Флоренского это явление мы могли бы назвать гетеролексией. Так, достаточно частотно определение леванидов.

Леванидов (25) Леванидов крест 'Название чудодейственного креста, также местн. н. в устн. народн. творчестве'. От греч. «из ливанского дерева» [Фасмер: 2: 472] Да к тому кресту поехал Леванидову (1, № 6, 102) S: дуб 1, книга 2, крест 22

Однако наряду с устойчивым эпитетом в текстах зазвучали различные гапакс легомена.

Деванделидов (1) См. Леванидов Из-под белые березки кудревастенькие, Из-под чуднаго креста Деванделидова Шли туто четыре гнедые туры (3, № 258, 1) +: Лядков (Кенозеро) «Василий Игнатьевич и Батыга»

Мендалидов (3) См. Леванидов – Двор у Чурила на Почаи реки, – У чудна креста де Мендалидова (3, № 223, 115) S: крест 3 +: Поромской (Кенозеро) «Молодость Чурилы». Частица де собирателем могла бы быть воспринята как часть последующего слова и оформлена как Демендалидов. Ср. с предыдущим Деванделидов.

Левантинов (1) См. Леванидов Из-под белыя березки кудревастенькия, Да из-под чуднаго креста да Левантинова, Выходила тут турица златорогая (2, № 116, 1) +: Корнилов (Кижи) «Василий Игнатьевич и Батыга»

Леванидин (1) См. Леванидов Сидит Соловей Рахманович, Сидит у реченки у Черныи, У того дуба Леванидина (2, № 112, 18) +: Дьяков (Кижи) «Илья Муромец и Соловей разбойник»

Левинов (1) См. Леванидов Собрались три сильних русских три могучиих богатыря Ко кресту да ко Левинову (2, № 158, 29) +: Касьянов (Кижи) «Михаил Потык»[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Аналогичные «веера» изофункциональных определений увидим мы, листая страницы словаря, описывающие различные кластеры – фрагменты фольклорной картины мира. Рядом с узуальным багрецовый мы находим багречевый и батрецовый.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Багрецовый (5) 'от багрец 'красная краска' [СлРЯ XI–XVII вв.: 2: 63] – Розстиланы сукна багрецовые (3, № 230, 305) S: сукна 5 +: Кенозеро

Багречевый (2) 'от багрец красная краска' [?] «Утяни все сукна багречевыя, «Убивай гвоздьём шеломчатыим (3, № 304, 42) S: сукна 2 +: Швецов (Моша) «Илья Муромец и Калин царь»

Батрецовый (1) 'знач.?' [СРНГ: 2: 147] – Да мощёны–де были мосты всё дубовые, – Сверху стланы–де сукна батрецовые (3, № 225, 289) +: Поромской (Кенозеро) «Дюк». В СРНГ прилагательное батрецовый представлено без толкования (знач.?) с былинной цитатой из Гильфердинга. Полагаем, что батрецовый – искаженное слово багрецовый 'красный', определение к существительному сукна

Рябинин характеризует сукно иным по форме, но близким по семантике словом.

Гормузинный (2) [Знач.?] [СРНГ: 7: 46]. Отсылка: см. Гармазинов. Гармазиново сукно 'Красное сукно' [СРНГ: 6: 142] «Настланы–то у ней сукна гормузинные (2, № 85, 123) ||: кармазинный +: Рябинин (Кижи) «Дюк»

В идиолекте возможен «цветовой алогизм» – синие чулки красного цвета.

Кармазинный (3) '1. Ярко–красный', '2. Только в сочет. Кармазинное сукно – тонкое красное сукно' [СлРЯ XI–XVII вв.: 7: 71] Да ставал Илья на чеботы сафьянные, Да на сини чулки кармазинные (3. No 219, 55) ||: гормузинный +: Поромской (Кенозеро)

Популярный в фольклоре рыбий зуб в речи разных исполнителей дает морфологически различные прилагательные

Рыбчатый (2) А й садился Ильюша за дубовый стол, А й во тот ли во почёстной во большом-угол На тую ли на скамеечку на рыбчатую (3, № 215, 45) S: скамейка 2 >: рыбий [зуб] > из рыбьего зуба +: Суханов (Водлозеро) «Добрыня и Алёша»

Рыбьящетый (2) Хорошо, братци, карабль наши зукрашен всем! Еще рубка на карабли была рыбьящета. В этой бесёдке рыбьящетой Сидел молодой Соловей Будимирович (1, № 36, 33) S: беседка 1, рубка 1 >: рыбий [зуб] > из рыбьего зуба +: Гришин (Толвуй) «Соловей Будимирович»

Родинка, родимое пятно разными певцами именуется по-разному.

Знадёбка (2) 'Фольк. Родимое пятно, родинка' [СРНГ: 11: 305] – А у моёго у милаго у дитятка – Была-то ведь знадёбка родимная, – А был-то на головки рубечёк-то есть [...] А есть там была знадёбка родимная (1, № 49, 238) +: Прохоров (Пудога) «Добрыня и Алеша»

Знамя2 (3) 'Примета, родимое пятно, родинка' [СРНГ: 11: 308] «А й на правой на щеки есть три знамени у мня, «Как три знамени у мня твои родительски (3, № 215, 203) A: родительский 1 Num: три 3 V: [быть] 3

Знамечко (5) 'Фольк. Метка, знак' [СРНГ: 11: 308] «И ой же Добрынина матушка! «Какое у Добрыни было знамечко? – Знамечко было на головушки. – Ущупала ёна знамечко (3, № 290, 101) Vs: [быть] 4 Vo: ущупать 1+: Кенозеро. Два певца в одном сюжете

Есть в «Онежских былинах» и пятно родимное.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В былинах нередки ситуации, когда животные или птицы начинают говорить человеческим языком. В этом случае многие сказители ищут свой глагол.

Провештвовать (3) Поутру ставает ево добрый конь, Он провештвует языком человеческим (3, № 304, 197) Ss: |конь| 3 So: языком |человеческим| 3 +: Швецов (Моша), два текста.

Провещить (1) – А я тебе звущую провещую есть (1, № 49, 285) +: Прохоров (Пудога) «Добрыня и Алеша»

Проязычить (1) Воспроговорили белыя лебедушки, Проязычили языком человеческим (2, № 87, 24) +: Рябинин (Кижи)

Жерствовать (1) 'Говорить, вещать' [СРНГ: 9: 144]. Примечание собирателя: «Так несколько раз» [Гильф.2: 701] Жерствуе конь языком человечьиим (2, № 192, 111) +: Лисица (Выгозеро) «Данило Игнатьевич»:

Испровергнуться (1) Испровержется ворон птица хитрая: «А й ты, Петре Петрович, королевской сын! «Не спускай–ко ты, Петре, калену стрелу (2, № 182, 10) +: Захаров (Выгозеро) «Королевичи из Крякова».[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Шире всего наборы изофункциональных по цели и индивидуальных по форме определений к вещам, привезенных с Востока. Так, например, певцы определяют копье или меч.

Буржамецкий (4) См. Бурзамецкий Во-вторых брал копье боржамецкии (2, № 75, 187) =: боржамецкий 2, буржомецкий 2 S: копье 4 +: у Швецова (Моша) в тексте «Хотен Блудович» и буржомец- кое, и буржамецкое.

Бурзамецкий (9) 'Бурзамецкий «языческий», устн. народн. творчество. См. мурзамецкий' [Фасмер: 1: 244]; 'Бурзамецкий и бурзомецкий, фольк. Эпитет копья, меча' [СРНГ: 3: 286] Да не было у Добрыни платья цветнаго, Да не было меча да бурзомецкаго (2, № 156, 51) =: бурзомецкий 5 S: копье 8, меч 1

Муржамецкий (6) 'фольк. То же, что мурзамецкий. Копье муржемецкое' [СРНГ: 18: 354]. Мурзамецкий 'фольк. То же, что мурзавецкий' [СРНГ: 18: 354]. Музавецкий 'фольк Восточный; татарский' [СРНГ: 18: 354] «Приударить надо в копья в муржамецкии (2, № 77, 159) S: копье 6

Мурамецкий (4) 'фольк. Восточный; татарский (о копье)' [СРНГ: 18: 351] В головы клали саблю вострую, Возле себя копье мурамецкое. (2, № 139, 158) S: копье (4) +: муржамецкое и мурамецкое в текстах кижских певцов, причём первое — у Рябинина, второе — у Суриковой и Дутикова

Бурманецкий (2) Да спущали телеги ордынские, Становили-то копья бурманецкие (3, № 296, 193) S: копье 2 +: Ст. Максимов (Кенозеро) «Илья Муромец и Калин царь»[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Китайский шелк определяется «веером» изофункциональных эпитетов, и у каждого такого эпитета свой автор.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Муханьский (3) 'фольк. Шемаханский. Шелки муханские. Былины Севера. Астахова' [СРНГ: 19: 36]. Также: Мухан 'Магометанин' [СРНГ: 19: 36] Подвязывал шелками муханьскими (2, № 138, 132) +: трижды в одном тексте у Суриковой (Кижи) «Илья Муромец и Калин царь»

Маханский (2) См. муханский Ай как подпруги у его седелышка да шелковыи, Ай как того шелку ли китайскаго, Да славнаго того маханскаго… Ай маханский шолк да не сорвется (3, № 216, 29) /… /: китайский… маханский 1 +: Панов (Водлозеро) «Илья Муромец».

Шамахинский (4) «Шемахинская плётка 'шелковая плётка', часто в былинах о Добрыне Никитиче… Производное от названия города Шемаха, в Азербайджане» [Фасмер: 4: 427] Выдернул же плётку шамахинскую А семи шелков да шамахинскиих (1, № 5, 470) S: плётка 3, шёлк 1 +: Калинин (Повенец) «Добрыня Никитич»

Шемаханский (14) Он подтягиват подпруги шелковыя, А семи шелков да шемаханскиих (2, № 115, 68) S: шёлк 14

Шемахинский (2) «А не нашего шолку, шемахинскаго (3, № 206, 70) S: шёлк 2[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Шемуханский (1) [Знач.?] Двенадцать попружков подтягивал Шелку да шемуханскаго (2, № 145, 47) +: Дутиков (Кижи) «Добрыня и Алеша»

Шаматинский (1) [Знач.?] «А й того ль кладьте шолку Шаматиньскаго (3, № 213, 44) +: Федулов (Водлозеро) «Дюк»

Шанский (4) [Знач.?] И во уздицах повода были шелковыи, Ведь разных шолков шолков шанскиих (2, № 128, 41) S: шёлк 4 +: Щеголенок (Кижи)

Шахтанский (1) [Знач.?] Не просты были подпруги, семи шелков, Не простого-то шолку, шахтанскаго (1, № 64, 32) +: Антонов (Пудога) «Добрыня и змей»

Заинтересованный читатель нашего словаря найдет в нем самые разнообразные элементы идиолектов практически всех исполнителей, увековеченных в «Онежских былинах». Это могут быть индивидуальные устойчивые конструкции, варианты общеэпических формул, неожиданные определения (типа золоченая речка), авторские цепочки определений, свои ассоциативные ряды.

Когда словарь былинной лексики будет завершен, можно будет суммировать речевые отличия каждого исполнителя и выявить степень дифференцированности активного сказительского лексикона каждого певца.

• [1] Онежские былины, записанные А.Ф.Гильфердингом летом 1871 года: В 3-х т. - Изд. 2-е. - СПб., 1894-1900. Т.1. С.31.
• [2] Лорд А.Б. Сказитель / Пер. с англ. - М.: Восточная литература, 1994.
• [3] Черняева Н.Г. К исследованию типологии искусства былинного сказителя // Советская этнография, 1976, №5.
• [4] Черняева Н.Г. К исследованию типологии искусства былинного сказителя // Советская этнография, 1976, №5. С.157-159.
• [5] Бобунова М.А., Хроленко А.Т. Словарь языка русского фольклора: Лексика былинных текстов (Пробный выпуск). - Курск: Изд-во Курск. гос. пед. ун-т, 1999.
• [6] Этим термином известный специалист по этимологии И.Г.Добродомов называет "слова", возникшие при неправильном прочтении древнерусских текстов их переписчиками или издателями, но тем не менее не утратившие права быть включенными в словарь с разъяснением их "призрачности".
• [7] Флоренский П.А. У водоразделов мысли. Т.2. М.: Правда, 1990. С.30-31.