Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (№ проекта 97-04-06081).

Повесть о бесе Зерефере — переводное византийское патериковое сказание, в основе которого лежит древний «странствующий» сюжет о попытке дьявола покаяться и вернуться на небо. Бес Зерефер, явившийся к некоему старцу в облике человека, пытается обманом узнать у него, может ли Бог простить дьявола и вернуть ему прежнее ангельское достоинство. Зереферу вполне удается его замысел, он получает от Бога ответ на свой вопрос. Милосердие Божие настолько велико, что и дьявол может быть прощен, если смирится и покается. Бес должен три года простоять на одном месте лицом к востоку и непрестанно называть себя «древней злобой», «помраченной прелестью» и «мерзостью запустения». Однако Зерефер отвергает такой путь спасения, потому что не может отказаться от своей славы и власти над грешниками. «И еще обладаю грешники, — говорит он старцу, — и любят мя, в сръдци им есмь и ходят въ послух мой. А аз да буду раб непотребен, смирен и худ покаяния ради? Ни, злый старче, не буди то». «Древнее зло новым добром быти не может» — таков нравственный итог этого произведения.

В греческой рукописной традиции повесть входила в состав «дополнительной части» (термин М.Капальдо), присоединенной к производному виду алфавитно-анонимного собрания «Изречений святых старцев» (славянский перевод этого собрания принято именовать Азбучно-Иерусалимским патериком). На определенном этапе своей истории повесть была использована в качестве «примера» (exemplum) при составлении гомилии о покаянии (латинский перевод названия: «De Poenitentia, quodque, de sua ipsius salute not sit desperandum»), возникновение которой связывалось с именем св. Амфилохия Иконийского (IV в.) [1] .

В древнерусской книжности повесть известна с XIV в. в составе Азбучно-Иерусалимского и Сводного патериков (каждый из этих двух патериков содержит свою редакцию повести). В начале XVII в., вероятнее всего в Киеве, возникла компилятивная редакция повести, составитель которой последовательно объединил в одном тексте чтения двух ранних патериковых редакций [2] . В 1620-е гг. на ее основе была создана еще одна редакция, опубликованная отдельным изданием в 1626 г. известным типографом Киево-Печерской лавры Памвой Берындой [3] . Безымянный старец, с которым встречается Зерефер, получил в этой редакции имя — Антоний Великий. Наконец, в кон. 1680 — нач. 1690-х гг. редакцию киевского издания 1626 г. переработал Димитрий Ростовский. Новую редакцию он включил в свои четьи Минеи под 17 января как приложение к Житию Антония Великого [4] .

Изучение рукописной традиции повести показало, что она неоднократно редактировалась и в XVIII-XIX вв. Среди этих поздних ее переделок наибольший интерес представляет Усть-Цилемская редакция (далее: УЦР), созданная известным печорским книжником И.С.Мяндиным (1823-1894 гг.). УЦР известна пока в единственном списке в составе написанного Мяндиным рукописного сборника третьей четв. XIX в. [5] Основой для УЦР послужила редакция киевского издания 1626 г.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Переработка исходного текста в УЦР вполне соответствует основным творческим приемам И.С.Мяндина, установленным на материале других его пересказов (см. работы В.И.Малышева, Н.С.Демковой и Н.Ф.Дробленковой, О.В.Творогова, Е.М.Шварц, Е.П.Ширмаковой, Т.С.Троицкой, Т.Ф.Чалковой, Е.К.Пиотровской, Е.К.Ромодановской, А.Г.Боброва). Редактор значительно сокращает текст, освобождает его от «длиннот» и повторов, более кратко пересказывает отдельные фрагменты. Особенно эта тенденция к сокращению текста заметна в начале повести, в описании «величия» и «прозорливости» Антония. Подробную характеристику святости Антония в исходном тексте И.С.Мяндин заменяет всего несколькими предложениями, сохраняя, однако, основной смысл этого фрагмента в источнике. Полностью снято в УЦР обращенное к Антонию требование ангела написать «случшаяся сия последним родом, яко да не отчаваются хотящеи приити в покаание…». Различные мелкие сокращения последовательно произведены редактором по всему тексту.

В УЦР наблюдаются и попытки переосмысления текста. Особый интерес в этом отношении представляет кульминационная сцена — второе посещение Зерефером Антония. И.С.Мяндин предельно обостряет конфликт между старцем и бесом, или, точнее, между «сакральным» и «бесовским» миром. Если в исходном тексте старец не открывает бесу, что знает его истинную природу, и лишь «в уме своем» называет его «лживым дьяволом» и «древней злобой», то в УЦР он сразу же разоблачает мнимого покаяльника: «Чего ради прииде ко мне, о прелукавый дияволе, искушаяй мене? Или мниши, яко утаитися имаши от всеведящаго сердца и утробы и сядящаго на высокихъ Бога?» Полностью переделан в УЦР заключительный монолог Зерефера, в котором он отказывается принести покаяние. Зерефер предстает в УЦР более могущественным, нежели в тексте киевского издания: он объявляет себя «сотником» бесов и «тысящником» «тмочисленных полков сатанинских». «Сила» и «величие» Зерефера в мяндинской версии заключается не просто в любви к нему грешников и в их покорности, а в его твердой уверенности в своей полной будущей победе над христианским миром: «Азъ бо ныне силою моихъ коварствъ могу привлещи безчисленно подобныхъ тебе калугеровъ и с собою во адъ ко отцу нашему сатане вечно томитися в нестерпимыхъ мукахъ, паче же в последния веки. Азъ иноческим и священническим чиномъ наполню геену. А християне не избежат моихъ сетей, коихъ азъ с помощники моими простру во весь миръ толико, яко никтоже можетъ гонзути их».

В этом монологе Зерефера в УЦР особое внимание обращает на себя угроза беса наполнить геенну «иноческим и священническим чином». Образ мучающихся на том свете нечестивых иереев является почти обязательным элементом описаний ада в древнерусских эсхатологических сказаниях. Однако в решении этой темы в УЦР нельзя не увидеть и влияния старообрядческой идеологии. Как известно, сама возможность проведения в ХVII в. церковных реформ объяснялась старообрядцами ослаблением благочестия в среде духовенства, что рассматривалось в свою очередь как результат происков сатаны. Угроза Зерефера в УЦР «привлещи» и свести в ад «иноческий и священнический чин», «паче же в последния веки» (примечательно это уточнение!), несомненно, напоминает «вражий умысел» дьявола-антихриста, каким его представляли себе старообрядцы, погубить на Руси православную церковь и все духовенство. Как писал в своей челобитной 1676 г. царю Феодору Алексеевичу протопоп Аввакум, «столпи поколебашася наветом сатаны, патриарси изнемогоша, святители падоша, и все священство еле живо — бог весть! — али и умроша». Убеждение в том, что после реформы церкви священство погибло, привело к появлению старообрядческой беспоповщины, к которой и принадлежал И.С.Мяндин. Согласно разысканиям В.И.Малышева, И.С.Мяндин не был ригористом в религиозных вопросах, не принимал участия в спорах о вере и даже «не лишен был в душе вольнодумства» [6] , однако религиозно-исторические воззрения своих единоверцев он, разумеется, не мог не разделять. Если в ранних редакциях повести ставится вопрос о возможности восстановления (апокатастасисе) зла, то Мяндин размышляет о том, что само добро может быть поглощено злом, кромешным миром. Показав в УЦР страшную силу зла, которая угрожает христианскому миру, усть-цилемский книжник выразил в то же время надежду на конечную победу добра. Заключительные слова Антония в исходном тексте — «древняя злоба нова добродетель быти не может», — в которых по сути заключена мысль о совечности зла добру, И.С.Мяндин заменил молитвой старца к Богу о преодолении зла: «яко да бы не збытися таковому демоню коварству над иноческим и священническим чином, но да сохранитъ ихъ своею благостынею». Оптимистический характер УЦР поддерживается и рассуждениями о безграничности Божьего милосердия и о всесильности покаяния, которыми завершается мяндинский пересказ. Частично эти рассуждения, не имеющие текстуальных совпадений с аналогичным фрагментом в издании 1626 г., также переданы как молитва Антония к Богу. В контексте поставленных в УЦР проблем они воспринимаются, в отличие от ранней редакции, не столько как отвлеченные богословские положения, «общие места», сколько как указание конкретного пути спасения в переживаемый христианским миром трагический период его истории. Покаяние, надежда на Бога, вера в «благоутробие» Божие — и есть то «оружие» против дьявола, которое помешает Зереферу, сатане-антихристу (а именно такой масштаб приобретает этот образ у Мяндина), осуществить свои планы, окончательно пленить и погубить христианский мир. Приуроченная к эпохе древних «скитских отцов», Антония Великого, но наполненная актуальными для старообрядчества размышлениями о судьбе церкви, всего христианского мира «в последния веки», УЦР обнаруживает в себе черты иносказания, приобретает характер повести-предупреждения, грозного пророчества.

Отражение старообрядческой идеологии в пересказе И.С.Мяндина — черта, которая, как кажется, еще не отмечалась исследователями на материале других его переработок древнерусских повестей. Анализ УЦР позволяет, таким образом, установить некоторые новые особенности творчества этого самобытного крестьянского книжника ХIХ в.

• [1] См.: Combefis Fr. SS. Patrum Amphilochii Iconiensis, Methodii Patarensis, et Andreae Cretensis Opera omnia. Parisiis, 1644. P.91-115; Possinus P. Thesaurus asceticus. Tolosae, 1683. P.255-265.
• [2] ГИМ, Музейское собр., №290, л.156об.-162об. и др.
• [3] См.: Шевченко С. Повесть о бесе Зерефере, изданная в 1626 году Киево-Печерской Лаврой // Русский филологический вестник. 1915. №2. С.325-333.
• [4] Димитрий Ростовский. Книга житий святых: декабрь, январь, февраль. Киев, 1695. Л.463-464об.
• [5] ИРЛИ, Усть-Цилемское собр., №67, л.38-49об.
• [6] Малышев В.И. Усть-Цилемский книгописец и писатель ХIХ в. И.С.Мяндин // Древнерусская книжность: По материалам Пушкинского Дома. Л., 1985. С.337.