Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ 02-01-00071а.

Переживаемая нами эпоха, с одной стороны, характеризуется появлением новых историко–культурных общностей за счет протекающих сегодня процессов миграции, метисации и пр., с другой – ростом этнического самосознания, возрождением давно сложившихся этнокультурных групп, в их числе обладающих сознанием своей обособленности (субэтносов). Русский народ, численно относящийся к наиболее крупным этносам мира (более 100 млн. человек), характеризуется культурным разнообразием, обусловленным своеобразием этапов этнической истории, природно–географической спецификой мест проживания. В советском государстве целенаправленно, на идеологическом уровне, поддерживался процесс нивелирования культурных различий. В научной литературе был распространен взгляд, заключавшийся в том, что усиление гомогенности русского народа обусловлено сближением субэтнических групп с основной массой русского населения, т.е. протеканием так называемых процессов внутриэтнической консолидации [1] . В последние годы, в связи с восстановлением православной церкви, возрождением, казалось навсегда, забытых народных праздников и обрядов, мы можем наблюдать обратные процессы, которые в зарубежной литературе окрестили как «взрыв этничности». Таким образом, в силу ряда объективных причин за десятилетие буржуазного развития страны культурная неоднородность населения возросла. В вопросе этнического ренессанса нельзя не отдать должное вновь создаваемым национально–культурным центрам, фольклорно–этнографическим объединениям и творческим коллективам, целью деятельности которых была популяризация народного фольклора, традиций одежды и т.д. Отметим, что повышение этнической составляющей в жизни общества идет в противовес другим наблюдаемым сегодня процессам стандартизации, вестернизации, американизации русской и, в целом, российской культуры под влиянием средств массовой информации.

В состав многих народов входят субэтносы или этнографические группы, возникшие вследствие консолидационных и ассимиляционных процессов. В этнографии к настоящему времени стал очевидным факт сосредоточения максимально выраженных этнических свойств у таксономически низких подразделений этноса – в малых этнографических и этнических группах (в этой связи вспомним высказывание В.О.Ключевского: «Единство – больше на этнографических связях, чем на общих политических идеях или интересах»). В основе общности этнографической или этнической группы, как и, в целом, этноса, лежат комплексные представления о «своих», которые включают общность происхождения и судеб, культурно–бытовых особенностей, вероисповедания (в данном случае не указываем на общность территории, языка, которые само собой разумеются). Не поставленной и, естественно, не решенной на сегодня проблемой является выявление критерия, согласно которому каждая этнокультурная группа идентифицирует и сохраняет себя, а также обозначает символические «границы» разделения общности.

Все группы восточнославянского населения в Сибири имеют свою историческую родину, этническую информацию из которой они выносят в процессе миграций и по времени дольше или меньше сохраняют. Можно констатировать, что пока не нашли должного освещения вопросы этнических эволюций и трансформаций культур групп–мигрантов по отношению к исходной модели (первичному материалу), причин и следствий ослабления или разрушения «границ», динамики и направленности их взаимодействий.

Изложенные выше проблемы имеются возможности решить на основе использования материалов конкретного региона Западной Сибири. Многочисленность русского и, в целом, восточноевропейского, населения в Западной Сибири обусловила образование здесь своеобразных этнографических и этнических групп населения. В сравнительно густонаселенной Новосибирской области большая часть населения прибыла в конце XIX – начале ХХ века. В силу того, что части русского, а также украинского и белорусского народов здесь составляют 94%, группы германских (немцы, голландцы), финских (мордва, чуваши, вепсы), тюркских (барабинские татары) и некоторых других народов оказались втянутыми в интенсивные процессы межэтнической интеграции и ассимиляции [2] . Таким образом, специфика динамики этнокультурных процессов заключается в том, что последние охватывали не этносы, но их большие или малые группы, проживающие на компактной территории юга Западной Сибири. В силу этих условий этнокультурная ситуация здесь наилучшим образом подходит для исследования природы и свойств таксономических низких подразделений этносов. Для многих их представителей сибирская земля стала родной и своеобразный топоним «сибиряк», который давно получил статус престижного, активно используется в качестве самоназвания сибирской макрообщности представителями всех славянских и прочих народностей. В среду сибиряков, обладающих, несомненно, общностью этнокультурных черт и, большей частью, русским самосознанием, включены, таким образом, более или менее компактные группы разной степени обрусения нерусского и неславянского происхождения. Многие из изучаемых групп старообрядческого вероисповедания (кержаки, курганы, двоеданы) связаны сознанием общности не только веры, культурно–бытовых особенностей, но и своего происхождения; представители старшего поколения отличаются нацеленностью на эндогамные браки (ориентируют таким же образом молодежь).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Специфически этнографический метод включенного наблюдения позволяет конкретизировать реальное существование тех или иных групп населения, не прослеживаемое по данным других источников (например, архивами почти не зафиксированы белорусы в Новосибирской области, которые, тем не менее, проживают здесь и компактными, и рассеянными поселениями; то же самое можно сказать о голландцах–меннонитах и пр.). Неформальные методы интервьюирования позволяют проследить проявление этничности «внутри», объективнее выяснить направленность протекания этнических процессов.

В связи с исследованием проблем этноэволюции и трансформации важнейшее значение приобретает предложенная нами методика сравнительного полевого исследования, заключающаяся в сборе необходимого этнографического материала не только на местах современного проживания представителей этнокультурных групп, но и предположительной или достоверной прародины их прадедов. Практическое применение подобного метода уже позволило собрать необходимый этнографический материал, предоставляющий большие основания принять или отвергнуть высказанные ранее утверждения (напр., спорные в отношении «кержаков», «чалдонов»). Методика сравнительного полевого исследования, несомненно, имеет ряд преимуществ перед письменными памятниками, поскольку позволяет включить в работу гораздо более многообразный спектр проявлений традиционно–бытовой культуры и, следовательно, сделать более убедительными выводы.

Внимание к микроэтническим подразделениям основных этнических общностей в плане описания их культурно–бытовых особенностей обнаружилось у этнографов в отечественной науке еще в конце XVIII–XIX вв. (см. труды о «каменщиках», «поляках» Алтая П.С.Палласа, 1786; И.П.Фалька, 1824; Г.И.Спасского, 1818; С.И.Гуляева, 1845; Г.Н.Потанина, 1864; А.Принтца, 1867; Н.М.Ядринцев, 1886 и др.). В большинстве сравнительно недавно вышедших работ основное внимание также уделялось сравнительно–историческим исследованиям традиций материальной и духовной культуры этнографических групп [3] .

Вместе с тем, в отечественной литературе уже в 1960-х годах появились труды, посвященные типологии, происхождению и динамике развития этнических общностей разного таксономического уровня [4] . Интерес к развитию теории типов этнических общностей в то время в значительной степени подогревался стремлением рассматривать эти общности в рамках историко–стадиального подхода, с характерной для него привязкой к большим историческим эпохам, социально–экономическим формациям [5] . По той же причине в литературе мало уделялось внимание внутренней дифференциации народов и наций, т.е. развитию синхронного направления. Поэтому первые попытки осмыслить этнические общности таксономически различных категорий или порядков некоторыми советскими учеными стали делаться позднее. Общности таксономически высокого порядка было предложено называть этнолингвистическими, более низкого – этнографическими. В.И.Козлов в то же время считал, что еще не разработаны единые принципы выделения микроэтнических единиц, почему «классификация этносов по степени внутренней этнографической дробности крайне затруднительна» [6] . Одними из первых и наиболее весомых разработок, которые легли в основу современного понимания природы этих групп, создали терминологию, были работы Ю.В.Бромлея 1970–80-х годов [7] . Ученый счел нужным показать классификационные различия между этническими и этнографическими общностями (группами), которые видел в наличии самосознания у первых и отсутствии такового у вторых. Он выделил условия, при которых возможно появление субэтносов и этнографических групп, подчеркнул динамичность тех и других. Бросая взгляд из сегодняшнего дня, становится очевидным общий характерный для этих работ недоучет влияния фактора религии при формировании микроэтнических общностей. Так, в работе С.А.Токарева говорится о том, что религиозный признак с ходом исторического развития нарастает, а потом убывает, что весьма нехарактерно для старообрядческих этнографических групп как прошлого, так и настоящего.

Если в середине ХХ в. советские авторы–этнографы указывали на неразработанность в зарубежной этнографической науке проблем классификации этнических общностей и их подразделений, связывая это с общей слабой теоретической базой, то в настоящее время вопросы существования и самоидентичности этнографических групп здесь весьма актуальны. Так или иначе, эти проблемы рассматриваются в трудах антропологов [8] и др. В настоящее время в результате многолетних полевых исследований сделано описание этнографических и этнических групп Обь–Иртышского и Обь–Томского междуречий [9] . В ряде опубликованных работ были намечены и обоснованы различные этнокультурные общности сибиряков, проведен сравнительно–исторический анализ особенностей их культуры. Своеобразные экза–и эндоэтнонимы этих групп, как правило, связаны с их происхождением (этнонимом), исторической родиной (чаще с гидронимами) или отражают исторические события в прошлом. Как показали исследования, большинство не только этнических, но и этнографических групп региона в большей или меньшей степени обладают элементами самосознания. Таким образом, если этнокультурная группа характеризуется присущими только ей культурно–бытовыми особенностями, то имеет место и самоидентичность. Предлагаемая классификация этнографических групп опирается на их происхождение, т.е. носит качественный характер (сразу заметим, что она нуждается в дальнейших уточнениях и проверке «полем»):[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

1. Группы, образовавшиеся в результате ассимиляции народом иноэтничной группы (например, курганы, где большой % финноязычной мордвы);
2. Группы, выделившиеся из родного этноса в результате определенных исторических событий (вследствие церковных реформ образовались старообрядческие группы, от Ермака ведут свое происхождение чалдоны);
3. Группы, в своем происхождении сочетающие описанные выше характеристики.

Каждая конкретная этнографическая группа имеет тот «стержень», вокруг которого она сформировалась. Если для сибиряков–старожилов, в их числе «чалдонов», важным для обозначения своей общности было сходство культурно–бытовых черт, а также представление об общности происхождения («с Дона»), то для старообрядческих групп на первом месте стояла приверженность староверию, что было даже более актуально, чем этничность (предпочтение могло отдаваться бракам с перекрещенными аборигенами, нежели с русскими сторонниками официальной церкви). Российские переселенцы второй половины XIX – начала ХХ в., несмотря на то, что обычно селились и жили своими областными общностями (вятскими в Присалаирье; воронежскими в Причумышье; минскими, могилевскими в Северной Барабе; полтавскими, черниговскими в Кулунде и пр.), наоборот, в меньшей степени стремились сохранить свою обособленность. По-видимому, здесь срабатывал механизм выживания вновь прибывшего массива европейского населения, которое стремилось возможно более быстрыми темпами приспособиться к жизни в Сибири. Последнее объясняет тот хорошо наблюдавшийся этнографами факт, что материальная культура российских переселенцев подверглась значительным изменениям, в то время как духовная сохранила много специфических черт [10] .

• [1] Бромлей Ю.В. Этносоциальные процессы: теория, история, современность. М., 1987. С. 80, 81.
• [2] Национальный состав населения новосибирской области.Новосибирск, 1990. С.11–27.
• [3] Бардина П.Е. Быт русских сибиряков Томского края. Томск, 1995; Бернштам Т.А. Русская народная культура Поморья в XIX – начале ХХ в. Ленинград, 1983; Болонев Ф.Ф. Семейские. Улан–Удэ, 1985; Липинская В.А. Старожилы и переселенцы. Русские на Алтае XVIII – начало XX века. М., 1996; Полесье. Материальная культура. Киев, 1988; Чикачев А.Г. Русские на Индигирке. Новосибирск, 1990 и др.
• [4] Токарев С.А. Проблема типов этнических общностей (к методологическим проблемам этнографии). Вопросы философии. 1964. №11. С.43–53; Чебоксаров Н.Н. Проблемы типологии этнических общностей в трудах советских ученых // Советская этнография. 1967. №4. С.94–109; Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А. Народы. Расы. Культуры. М., 1985. С.29–36.
• [5] Арский И.В. Вопрос о формировании национальностей в Западной Европе // Ученые записки ЛГУ. №86. Серия исторических наук. Вып.12. 1941. С.101–125.
• [6] Козлов В.И. О классификации этнических общностей (состояние вопроса) // Исследования по общей этнографии. М., 1979. С.14.
• [7] Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. М., 1981. С.45–63; Он же. Очерки теории этноса. М., 1983. С.57–87; Он же. Этносоциальные процессы: теория, история, современность. М.: Наука, 1987. С.81.
• [8] Khazanov Anatoly M.. After the USSR. Ethnicity, Nationalism, and Politics in the Commonwealth of Independent States. London, 1995.; Pevtty Pelto. Anthropological Research. Cambridge, 1983; Anthony D. Smith. National Identity. Rebo–Las Vegas–London. [Б.г.]
• [9] Фурсова Е.Ф. Старообрядцы–«курганы»: к вопросу об микроэтнических общностях // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск, 1999. Т.5. С.653–658; Она же. Белорусские переселенцы Приобья: проблемы культурной интерференции // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск, 2000. Т.6. С.536–542.
• [10] Фурсова Е.Ф. Семицко–троицкие обычаи и обряды восточных славян Приобья второй половины XIX – 30-x годов ХХ в. // Этнографическое обозрение. 1998. №3. С.45.