Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Работа выполнена в рамках проекта «Адаптация культуры населения Карелии к особенностям местной природной среды периодов мезолита-средневековья».

Промысловые временные жилища, удаленные от поселений и расположенные в местах наилучшего охотничьего, рыболовного и других промыслов, широко известны на территории Европейского Севера. В зависимости от рода занятий и этнической принадлежности населения они могли называться по-разному («стан», «хижина», фатера», «pertti», «kota», и т.д.), но представляли собой простейший четырехугольный сруб с двускатной или односкатной крышей, небольшим оконцем и дверью, обогревавшийся очагом или печью–каменкой. Рассматривая эволюцию жилищ, исследователи относят промысловые сезонные строения к наиболее архаичным, считая, что они послужили прототипами более поздних жилищ. Как памятники археологии временные промысловые поселения практически не изучены. В то же время их исследование представляет определенный интерес как с точки зрения истории освоения территории, так и изучения материальной культуры, отражающей хозяйственную и бытовую стороны жизни населения, занятого промыслом.

Целью данной статьи является рассмотрение результатов археологических работ последних лет, выявивших остатки промысловой постройки на позднесредневековом поселении Бесов Нос VIII, расположенном на восточном побережье Онежского озера.

Участок берега от устья р.Водлы до мыса Муромский с древнейших времен известен как имеющий большое рыбопромысловое значение. О древности рыболовного промысла можно судить по древним наскальным изображениям отдельных видов рыб и орудий лова, а также остеологическим материалам, полученных при археологических раскопках известных здесь поселений каменного века [1] .

В XIV–XV вв. территории по р. Водле упоминаются в берестяных грамотах. Одна из них свидетельствует о поездке в Пудогу новгородского сборщика даней с рыбных ловель (70–80 гг. XIV в.) [2] . Важное промысловое и транзитное значение р. Водлы способствовало возникновению торгового поселения на территории Спасского Шальского погоста, располагавшегося в 2 км от устья реки при впадении в нее р.Шалы. Уже по описанию Писцовой книги 1563 г. у погоста существовало 11 амбаров, где торговали люди в основном из числа местных крестьян. Главным товаром наряду со «всяким мелким» была рыба. Это же описание фиксирует многочисленные рыбные угодья крестьян Шальского погоста и новгородского Юрьева монастыря (до 20 тоней), растянувшиеся вдоль восточного побережья [3] . Большие торговые обороты Шальского рядка способствовали появлению на погосте к 1583 г. таможенного двора. Постоянное место здесь занимал и двор Юрьева монастыря, чья «ладья» каждое лето прибывала в Шалу и Пудогу с «монастырским запасом» и отправлялась обратно, груженая рыбой [4] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

По данным середины XIX в. около 30% мужчин Шальского сельского общества были заняты рыбным промыслом. Славой особо уловистого места пользовалась акватория устья р. Водла. Неслучайно на левом берегу реки у самого озера в это время существовал целый поселок рыбаков, получивший название Устье. Среди его строений присутствовали все виды построек, связанных с промыслом: рыболовецкие избушки, коптилки для сушки рыболовных снастей, ледники для хранения, а также «заводы» (сараи с печами) для сушения мелкой рыбы. Кроме того, здесь же имелась и своя часовня [5] .

Другим местом, которое издавна славилось своими рыбными ловлями, считался район Бесова Носа. Весной сюда в значительных количествах подходил лосось. Лов сига производился весной и осенью, причем «бесоновский» сиг всегда считался вкуснее «шальского» [6] . Кроме того, у Бесова Носа и в устье р.Черной в больших количествах вылавливали лещей, щук, окуней и налимов. Здесь нет луд, поэтому лов рыбы производился главным образом сетями, а также крючковыми снастями – переметами [7] .

На этом участке восточного побережья песчаный берег сменяется каменистыми мысами, глубоко врезающимися в озеро и известными всему миру древними наскальными изображениями. Давно замечено, что самый большой из них мыс Бесов Нос, вдаваясь в озеро более чем на полкилометра, является естественной надежной преградой практически от всех ветров [8] . Неслучайно известные здесь позднесредневековые памятники [9] , связанные с рыбным промыслом, расположены в наиболее удобных местах основания мыса.

Археологические работы последних лет выявили на поселении Бесов Нос VIII остатки сгоревшей рыболовецкой избы. Памятник находится в 540 м от оконечности мыса на его южном берегу, примерно в 1 км от бывшей д.Бесов Нос (рис.1). Площадка поселения, примыкающая к обрыву берега, представляет собой неровную верхушку песчаной дюны, высотой 7–8 м, частично задернованную и поросшую редкими соснами. Площадь памятника не превышает 100 м². Раскопами 2002, 2004 и 2006 гг. на поселении вскрыто около 60 м². Культурный слой – темно–серый углистый песок, составлявший 0,15–0,48 м, залегал под толщей дюнного песка, мощность которого колебалась от 0,34 до 1,28 м. Наибольшей толщины культурные напластования достигали в северо–восточной части вскрытой площади, где выявлен развал печи–каменки. Первоначально сооружение выглядело, как скопление крупных и мелких камней, вытянутое в направлении запад–восток, на площади примерно 2×3 м. При его разборке в углистом пятне обнаружились крупные камни, составившие под и нижнюю часть стенок топочной камеры, имевшей форму прямоугольника (0,65×1,2 м) (рис.2). Основание пода – плоская гранитная плита, растрескавшаяся под воздействием огня, с южной и северной сторон ограничивалась большими гранитными плитами, поставленными на ребро. Задняя стенка топочной камеры закрывалась огромным валуном. Под печи был заполнен плотным желто–коричневым слоем золы. Камни располагались на подсыпке из белесого песка (0,06–0,07 м), которая прослеживалась поверх настила пола. Видимо, осыпание песчаной прослойки предотвращала деревянная конструкция, остатки которой удалось проследить в виде углистых полос, сходившихся под прямым углом, к югу от устья печи.

Дощатый настил пола выявлен на глубине 0,23–0,56 м от современной поверхности (рис.3). Он представлял собой остатки досок, ориентированных в направлении З–В. Наилучшая сохранность настила наблюдалась под развалом камней печи. Пол состоял из неплотно пригнанных друг к другу досок шириной 15–20 см и толщиной около 2,5–3 см. Под восточную часть настила были уложены в направлении С–Ю две лаги на расстоянии 0,60 м друг от друга, проходившие под печью–каменкой. Примерно на таком же расстоянии от печи с северной и восточной стороны зафиксированы две плахи, сходившиеся под прямым углом. Возможно, это остатки стен постройки. Само угловое соединение проследить не удалось. Плахи заканчивались у скопления крупных окатанных камней, видимо, служивших подкладкой под угол строения.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В целом раскопки позволили судить о некоторых конструктивных особенностях строения. Это была однокамерная срубная постройка, ориентированная по сторонам света. Ее размеры, исходя из площади распространения настила, не превышали 4×4 м. В северо–восточном углу постройки находилась печь–каменка, устьем на запад. Расположение входа в жилище проследить не удалось. Можно предположить, что он был с западной стороны, где культурный слой имеет наибольшую мощность. Судя по направлению половиц, которые обычно укладывались «по ходу», вход в постройку мог находиться или с запада со стороны озера, или с востока со стороны леса. В первом случае планировку постройки, определяемую в зависимости от расположения входа и печи, следует считать южновеликорусской, во втором, севернорусской [10] . Как свидетельствуют многочисленные описания путешественников XVIII–XIX вв., а также современные исследования, временные промысловые избушки вплоть до наших дней сохраняют традиционную архаичность постройки, для которой наиболее характерен древний южновеликорусский планировочный тип [11] .

Согласно этнографическим материалам, большинство рыбацких хижин были без пола. В нашем случае в устройстве пола и способе сооружения на нем печи–каменки прослеживаются поздние приемы строительства. Как известно, печи в постройках XII–XV вв. располагались на земле или опечках (столбовых или срубных) [12] . Последние не были тесно связаны с устройством пола и «ни в одном случае переводина не уходила под печь» [13] . В строительной технике более позднего времени принципы устройства пола и печи меняются. Так, при раскопках сибирского города Мангазеи XVI–XVII вв. выяснено, что по расположению лаг (переводин) пола можно судить о местонахождении печи в постройке. Как правило, они проходили под основанием отопительной конструкции, не допуская прогиба пола [14] .

Известно, что печи–каменки долго сохранялись в хозяйственных постройках XIX–XX вв., таких как бани, амбары и промысловые избушки. Сооружались они из подручного материала: окатанных или плитчатых камней, сложенных без какого-либо связующего раствора [15] . Но среди этнографических материалов не удалось найти сведений о песчаной изоляционной прослойке, насыпавшейся между полом и камнями печи. В археологических материалах более раннего времени, зафиксированы традиции песчаной засыпки пода очага, ограждавшегося деревянной опалубкой [16] , сооружения печей на песчаной подсыпке [17] , наличия у каменок остатков деревянных конструкций [18] . В целом из известных поздних описаний и изображений промысловых жилищ наибольшее сходство нашей постройки наблюдается с промыслово–охотничьим станом, зафиксированным А.В.Ополовниковым на Лекшозере [19] .

О промысловом характере постройки особенно ярко свидетельствуют находки железных крючков. Их в коллекции насчитывается десять целых экземпляров, четыре представлены обломками. Основная часть из них имеет длину 3,5–4,5 см и изготовлена из четырехугольного в сечении железного стержня, один конец которого заострен, другой образует петлю для привешивания (рис.4). Для этой категории находок характерна традиционность: они мало изменились с течением времени. По форме и размерам крючки, обнаруженные при раскопках, могут быть отнесены к переметным [20] . Величина их зависела от того, для какой рыбы они предназначались: крючки больших размеров употреблялись для ловли лосося, более мелкие для щуки, налима, окуня и других рыб. Как правило, переметами ловили весной или осенью, когда практически не было проблем с добычей наживки. Данная снасть относилась к числу доступных, не требующих особых навыков, но весьма эффективных способов лова рыбы [21] . Почти все крючки и их обломки обнаружены за пределами постройки, лишь один зафиксирован между половицами неподалеку от устья печи. Здесь же на настиле в небольшом количестве встречены остатки жабр и рыбьей чешуи. Других рыболовных снастей при раскопках не обнаружено. Время от времени крючки должны были подтачиваться, и для этих целей использовался подручный материал. Им стали сланцевая стамеска и гальки со следами заточки металлическим предметом из разрушенного постройкой неолитического поселения.

Керамическая коллекция памятника немногочисленна и представлена фрагментами всего от двух–трех красноглиняных сосудов (рис.5). Пища готовилась как на открытых очагах, где обнаружено наибольшее скопление керамики, так и на печи–каменке. При разборке ее развала слева от устья найдены обломки горшка и остатки пищи в виде реберных костей мелкого животного, а также кремень от огнива. Формы сосудов относятся к типу горшков, представленному в коллекциях позднесредневековых памятников бассейна Онежского озера. Появление подобного типа посуды связывается с концом XVI - началом XVII вв., а широкое бытование – с XVII столетием [22] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Еще одна категория находок свидетельствует о занятии промысловиков в свободное от путины время домашними промыслами. При зачистке остатков настила пола в юго–восточной части постройки справа от печи встречены обрывки лаптей, скрученное лычко и отдельные фрагменты бересты (рис.6). Плохо сохранившиеся остатки берестяной обуви, выполненные в технике косого плетения, представлены двумя фрагментами носовой части и подошвы. Известно, что лапти являлись наиболее доступной обувью, используемой преимущественно сельским населением при полевых работах. Широкое распространение они получили в XVI–XVIII вв. [23] .

В целом, несмотря на отсутствие датирующих находок, исходя из керамического состава коллекции и поздних конструктивных особенностей постройки, поселение можно датировать в интервале конца XVI – начала XVIII вв., но, вероятнее всего, XVII столетием. Несомненно, что ближайшие к мысу Бесов Нос места рыбной ловли находились в ведении крестьян располагавшейся неподалеку деревни Бесов Нос. Обособленное расположение поселения на пустынном побережье, в отдалении от основного куста деревень волости (15 км), во многом объясняется превалирующим значением рыбного промысла в хозяйстве ее жителей. Однако известно, что эта небольшая деревенька в два двора в начале XVII в. была разорена, как и весь край, отрядами «черкасов». Восстановившись на короткое время, она вновь исчезает к середине XVII в. и о ней нет упоминаний вплоть до конца столетия [24] . Но был ли заброшен рыбный промысел, находившихся во владении крестьян всей волости? Скорее всего, нет. Более того, необходимость длительного пребывания отдельных групп населения вдали от дома для осуществления промысла способствовала возникновению и существованию временных жилищ, отличавшихся небольшими размерами, простотой постройки, скромным и незатейливым бытом, связанным с сезонным характером занятий.

• [1] Линевский А.М. Петроглифы Карелии. Петрозаводск, 1939. С.15–16; Лобанова Н.В. О двух костяных изделиях из мезолитического слоя поселения Бесов Нос VI //Вестник Карельского краеведческого музея. Петрозаводск, 1995. Вып.3. С.19–20.
• [2] Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 2004. С. 619–621, 644–645.
• [3] Писцовые книги Обонежской пятины 1496 и 1563 гг. Л., 1930. С.168–173.
• [4] Писцовая книга Заонежской половины Обонежской пятины 1582/83 г. // История Карелии XVI-XVII вв. в документах. Петрозаводск; Йоэнсуу, 1993. Т.3. С.215; Материалы по истории Карелии XII-XVI вв. Петрозаводск, 1941. С.361–362; Шайжин Н.С. Старая Пудога с XIV по XVIII вв. // Памятная книжка Олонецкой губернии за 1906 г. Петрозаводск, 1906. С.309–310.
• [5] Пушкарев Н.Н. Рыболовство на Онежском озере. СПб., 1900. С. 172, 186.
• [6] Там же. С.172.
• [7] Рыбное хозяйство Карелии. М.; Л., 1932. Вып.I. С. 45–61.
• [8] Линевский А.М. Петроглифы Карелии. С.107–109.
• [9] Амелина Т.П. Средневековые поселения в районе Бесова Носа (по археологическим и письменным источникам) // Локальные традиции в народной культуре Русского Севера. (Материалы IV Международной научной конференции "Рябининские чтения-2003"). Петрозаводск, 2003. С.145–148.
• [10] Рабинович М.Г. Русское жилище XIII–XVII вв.// Древнее жилище народов Восточной Европы. М., 1975. С. 135, 168.
• [11] Поляков И.С. Три путешествия по Олонецкой губернии. Петрозаводск, 1991, С. 28, 197; Пушкарев Н.Н. Рыболовство на Онежском озере. С. 111, 166; Тароева Р.Ф. Материальная культура карел. М.; Л., 1965. С.97; Гришина Е.И. Традиционное жилище Водлозерья (типологический анализ по материалам натурных исследований) // Национальный парк "Водлозерский": природное разнообразие и культурное наследие. Петрозаводск, 2001. С.262–263.
• [12] Раппопорт П.А. Древнерусское жилище (VI–XIII в. н.э.) // Древнее жилище народов Восточной Европы. М., 1975. С.137-138; Рабинович М.Г. Русское жилище XIII–XVII вв. С.167.
• [13] Засурцев П.И. Усадьбы и постройки древнего Новгорода // Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1963. С.23.
• [14] Белов М.И., Овсянников О.В., Старков В.Ф. Мангазея: материальная культура русских полярных мореходов и землепроходцев XVI–XVII вв. М. 1981. Ч.2. С.15.
• [15] Майнов В.В. Поездка в Обонежье и Корелу. СПб., 1877. С.136–137.
• [16] Мазуркевич А.Н., Короткевич Б.С., Полковникова М.Э. Работы северо–западной экспедиции государственного Эрмитажа в верхнем Подвинье // Археологические открытия 2003 г. М., 2004. С.47.
• [17] Равдоникас В.И. Старая Ладога // Советская археология. М.; Л., 1949. Вып.11. С.20–21; Голубева Л.А. Весь и славяне на Белом озере X–XIII вв. М., 1973. С. 87, 103, 105.
• [18] Раппопорт П.А. Древнерусское жилище // Древнее жилище народов Восточной Европы. М., 1975. С.120.
• [19] Ополовников В.А. Русское деревянное зодчество. М., 1983. С.234–235.
• [20] Салмина Е.В. Рыболовный инвентарь из раскопок в Пскове // Археологическое изучение Пскова. Псков, 1994. Вып.2. С.165–169.
• [21] Рыбное хозяйство Карелии. М-Л., 1936. Вып.3. С.203; Пушкарев Н.Н. Рыболовство на Онежском озере. С.87–89.
• [22] Спиридонов А.М. Средневековые поселения центра Толвуйского погоста // Кижский вестник. Петрозаводск, 2004. Вып.9. С.298–300, 303.
• [23] Курбатов А.В. К истори лаптя на Руси (жизнь историографических мифов XVIII в.) // Тверской археологический сборник. Тверь, 2001. Вып.4. С.225–231.
• [24] Амелина Т.П. Средневековые поселения в районе Бесова Носа (по археологическим и письменным источникам). С.149–150.