Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

За год до кончины В.Я.Пропп записал в дневнике: «Я по-прежнему увлекаюсь древнерусским искусством». [1] «По-прежнему» потому, что интерес к религии, православию и к древнерусскому искусству возник в юности. Следует напомнить, что Вольдемар Герман Пропп родился в семье немцев–лютеран, был крещен пастором Евангелистко–лютеранской церкви Св.Анны в Петербурге и воспитан родителями в этой вере. Но в 1916 г. Владимир Пропп, студент университета, принимает решение перейти в православие. Глубинные причины такого решения нам неизвестны. Можно предположить, что вера, полученная в лютеранской семье, не была глубокой, а на решение перейти в православие могли повлиять два близких ему человека: любимая девушка и друг.

В девятнадцать лет, учась в университете и одновременно работая в военном лазарете, Владимир Пропп влюбляется в юную медсестру Ксению Новикову. Спустя сорок пять лет Владимир Яковлевич записал в дневнике: «Она была редкостная девушка. С большими голубыми глазами. И с певучим голосом. Она была вся пронизана светом той религиозности, которая составляла все содержание ее жизни». [2]

Русская девушка привела на Пасху студента Владимира Проппа в православную церковь, вложила ему в руку горящую свечу – и это будущий ученый запомнил на всю жизнь: «22.III.1918 года был для меня одним из лучших в моей жизни. Была Пасха. Самая ранняя, какая может быть. Я смотрел на огни Исаакия с 7-го этажа лазарета в Новой Деревне. Тогда я любил Ксению Н. Она ходила за ранеными. Было воскресенье в природе, и моя душа воскресла от признания только своего «я». Где другой – там любовь. И она была другая, совсем другая, чем я. Я сквозь войну и любовь стал русским, понял Россию», – записал он в дневнике в 1962 г. [3] Юношеская любовь студента Проппа протекала на фоне его возвышенного духовного состояния, в пору богоискательства.

Другой человек, оказавший влияние на Владимира Проппа в юности, был Дмитрий Михайлов. Их знакомство произошло, когда они учились в выпускных классах своих школ: Владимир – в Анненшуле, Дмитрий – в реформатской. Дмитрий Михайлов был православный, глубоко верующий человек. Он оказал большое влияние на В.Я.Проппа, влияние, которое сказалось и на тяготении к православию.

В старости, прочитав книгу о художнике Нестерове, Владимир Яковлевич вспоминает свою юность – время просветленной религиозности: «Я помню, какое глубокое счастье в юности возбуждали его картины: «Юность преподобного Сергия», «Великий постриг». Это – просветленная религиозность… какой жил я в годы юности. Долго стоялось, долго смотрелось, впитывалось, как дыхание. «Пустынник» принадлежит к лучшим не только русским, но мировым картинам: он понял и увидел чутьем в России такое, что до него не видел никто. И в том же роде: «Видение отроку Варфаломею» и опять другое: «Труды преподобного Сергия». Сергий зимой тихо шествует по улице скита или деревни. Теперь это никто нутром не поймет. Это была полоса некоторой части интеллигенции тех лет». [4] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В 1916 г. Владимир Пропп приобретает Библию. Приобретя книгу, он не просто читает, а внимательно изучает тексты, о чем свидетельствуют многочисленные пометы карандашом на страницах книги. В начало книги вложен листок, содержащий запись задач, которые поставил себе владелец книги, приступая к чтению, вернее, к ее изучению: «К руководству при чтении Евангелия.

1. Управление церковью.
2. Борьба с ересями.
3. Конфликт между св. Павлом и другими апостолами. Отношение к иудейству и Ветхому Завету.
4. Понятие о церкви, конкретное и метафизическое».

Даже при беглом просмотре книги легко заметить, что в тексте Ветхого Завета очень мало помет, большая часть их сделана на тексте Нового Завета.

Однако студент В.Пропп не поменял веру. Альма Яковлевна, младшая сестра Владимира Яковлевича, в своих воспоминаниях написала, что против перехода сына в православие в категорической форме возражала мать, Анна Фридриховна. Итак, прорыв к церкви и православной вере в юности не произошел. «По окончании университета (1918. – А.М.) жизнь стала слагаться печально, и я все глубже погружался в серую безысходность, усиленную сознанием невозможности отвратить народные бедствия(курсив мой. – А.М.). Были и другие причины отчаяния (свое происхождение, отсутствие русских корней)». [5]

Последняя, вероятно, попытка В.Я.Проппа сближения с православной церковью произошла в начале 1920-х гг. 2 апреля 1921 г. Владимир Яковлевич подает прошение о зачислении на первый курс Петроградского богословского института, который был открыт в 1920 г., после прекращения деятельности Петроградской Духовной академии. Институт просуществовал всего три года и сделал лишь один выпуск. Он был призван не только готовить убежденных церковных деятелей и пастырей, но и выполнять широкие просветительские задачи: устраивать общедоступные богословские лекции, руководить религиозными кружками и курсами, разрабатывать богословские и церковно–практические–вопросы. Занятия проходили по вечерам, чтобы лекции могли посещать и те, кто днем занят на работе. Владимир Яковлевич в это время преподавал русский язык и историю русской и зарубежной литературы в XI трудовой школе. Указав в прошении личные, субъективные причины желания учиться в институте, он называет и объективные: «Но я и вообще осознал необходимость новой духовной и церковной культуры и хотел стать участником в строительстве ее. Я вывел необходимость из наблюдений как над современной жизнью, так и над ходом европейской истории. Римская государственная традиция положила печать на нашу внешнюю культуру. Ей же подчинялась церковь католическая. Внутренняя же жизнь европейской интеллигенции есть продолжение традиции греческой, с поклонением эросу, тогда как подлинный путь ведет через огонь очищения и приводит к совершенству трезвости. Изжить эти античные традиции – призвана церковь. Это ее задача в аспекте историческом, по отношению же к индивидууму она – устроение всех форм его жизни. Что же она по отношению к Христу, этого я еще не знаю, но чувствую: недостаточно поняли это и наши светские богословы (Хомяков, Соловьев, отчасти церковный Флоренский) и ничего не поняли протестанты… И я думаю, что только сама церковь может дать на это ответ». [6] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Но В.Я.Пропп недолго занимался в институте, вскоре он оставил его. Причина такого решения неизвестна, возможно, она проста – отсутствие времени: работа над «Морфологией сказки» отнимала все вечера и выходные. И вопреки заявлению в прошении: «Наконец в недавнем прошлом произошел новый прорыв (к церкви. – А.М.), может быть, окончательный», [7] прорыв этот не состоялся. И не существует никаких свидетельств, что он стал верующим. Его младшая дочь Мария Владимировна на мои вопросы об отношении отца к Богу однозначно отвечала: «В нашей семье все – атеисты». Впрочем, возможно, она ошибается.

Что несомненно – это преклонение В.Я.Проппа перед русской православной иконописью и архитектурой православных храмов. В феврале 1969 г. он записал в дневнике: «Я теперь занимаюсь русской иконописью. Занимаюсь, т.е. читаю историю русского искусства. Не изучаю, а читаю с наслаждением, как читают беллетристику. Вчера был в Русском музее. Вижу, что от чтения у меня открылись глаза. Я знал, что это искусство прекрасно… это высшее искусство мира. В Эрмитаже же французская выставка. Делакруа и другие. Есть великолепные произведения. Но в целом: кроме портретов оставляет холодным. А иконопись согревает душу». [8] Еще запись в июле того же года: «Византийскую и болгарскую икону всегда можно отличить от русской. Византийская икона идет от скульптуры античности… Этот принцип перенесен в живопись. Лица византийских икон всегда рельефны… Искусство русских икон есть искусство плоскостное и живописное. Оно не от реальности, перенесенной на полотно. Оно от красочной передачи плоскостных соотношений. Русские средневековые попытки скульптурной резьбы совершенно беспомощны. Принцип русских икон иной. Я почти безошибочно на первый взгляд отличаю византийскую живопись от русской. Живопись Киевской Софии узнается по этому признаку как живопись византийского происхождения. Живопись Спаса на Нередице – переходный тип, и вся дальнейшая новгородская иконопись есть искусство совершенно русское». [9]

В музее, медленно разглядывая иконы, он видит в них закон симметрии – тот же, что в природе: внешний, механический, физиологический закон строения листа, человеческого тела, музыки. Но сквозь него раскрывается внутренняя глубинная жизнь – высокая и прекрасная, раскрывается дух. «И вдруг чудо. «Деисусный чин». Мария обернута в полуоборот, во весь рост. Локти прижаты к бокам, руки протянуты вперед не вполне симметрично. На голове накидка со звездой на лбу, и такие же звезды на плечах. Накидка свисает до колен… Симметрия нарушена движением. И это – самое высшее, самое совершенное. Так раскрывается душа, так раскрывается жизнь в самом высоком и самом прекрасном». [10]

Владимир Яковлевич не только любовался иконами, он их изучал, пользуясь методикой, проверенной на фольклоре: составлял опись сюжетов, сопоставлял варианты: «Никола в житии XVIII века, она исполнена в ХVIII веке, но создана много ранее. Впервые всматриваюсь и вживаюсь в клейма. Сюжеты древнерусской живописи трех родов: фрески, иконы и клейма. Каждый из них имеет свою сюжетику. Фрески – наиболее совершенный во всех отношениях вид древнерусского искусства. Но я прохожу мимо них, не изучаю. Их надо видеть в оригинале, на стенах, только так они созданы и только так воспринимаются. Я посвятил себя иконам. И тут применяю то, что знаю по фольклору. Иконопись изучают по эпохам – так во всех пособиях. Но ее надо изучать по вариантам. Я составил опись сюжетов русских икон. По имеющимся у меня источникам я пока набрал около 130 сюжетов (кроме парсуны и сюжетов уникальных). Историческая сюжетология – вот задача ближайшего будущего. Но вот на выставке я впервые стал всматриваться в клейма, и мне, прочитавшему ряд пособий по иконописи, открылся новый мир. Опять совсем другие сюжеты, не изображаемые на иконах. Это, так сказать, интимные эпические сюжеты. Вот великолепная торжественная и суровая икона Николы. И вот клейма. Рождение: роженица на ложе; за ней держат ребенка. А ниже его купают. Клейма должны изображать событие во времени; и следующие друг за другом события наивно и прелестно изображаются рядом, на одной плоскости. Это общий закон. Купание ребенка, очень реалистически верное – не предмет для иконы. Но в клеймах иконописи изображается жизнь». [11]

Особенно его заинтересовала икона, изображающая Георгия–змееборца. 15 апреля 1970 г. в Институте этнографии и антропологии Владимир Яковлевич прочитал доклад «Змееборство Георгия в свете фольклора». При исследовании иконы автор применил совершенно новый метод. До В.Я.Проппа иконы Георгия–змееборца изучались безотносительно к письменным или словесным материалам. И наоборот – житие Георгия изучалось безотносительно как к фольклору, так и к иконам. Между тем сюжет борьбы Георгия со змеем всемирно распространен и составляет содержание сказок, легенд, духовных стихов, житий. Особенно широко распространен он в сказках. В английском издании Томпсона названы варианты на 30 европейских языках и частично на языках других континентов. Русских вариантов известно более 100. А поскольку волшебные сказки имеют доисторическую давность, ясно, что сюжет змееборства не был создан иконописцами, он был ими унаследован.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Работа посвящена изображениям змееборства на русских иконах, при изучении икон Владимир Яковлевич как вспомогательный материал привлекает духовный стих об Егории Храбром и Елизавете Прекрасной. Исследуя иконы, В.Я.Пропп установил, что есть два типа икон, изображающих Георгия: либо портретное, либо иконы, иллюстрирующие борьбу Георгия со змеем. Автор приходит к выводу, что героический образ Георгия не соответствовал интересам церкви, именно поэтому иконы с Георгием на коне, побеждающим змея, отсутствовали в храмах Кремля и Троице–Сергиевой лавры – храмах государственного культа; иначе говоря, официальное богословие не признавало культ Георгия–змееборца, не прославлявшего долготерпение, смирение и послушание. Автор утверждает, что существуют прямые данные о запрещении культа Георгия церковными властями. Автор статьи опровергает также предположение о том, что Георгий–змееборец представляет собой историческое лицо (князь Владимир, Дмитрий Донской, Александр Невский и др.), он считает, что этот образ тянется из глубокой древности, что подвиг его фантастичен и в этом отношении совершенно иной, чем облик перечисленных деятелей, возведенных в сан.

С юности В.Я.Пропп увлекался архитектурой православных храмов. В старости он намеревался написать научную работу, посвященную этой проблеме. В его коллекции хранились тысячи изображений (фотографий, репродукций) икон, соборов, церквей, часовен. Свою работу он намерен был начать с систематизации форм православных храмов. Об этом есть запись в его дневнике: «А теперь я увлечен древнерусским искусством. И опять я вижу единство форм русских храмов, вижу варианты, нарушения, чуждые привнесения. Эта форма проста до чрезвычайности. Но почему она так волнует, так трогает, так делает счастливым? Смотрел по разным источникам готические храмы. Какое великолепие! Но нутро мое молчит, восхищается только глаз». [12]

Владимир Яковлевич много лет мечтал поехать в Новгород, Ярославль и другие города, чтоб воочию увидеть великолепные храмы. Дважды ему удалось съездить в Карелию. Первую поездку в Кижи он совершил в 1962 году на экскурсионном пароходе. Глядя на кижский храм с борта парохода, В.Я.Пропп был восхищен. Он записал в дневнике: «Он лучше, чем все, что можно было о нем думать по снимкам. Я думал, что он перегружен, упадочен, барочен. Но он, прежде всего, удивительно строен. Главки не выпячиваются, а смотрятся на фоне всего сооружения. Можно плакать от счастья. Только люди на земле могли создать такое. Ни один город это не может» [13] .

На острове Кижи второй раз В.Я.Пропп побывал по приглашению своей студентки, теперь доктора филологических наук, Н.А.Криничной. Он гостил в семье Н.А.Криничной несколько дней, выезжая с ней на лодке в окрестные деревеньки, фотографируя часовенки и церквушки. Побывал он и в Кондопоге, чтоб увидеть знаменитую шатровую церковь. 11 июля 1962 г. о своих впечатлениях он пишет другу В.Шабунину: «Пишу тебе с острова Кижи в состоянии экстаза. Я счастлив, что мои старые глаза еще видели это». Вечером того же дня Владимир Яковлевич продолжил письмо: «… Вот и кончился кижский день… Собственно, передать то, что я видел – невозможно. Для меня это не «архитектурный ансамбль», а выражение самой сущности России, той сущности, которая когда–то привела меня к ней. Это выросло из земли. Это – от земли. Город не мог бы создать такого. Полная гармония и совершенство форм, созданных совершенно бессознательно, без чертежей, расчетов и планов – гениальность в каждом углу, в каждом бревне. Именно так». [14]

А.Ф.Некрылова, ученица В.Я.Проппа, в бытность свою студенткой, в конце 1960–х гг. записала некоторые рассуждения учителя о храмах: «Владимир Яковлевич убежден, что все русские церкви просты по своим формам, и эта простейшая форма полна благородства. Тайна пропорций древних русских храмов очаровывает всякого, но пока что никто не объяснил, не раскрыл эту тайну. К великому сожалению, многие из культовых сооружений обезображены поздними пристройками. «Гениальные зодчие создают совершенные по формам произведения», но проходит какое–то время, и к храмам начинают пристраивать «всякие полезные помещения, которые надо мысленно убрать, а при реставрации – уничтожить».[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Владимир Яковлевич спрашивал много ли я видела деревянных церквей на Севере. Его они очень интересуют, т.к., видимо, могут объяснить происхождение особого типа древних русских храмов, где вместо куба с покрытием и главой (главами), когда все осознается как составные части сооружения, имеем цельное, устремленное вверх, взлетающее ввысь здание – шатровые церкви. А ведь действительно, именно они – истинные храмы Вознесения. Владимир Яковлевич считает, что шатровые церкви вызывают иные религиозные чувства, чем традиционные приземленные православные храмы…

Недавно Владимир Яковлевич сказал, что не понимает звонниц и хочет для себя выяснить, когда появились на Руси колокола. Оказывается (об этом я никогда не задумывалась), первые храмы не имели колоколов и службы проходили без колокольного звона». [15]

«… Почему Киевская София имеет 5 апсид, а Новгородская – три? Владимир Яковлевич говорит, что, к своему удивлению, нигде не смог об этом прочитать. Видимо, только по отношению к алтарной апсиде следует говорить как об имеющей сугубо религиозный смысл. Все боковые апсиды вызваны художественными соображениями, имеют, как сказал Владимир Яковлевич, «архитектурный смысл»».

Рассуждение Владимира Яковлевича о Новгородской Софии: «Всякое нарушение симметрии испытывается как нарушение истинной художественности. Шестой купол на Софии пристроен позже и нарушает ее гармонию. Ради него изменена крыша. Левая сторона сохраняет исконную форму: два полукружия. Мне кажется, что пристроены еще две части с покатой прямой кровлей, в которых нет ничего художественного. Если мысленно убрать эти казенные пристройки, храм воссияет в своей первозданной гениальной простоте и пропорциональности. Это не интимный храм молитвы, это символ новгородской независимой и гордой государственности […] Тип иной, чем черниговская Пятница на Торгу. Тот устремлен ввысь от земли, этот – покрывает землю. Там один купол – взлетающий вверх, здесь их пять, представляющих собой земное покрытие».

О Дмитриевском соборе во Владимире: «Уже выработавшийся прекрасный тип одноглавой церкви. Великолепно сохранился. Все исконно. Полностью симметричен. Скульптурные украшения портят храм. Любая скульптура древнерусского искусства есть неоригинальная, чуждая ему составная часть. Скульптура передает вещи (людей) в реальном пространстве. Икона мысленно не переносима ни в какое пространство, она оттиск душевного пространства верующих. Поэтому всякая телесность, всякое внесение реального пространства или перспективы в иконах есть признак не прогресса, а деградации. Рельефные украшения стенам русских храмов не нужны». [16] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

29 июня 1963 г. Владимир Яковлевич написал другу: «Я побывал в Загорске. Не могу тебе сказать, какое это на меня произвело впечатление. Я уже давно начал переживать архитектуру. А русская средневековая архитектура есть необычайное чудо по талантливости и проникновенности. Никакие картины (Юон) и никакие фотографии не передают этого чуда. Здесь все в красках. Удивительный ансамбль. В XVII веке начинается медленное падение, хотя еще создается много прекрасного, и хотя я не специалист, сразу отличаю настоящее от наносного (трапезная)… Эта лавра была русской святыней, и это до сих пор пробирает всех, кто там бывает, а народу в ней великое множество. Меня поразило благолепие всего, что там делается. Во всех церквах идет служба, пение прямо ангельское». [17]

В.Я.Проппа древнерусское искусство покорило не столь гармоничной красотой, изяществом, сколь возвышенным внутренним содержанием: «Поражает древнерусское умение жить в высоком, что вовсе не исключает житейского, а придает ему особый склад и ритм, который отличает старую русскую жизнь. Это не значит, что она должна вернуться, но было в этом нечто, чего нам глубоко не хватает». [18]

• [1] Пропп В.Я. Дневник старости 1962–196… // Неизвестный В.Я.Пропп / Предисл., сост. А.Н.Мартыновой; Подгот. текста, комментарий А.Н.Мартыновой, Н.А.Прозоровой. СПб., 2002. С.328.
• [2] Там же. С.289.
• [3] Там же.
• [4] Там же. С.323.
• [5] Цит. по ст.: Бовкало А.А. В.Я.Пропп и Петроградский богословский институт // Кунсткамера. Этнографические тетради. СПб., 1995. Вып.8–9. С.173.
• [6] Там же.
• [7] Там же.
• [8] Пропп В.Я. Дневник. С.328–329.
• [9] Там же. С.326–327.
• [10] Там же. С.324.
• [11] Там же. С.329.
• [12] Там же. С.327.
• [13] Там же. С.290.
• [14] Переписка с В.С.Шабуниным // Неизвестный В.Я.Пропп. С.215.
• [15] Некрылова А.Ф. Разговоры о смысле молчания // Неизвестный В.Я.Пропп. С.457.
• [16] Там же.
• [17] Переписка В.С.Шабуниным // Неизвестный В.Я.Пропп. С.224–225.
• [18] Там же. С.225.