Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Язык – это одновременно и производное культуры, и её составная часть, и условие существования культуры. «Языковые знаки приобретают способность выполнять функцию знаков культуры и тем самым служат средством представления основных установок культуры. Именно поэтому язык способен отображать культурно–историческую ментальность его носителей. Культура соотнесена с языком через концепт пространства» [1] . В наибольшей степени сказанное выше относится к диалектной форме существования национального языка, где лексика и фразеология традиционной народной духовной и материальной культуры, значительная часть которой носит этнографический характер, в наиболее адекватной форме отражает формы быта и самосознание народа. Привлечение диалектного материала необходимо для изучения тематических групп лексики, связанных с обычаями, нравами, бытом носителей языка, что в конечном итоге способствует точному установлению пространственно–временных координат того или иного явления языка, их ареальных особенностей.

Лексика традиционной народной духовной культуры (народных верований, мистических обрядов – ворожбы, гаданий; народных развлечений, игр и различного рода забав, т. е. лексика досугового времяпрепровождения) по сути своей этнографическая, отражает своеобразное видение мира нашими предками и служит «особым ориентиром в его освоении» [2] . Она тесно связана с лексикой материальной культуры, где натурфакты и артефакты функционально выступают не в их обычном, повседневном значении, а в обрядово–ритуальном, как ментофакты. Так, например, слово кисель [3] в костромских говорах используется в ритуальном значении – ‘блюдо на поминках’, словосочетание крошки хлеба, слова свеча, платок, прясло, тышник, верея, пожилины и др. приобретают особое значение при гаданиях и ворожбе в чухломских говорах. Таким образом, в плане выражения одного и того же понятия естественно сочетаются содержательные элементы явлений духовной и материальной культуры, образуя своеобразный симбиоз, однако далёкий от неразрывного синкретизма. Первоэлементом значения здесь всегда выступает слово в его онтологическом, материальном употреблении, где чётко ощущается та его сема, которая легла в основу его транспозиции как явления духовной культуры. Это уточняет локальную характеристику слова; более определёнными становятся его лексические связи со словами других этносов, его географические взаимоотношения. Е.П.Осипова при изучении в лингвогеографическом плане народной рязанской одежды пришла к выводу, что «традиционный народный костюм является ярким этническим признаком. Формируясь в течение длительного времени, народная одежда отражает древнейшие исторические процессы, позволяет проследить этнокультурные воздействия. Так, бытование на Рязанщине орнаментированной (кривичской), синей клетчатой (вятичской) понёвы, а также туникообразной одежды кодман в сочетании с чёрной или красной понёвой свидетельствует о трёх потоках славянской колонизации Рязанской земли. В то же время в отделке понёвы, орнаменте, способе ткачества наблюдается западнославянское и неславянское влияние» [4] . Признавая, что одежда является одним из важнейших элементов материальной культуры, Е.П.Осипова говорит о «второй» (знаковой) жизни одежды, об использовании её в своём прямом назначении и в ритуальном плане.

Наши материалы содержат лексику двух типов: слова, непосредственно обозначающие реалии народной духовной культуры, и лексику, которая одновременно выступает и в своей утилитарной, и в знаковой функции. В качестве объекта наблюдений подобного рода мы обратились к рукописному сборнику «Фольклор и обряды Чухломского района», где представлены материалы фольклорных экспедиций 70–90-х годов ХХ в., организованных в Чухломский район ведущим специалистом по музыкальному народному творчеству Российской академии музыки имени Гнесиных Т.В.Кирюшиной и доцентом кафедры фольклора Московского государственного университета А.В.Кулагиной [5] . В сборнике содержатся фольклорные и обрядовые тексты, которые точно воспроизводят речь носителей диалекта, по крайней мере, в отношении лексики, что делает настоящий сборник уникальным источником для лингвистических исследований этнографических особенностей края.

Говоры Чухломского района Костромской области характеризуются как смешанные. По данным безударного вокализма – аканью – их считают среднерусскими, грамматика же и лексика их не отличается, или почти не отличается, от соответствующих лексических явлений окружающих и более отдалённых севернорусских территорий. Приведённая здесь лексика народной духовной культуры является дополнительным свидетельством древнеславянского заселения территории так называемого Костромского акающего острова, эпицентром которого являются чухломские говоры, выходцами из древних новгородских земель, т.е. это лексика севернорусская. Рассмотрим её.

Лексика развлечений. Танцы. Песни. Игры. Молитвы. Гаданья, ворожба

Названные концепты представлены словами разных частей речи: существительными, глаголами, прилагательными, чаще субстантивированными, и эпитетами к существительным, словосочетаниями, предикативными конструкциями, устойчивыми оборотами. Это лексика, нейтральная по стилистической окраске, нередко терминологического характера, и экспрессивно окрашенная, акциональная, характеризующая.

РАЗВЛЕЧЕНИЯ. Общие названия и составные части развлекательных мероприятий. Беседы: на беседы ходим с пряхами; беседки: мать даст пряхе куделю, чтобы ей напрясть, а не так сидеть набеседке. На беседке танцевали кадрель и русскую козулю; зореньки, гулянки: гулянки – днём, беседки вечером, зоренька– это на всю ночь; Троица: Троицу гуляли, берёзку завивали; Святки: на Святки Христа славили – ходили; гулять ‘праздновать’: У нас на биседках не плясали, только гуляли; Рождество: гуляли на Рождество; рядиться, наряжаться: в цыганку рядились, в поросёнка, в корову, в медведя. В медведя и сейчас наряжаются.

Слово беседа является наиболее общим и частотным обозначением досугового времяпрепровождения крестьянской молодёжи в описываемых говорах. И.А.Попов, разрабатывая тему семантических особенностей слова беседа в русских говорах, писал о том, что «в диалектах общее значение ‘собрание людей’ варьируется в зависимости от бытовых или этнографических особенностей таких собраний в разных местностях. Наиболее широко распространённым является значение ‘вечернее собрание молодёжи в доме с работой или только для увеселения; посиделки’ (1820): Беседы были, зимой и были беседы. С прялками ходили. Кадрели играли под гармонь. На беседы без парней не ходили (Ленингр., Новг., Арх., Олон., Яросл., Калинин., Иван., Костром., Влад., Моск., Великол., Смол., Калуж., СРНГ). На карте Диалектологического атласа русского языка обширная территория распространения этого слова тянется то сплошными массивами, то отдельными островами, переходя в сеть разрозненных пунктов [6] . Именно в таком значении употребляется слово беседа в чухломских говорах.

ТАНЦЫ: Парень приглашал девушку как на танцы; кадрель, семизарядная кадриль, русская козуля, козуля: В основномкозулютанцевали. Гармонисту приходилось целый вечер только эту одну кадриль играть. В козуле было семь колен. Пятая козуля – любовная. На неё парни приглашали тех девушек, которых они любили. Самое длинное колено – пятое и седьмое. Кадрель, русская козуля, семизарядная кадриль, козуля – в Чухломе это названия одного и того же танца, известного и ныне как «Ножкинская козуля» или «Повалихинская козуля». Её до сих пор исполняет известный в Костроме ансамбль народного танца «Карусель». Козулей кадриль называется потому, что в одной из фигур танца танцующие показывают рожки.

ПЕСНИ: песни выпевали; частушки дробили и пели. «Свадебные обрядовые жанры были в прошлом ведущими в местной музыкальной традиции. И сам ритуал, и его музыкальное наполнение: большой удельный вес прощальных обрядов, наличие развитой групповой причети, обширного круга прощальных песен, особенности поэтического и музыкального строения всех свадебных жанров – всё это свидетельствует о том, что местная свадьба относится к северному типу русского свадебного обряда», – так писала Т.В.Кирюшина во введении к сборнику «Фольклор и обряды Чухломского района» [7] об особенностях музыкальной, обрядовой стилистики всех жанров чухломской свадебной традиции, которая, по её словам, неразрывно связана с условиями её бытования, т. е. этнографическим контекстом, особенностями местного говора. В сборнике представлены тексты 75 песен разных жанров свадебного обряда, нотированные Т.В.Кирюшиной: групповой причети, прощальные, величальные, корильные. Например: «На Серапихским мосту», «Тут(ы) хадил–гулял(ы) добрый моладец», «Сею–сею, посеваю», «Молодая ты, вьюная» и др. Кроме того, к некоторым этапам свадьбы приурочены песни других жанров: лирические, припевки, частушки («Воленька, воля», д. Панкратово, «Дубинушка»).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

ИГРЫ: шляки, рюшки, вóда (водящий), горяченький, прятки, считалки, притоптыши, повада с бубном, дрольчик – короводная. Святочная поцелуйная игра «Святый вечер»: Сею–сею, посеваю. Летели–летели голубь со голубком.

ГАДАНЬЯ, ВОРОЖБА. Рассказы о гаданьях, видах ворожбы, поданные в форме живой непринужденной речи, содержат много локальных примет разного рода, в том числе и лексических. Слово, обозначающее объект, средство или цель гаданья, ворожбы, – это чаще всего обычная, обиходная лексика, но поставленная в необычный понятийный ряд, наделённая дополнительными символическими функциями. Эта актуализация усложняет семантическую структуру слова и вместе с тем делает особенно значимым, оттеняет основное номинативное значение, что позволяет признать данные слова релевантными для определения их географических связей. Как правило, они или общерусского характера или же севернорусской ориентации, так как обозначают реалии, понятия, явления, характерные только для северных, лесных районов центральной России. Таковы прясло, бревно, клить, тышник, тышница ‘составная часть тына, один кол’, колушка, верея, пожилины, крошки хлеба, докушивать, хрестовая дорога ‘гадание на крестах, т.е. на перекрестке дорог’ и другие в следующих примерах: Обнимали прясло руками на полный размах; Там достанешь какое бревно; Много было разных ворожбов. Пойдём клити мерить; Потом идём к тыну и смотрим, сколько этих тышников. Заметим, эта тышница, эта…; Идём, вдруг колушка какая-то, мне тоже знакомая: я брёвна навалила, а потом по левой верее:

Верея ты, верея,Сколько лет стояла,Сужена видала.Сама посмотри,И мне покажи.

А в бревне дыры проделывали, и в них вставляли пожилины – жерди; Крошки хлеба (свои, не чужие) от ужина кладёшь под подушку, завернув в тряпочку. Приговариваешь: «Суженый–ряженый, Приходи докушивать».

На перекрёсток ходили завораживаться. Возьмут помяло. И все раньше ругались по–лесному, завораживались по–лесному, ну, там и чертей, и ведьм, и Бабу–Ягу и всех тут:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

«Черти лесные, болотные, собирайтеся»,Тридцать три чертёнка,Тридцать три дьяволёнка,Сойдитеся, почудитесяИ нам покажитеся!

Дак я с девками пошла завораживаться. Им всё ничево – то шаргуны, то собачка… А мужики взяли кузов, накинули на кузов подстилу и шаргуны взяли (кузов – большая такая корзина, не прутяная. В ней сено носили, солому носят. А шаргуны на шею коню надевают, нашейник такой, а на нём шаргунцы. У каждого хозяина бывали. Как в гости поедут, одевали шаргунцы)… Завораживались девки – бегали «за девятую веху» (раньше дорогу вершили, вехи ставили)… Он взял нашейник с шергунчиком и сумядом побежал их пугать; На Пасху яйцы катали: Не подашь ейца, потеряешь молодца, будешь ветреница, полуветреница; Или яиц не находишь? Яйцы в печки, в маленьким горшечки; Малым конфеты надо давать, а большим – яйцы. А то засмеют; На Ягорья каравашек спекут, в него воткнут свечки и так обойдут коровушек и овечек и вербочкой (прутики свячёные) похлещут: «Верьба, хлёс – дуй до слёс», «Тёлонька – телися, лошадка – жеребися!»; В клюквично воскресенье окликали молодых за неделю после Пасхи: «Молодая молодица, будто яблок налитой…».

Таким образом, рассмотренная нами лексика, являясь составной частью словаря традиционной народной культуры костромских крестьян, сама по себе интересная с точки зрения своего состава, семантики, словообразования, особенностей функционирования, в то же время является ценным источником определения места рассматриваемых говоров в диалектном членении русского языка, уточнения их типологии как исконно севернорусских говоров.

• [1] Маслова В.А. Лингвокультурология. М., 2004. С.63.
• [2] Вендина Т.И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (макрокосм). М., 1998. С.33.
• [3] Славянские древности: этнолингвистический словарь: В 5 т. М., 1999. Т.2.
• [4] Осипова Е.П. Язык рязанского костюма: Наименование элементов народной одежды в рязанских говорах //Рязанский этнографический вестник. Рязань, 2004. Вып.34. С.4.
• [5] Фольклор и обряды Чухломского района. Кострома, 1998. Рукопись. Хранится в библиотеке Дома народного творчества.
• [6] Попов И.А. Семантические особенности слова беседа в русских говорах //Общеславянский лингвистический атлас:Материалы и исследования. 1969. М., 1970. С.184.
• [7] Кирюшина Т.В. Предисловие // Фольклор и обряды Чухломского района. Рукопись.