Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Фольклор нижней Вычегды не привлекал комплексно и специально внимание ни собирателей, ни исследователей. До настоящего времени нет сборников текстов, полно представляющих жанровый репертуар традиции, или монографического исследования, посвященного характеристике традиционной культуры этого самобытного региона Русского Севера. В чем заключается сложность при изучении этой традиции для исследователей?

Собирание фольклора на территории нижней Вычегды началось в последней четверти XIX в. В «Живой старине» и «Этнографическом обозрении» публикуются статьи Н.Г.Ордина, Н.А.Иваницкого о нижневычегодской свадьбе. В 1901 г. известный музыковед–фольклорист Е.Э.Линева делает первые фонографические записи песенного фольклора. [1] В «Записках Северо–Двинского общества изучения местного края» (5 выпуск, 1928 г.) публикуется статья Н.Н.Аруева «Крестьянские свадьбы в дореволюционное время около города Сольвычегодска». В 1935 г. Е.В.Гиппиус издает «Яренские песни, напетые А.А.Эповой» (запись 1926 г.). В 1950–1970–е гг. по заданию Фольклорной комиссии Союза композиторов РСФСР для сбора фольклорного материала в рассматриваемый район направляются А.С.Кабанов, В.М.Щуров, Е.С.Кустовский, В.Б.Сорокин и А.В.Медведев. [2] В 1984 г. на Виляди побывали студенческие экспедиции Московского государственного университета (их собрание составляет около 300 ед. записей). В 1980–1990-е гг. в трех районах проводили записи сотрудники и студенты Сыктывкарского университета. В результате этих исследований был издан сборник «Традиционный фольклор Вилегодского района Архангельской области (в записях 1986–1991 гг.): исследования и материалы» (Сыктывкар, 1995). В сборник вошли материалы и исследования основных жанровых групп: тексты свадебных, игровых, необрядовых лирических песен, приговор дружки, лечебные заговоры, загадки, обзор сказочной и несказочной прозы.

Как известно, чтобы описать и охарактеризовать специфику фольклорной традиции региона, зоны, локального очага, необходимо знание ее в синхронном разрезе и представление о ее историческом движении, а также возможность сопоставить с достаточно репрезентативными материалами по другим регионам, зонам и очагам. [3] В наибольшей степени это работает лишь в том случае, если речь идет об автохтонных традициях. В отличие от других региональных традиций Русского Севера (например, старообрядческая Печора, Пинега, Мезень и т.п.). в Вычегодской нет «экзотики», специфических местных черт (или отличий). Вычегодскую традицию трудно назвать таковой и в силу ее географического расположения (перекресток путей сообщения на север и восток), и из–за часто сменяемых потоков народонаселения. На основании известных полевых материалов можно констатировать довольно незначительный запас традиционной памяти местного населения: сумма традиционных знаний укладывается в общепринятый, стандартный набор обрядово–ритуальных практик и фольклорных текстов, репрезентирующих культуру большинства, и представляющих некий «эталон» традиции, способный только завести механизмы самоидентификации и самосохранения социума. Чрезвычайно важно при этом отметить, что этот «эталон» имеет мало общего с тем, что мы понимаем под архаической моделью мировоззрения носителя этнической культуры (хотя внутренне, естественно, сохраняет ее, как и некоторые формы современной городской культуры). В традиции активно функционируют только те жанровые формы и тексты фольклора, которые способны отвечать запросам времени, массовым вкусам и моде. Поэтому системная и стилевая доминанта такой традиции зависит во многом от внефольклорных факторов и исторически актуальных дискурсивных практик.

Изначально вычегодская традиция находилась в положении пограничной (порубежной), так как с востока она соседствует с иноязычным и иноэтническим населением (коми–зырянами). По данным топонимики и письменных источников, до прихода славяно–русского населения бассейн нижней Вычегды был заселен финно–угорскими племенами (легендарной «чудью», летописными «пермянами»), которые были частично ассимилированы, но в соновном «сдвинуты» [4] дальше на восток вверх по течению Вычегды. Граница между народами до настоящего времени реальна и закреплена административно территорией Республики Коми от населенного пункта Межог. Ассимиляционные процессы и соседство с финно–уграми тем не менее не оставили каких–либо явных следов в фольклорных текстах региона; напротив, русское влияние в фольклоре коми очевидно. [5]

Точно определить время начала формирования севернорусских фольклорных традиций достаточно сложно. Мы можем использовать археологические данные, факты этнографии, наконец, наиболее достоверные письменные источники, указывающие на период заселения и освоения местности, но и они весьма относительны в плане ментальной истории региона. На основании исторических данных начало процесса освоения русскими северо–восточных окраин относят к XII в. Определенные «импульсы» этого процесса создавались миграционными потоками XIV в., связанными с гибелью киевской государственности и началом самостоятельности после Куликовского сражения северо–восточных княжеств; в XVI в. – в связи с возникновением Московского царства; в XVII в. – с периодом формирования великорусского государства. Очевидно, что нами выделены только наиболее значимые исторические этапы в освоении Европейского Севера славяно–русским населением. [6] В своем становлении она испытала сильное влияние сначала Новгородской, затем Ростово–Суздальской и Московской, «Понизовской» (Нижегородской) колонизаций; кроме того, этот процесс сопровождался внутренними миграциями населения с запада на восток, завершившийся примерно к XVIII в. К этому же времени сложился основной (или базовый) фольклорный фонд севернорусской региональной традиции, которая обладает относительной целостностью и автономностью. Севернорусский тип культуры узнаваем как на уровне обобщения известных фактов фольклорной традиции, так и в особенностях хозяйственно–бытовой жизни севернорусских насельников и в особом складе их характера.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Глубина исторической памяти Вычегодской традиции до времени Стефана Пермского (XIV–XV вв.) не доходит, хотя, казалось бы, по письменным источникам этот период знаменовался бурными процессами по освоению русскими территории нижней Вычегды, христианизацией местного населения и открытием Великопермской епархии. [7] Мы полагаем, что нижней границей исторической памяти и началом формирования нижневычегодского фольклорного центра является период XVI–XVII вв. – время возникновения и расцвета на этой территории города–посада Сольвычегодска, а затем Яренска. В XVI в. в бассейне рек Сухоны, Юга и верховьев реки Северной Двины образуется Великоустюжский уезд, из которого позднее выделяется Сольвычегодский, в который и входили ранее земли, принадлежавшие ныне Ленскому, Котласскому и Вилегодскому районам Архангельской области. Важным стимулом для формирования местного самосознания и закрепления исторической памяти явились основанные здесь в XVI в. духовные центры: кроме Сольвычегодска (Строгановы) крупный Николо–Коряжемский монастырь, Христофорова и Сойгинская пустыни. Возникают местные культы святых и святынь, которые способствуют возникновению в сознании жителей за этими землями понятия «своей отчины» (родины). В начале XVII в. в бассейне реки Вычегды образовался Яренский уезд. К XVIII в. окончательно сложился административный и духовно–религиозный облик территории нижней Вычегды, были определены границы уездов и завершено церковно–административное деление территории на приходы. С 1796 г. Сольвычегодский и Яренский уезды входят в состав Вологодской губернии. Расширение Сольвычегодского уезда происходит в 1922 г., когда был упразднен Яренский уезд Коми автономной области и пять ее волостей вошли в состав Сольвычегодского уезда Северо–Двинской губернии. Очередное административно–территориальное деление произошло в 1937 г., когда земли с центрами в Сольвычегодске и Яренске стали частью Котласского и Ленского районов, а земли в бассейне реки Виляди с центром в с. Ильинское–Подомское – Вилегодским районом. Таким образом, все последующие административно–территориальные переделы все–таки не нарушали сложившуюся к XVIII в. коммуникативную систему региона: город–посад в центре сельской округи. Несомненно, утверждение этой схемы «центр/периферия» привело к семантической стабильности рассматриваемой традиции. [8]

Напряженная церковная жизнь региона в XVI–XVIII вв. (борьба с языческими предрассудками, открытие Великопермской, а затем Великоустюжской епархии, основание монастырей, строительство приходских церквей и развитое самоуправление церковных приходов, миссионерские задачи в борьбе с расколом и т.п.) заметно повлияла и на фольклорную культуру. В какой–то степени церковь выполняла регулирующую функцию в культивировании жанровой системы фольклорной традиции и ощутимо повлияла на репертуар текстов, способствующих жизнедеятельности социального организма. «Культура, если понимать под ней общепринятые стандартизированные ценности сообщества, опосредует опыт отдельных людей. Она предоставляет некоторые базовые категории, четкую модель, в которой идеи и ценности строго упорядочены. И сверх всего, она имеет вес, поскольку каждый вынужден принимать ее так, как ее принимают другие. Но общественный характер культуры делает ее категории более строгими. Частное лицо может пересматривать или не пересматривать свою модель представлений. Это его частное дело. Но категории культуры – это дело общественное. Их нельзя так запросто подвергнуть пересмотру. Но тем не менее они не могут игнорировать вызов, идущий от отклоняющихся форм. Каждая конкретная система классификации неизбежно сталкивается со случаями, заставляющими усомниться в ее представлениях. Она не может игнорировать отклонения, порождаемые ее классификационной схемой, рискуя в противном случае потерять доверие к себе». [9] Доминирующим семантическим признаком этой системы в традиции стало противопоставление официально признанных ценностей и предрассудков, борьба «нового порядка» со старыми устоями жизни. Подобная цензура в фольклорной культуре постоянно «вымывала» память традиции и культивировала те жанровые формы и тексты, которые отвечали «моменту» времени и напрямую соответствовали их прагматической цели.

Поэтому весьма обедненными оказываются календарные формы и тексты севернорусского фольклора: они прочно закреплены за церковным календарем. Престольные праздники на Севере – кульминация обрядово–ритуальных манифестаций коллектива, не без издержек старых предрассудков, на которые болезненно реагировала церковь (напомним об общественных трапезах и пирах в церкви с винокурением и пивоварением в подклетах). [10] В связи с этим нам едва удалось зафиксировать в этом регионе в качестве рудиментов в рождественском репертуаре текст «Коляды». Общераспространенной же здесь является молитва «Христос рождается славится». [11] Но весьма распространенным и разнообразным оказался набор песенных текстов хороводно–игрового характера, функционально закрепленный за праздничным календарем. Игровые и хороводные песни, по–видимому, стали в традиционной культуре нижней Вычегды знаковым выражением состояния праздничной атмосферы и снимали конфликтную ситуацию между «старыми» и «новыми» порядками, между новыми пришельцами и относительно старыми жителями региона. Они вносили столь необходимый для праздничной атмосферы момент гармонии и единения коллектива. Необходимо указать, что частые переселенческие волны, отходничество в города местного населения (в более позднее время), рекрутчина, суровые климатические условия для развития земледелия также не способствовали закреплению в традиции архаических элементов и развитию местных самобытных вариантов обрядовых и праздничных форм аграрного календаря, а наоборот, создавали условия для проникновения в сельскую культуру городских форм праздничных гуляний и текстов. Это приводило к унификации эстетических вкусов сельского населения и стандартизации необходимых текстовых манифестаций. Немало тому содействовала получившая широкое распространение книжная культура, включавшая церковную книжность и поздние массовые (народные) издания литературы.

Однако наряду с образованием унифицированного и стандартизированного культурного слоя, востребованного большинством и выполняющего функцию памяти традиции, совершенно очевидно, что на фоне этого культурного слоя возникал и даже до некоторой степени противостоял благодаря своему творческому потенциалу иной стилевой пласт, представляющий собой вершинные образцы народного искусства. Особенно ярко такая дифференциация в традиционной культуре заметна в песенно–музыкальном фольклоре: например, возникновение пусть не надолго, в период жизни одного поколения, виртуозных «замкнутых» певческих коллективов. [12] Необходимо подчеркнуть, что традиции высокоразвитого профессионального церковного пения («усольская школа мастеропения») были заложены еще во второй половине XVI в., и несомненно, повлияли в целом на музыкально–певческую культуру всего Вычегодского региона; поэтому появление и в более позднее время виртуозных певческих ансамблей в среде народных исполнителей вполне закономерно и оправдано, в том числе и устойчивой традицией обучения церковных певчих у лучших мастеров в г. Сольвычегодске. [13]

Известное положение, что «местная специфика проявляет себя через сопоставление с «общерусским», общенародным» [14] , вряд ли может быть верным при характеристике нижневычегодской традиции, так как она выражает сама некий «эталон» русской традиционной культуры в ее северном региональном варианте. Поэтому сопоставление ее с «некой абстрацией» методологически бесперспективно. Определение специфики конкретной традиции возможно только в результате тщательного исследования целого ряда проблем ее формирования и функционирования, при этом сравнительно–типологический метод является определяющим, поскольку особенности местного фольклора во всей своей полноте могут быть выявлены и осмыслены в первую очередь в сопоставлении с рядом генетически, территориально и типологически близких традиций.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

• [1] 20 русских народных песен в звукозаписях Е.Линевой, М.Пятницкого, З.Эвальд, Е.Гиппиуса 1897–1935 гг. / Сост., нотирование и общая редакция Е.В. Гиппиуса. М., 1979.
• [2] Как результат этих поездок в Москву приглашается ансамбль из Ленского района с. Кулиги. Партитурные нотации 4 песен в исполнении этого ансамбля опубликованы в сборнике: 12 русских народных песен в партитурных нотациях звукозаписей 1970–1973 гг. / Сост. Е.В.Гиппиус, АС.Кабанов. М., [Б.д.].
• [3] Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. СПб., 1994. С.150.
• [4] В литературе существует версия этимологического значения этнонима «зыряне» — «сдвинутые». См.: Ломоносов М.В. Древняя Российская история // Ломоносов М.В. Избранная проза. М., 1986. С. 212, 225.
• [5] Власов А.Н., Канева Т.С. К проблеме феноменологии локальных традиций (по результатам исследований фольклорной культуры Европейского Северо–Востока России) // Народная культура Европейского Севера России: региональные аспекты изучения. Сборник научных трудов к 10–летию кафедры фольклора и истории книги. Сыктывкар, 2006. С.16–38.
• [6] Литература об этнической истории Русского Севера обширна; см. например: Витов М.В. Этнические компоненты русского населения Севера (в связи с историей колонизации XII–XVII вв.) М., 1964; Власова И.В. Сельское население Устюжского края XVIII — первой половины XX вв. М., 1976; Жеребцов Л.Н. Историко–культурные взаимоотношения коми с соседними народами. М., 1982; Дмитриева С.И. Фольклор и народное искусство русских Европейского Севера. М., 1988 и др.
• [7] Правда, среди топонимических преданий, записанных в Ленском районе, сохранилось смутное воспоминание о том, что название Святого озера связано с именем Стефана Пермского, который уронил в него крест. Однако нет никакой уверенности в том, что здесь не произошла поздняя замена имени местночтимого святого Симона (середина XVI в.) на имя широко известного местному населению в XX в. Стефана.
• [8] «Схема центр/периферия обнаруживает самые разные формы своего применения. Можно отправляться от городов, как от центров. Затем почти неизбежно речь заходит о признании множества таких центров с соответствующими (сельскими) перифериями». — См.: Луман Никлас. Диффернциация. М., 2006. С. 87, 90.
• [9] Дуглас Мери. Чистота и опасность: анализ представлений об осквернении и табу. М., 2000. С.71.
• [10] Достаточно указать на официальные запреты церковных властей. См.: Доездная память Телегова монастыря игумена Варлаама о церковном устроении и в частности о том, чтобы в церковной трапезе мирские люди не сходились для земских дел и для питья «молебных пив» // Акты Холмогорской и Устюжской епархий. СПб., 1890. Кн.1. Стб.567–568.
• [11] Традиционный фольклор Вилегодского района Архангельской области (в записях 1986–1991 гг.): исследования и материалы. Сыктывкар, 1995. С.155–156.
• [12] Еще Е.В.Гиппиус отмечал, что на Севере, в том числе в бывшем Сольвычегодском уезде, существовали два вида крестьянских певческих коллективов: «Это относится прежде всего к «замкнутым» мужским дуэтам и трио северных певцов–умельцев, культивировавших своеобразную традицию «инвенционного» полифонического стиля протяжной песни. С певческой практикой таких ансамбей связаны виртуозные мелодические и многоголосные стили протяжной песни. Наиболее искусные певцы индивидуализировали и оттачивали местные общинные стили распевов и делали это столь же профессионально, как творила поэтические тексты плачей… Арина Федосова» (20 русских народных песен в звукозаписях Е.Линевой, М.Пятницкого, З.Эвальд, Е.Гиппиуса 1897–1935 гг. С.6).
• [13] Подробно см.: Парфентьев Н.П., Парфентьева Н.В. Усольская (Строгановская) школа в русской музыке XVI–XVII веков. Челябинск, 1993.
• [14] И далее: «При этом важно иметь в виду, что «понятие общенародного обретает реальность на уровне отношений между региональными / локальными традициями. Общенародные признаки вычленяются из этих традиций в виде различных обобщений, универсалий, интегрирующих качеств […] При таком понимании региональные / локальные явления фольклора справедливо рассматривать как конкретные воплощения и вариации общенародного, но с обязательной оговоркой: целое, общенародное существует не как источник, но лишь как обобщение вариаций, следовательно — как некая абстракция; в реальности же региональные традиции варьируют по отношению друг к другу». (Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. С.147).