Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Аннотация: Одной из главных проблем в анализе подходов к историзму русского эпоса оказывается вопрос о механизмах реконструкции исторической действительности. В докладе анализируется интеллектуальный контекст, хронологические рамки деятельности ученых этого направления, рассматриваются методики сравнения исторической действительности и эпического текста.

Ключевые слова: русский эпос; история; методология;

Summary: One of the main problems in the analysis of approaches to historicism of the Russian epic is the question of the mechanisms of reconstruction of historical reality. In the presentation I analyze the intellectual context, the chronological framework of the activity of scholars of this direction, consider the methods of comparison of historical reality and the epic text.

Keywords: russian epic; history; methodology;

Одним из дискутируемых вопросов в эпосоведении является проблема историзма русского эпоса. Проблема достаточно сложных отношений эпоса и истории начинается уже с самого понимания «историзма» исследователями былин. Что именно они считали историческим фактом? Какие сложности возникают на этапе выбора методологии, с которой сталкивались исследователи?[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Историческое направление, а затем и историческая школа, в отечественном эпосоведении зарождается на рубеже XIX-XX вв. Возникновение именно исторического направления и его дальнейший расцвет были обусловлены несколькими факторами. Во-первых, на рубеже веков в фольклористике происходит заметный подъем, и эпосоведение стремительно развивается благодаря экспедиционной деятельности и открытию эпических очагов живой традиции (Беломорье, Пинега, Мезень, Печора, Кулой, Алтай, Сибирь и др.); во-вторых, важно учитывать развитие исторической науки, деятельность Московского университета (среди выпускников и преподавателей которого были ученые-эпосоведы) и Этнографического отдела Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (председателем которого был основатель школы Вс.Ф. Миллер), курсы известных историков в стенах университета, публикация трудов по истории (и интерес историков к конкретным эпохам) [1] .

Исследование историзма русской былины начинается с сопоставлений текстов былин и летописных сводов, причем причиной для такого сопоставления становится самый яркий маркер исторической действительности - имена собственные. Это видно уже на примере предисловия К. Ф. Калайдовича к сборнику «Древних российских стихотворений» Кирши Данилова, в котором он «подобрал» для богатырей исторические лица-прототипы. В дальнейшем на эту основу накладываются и другие объекты сравнения, а историзм русского эпоса «расширяется», захватывая практически все стороны жизни человека - от Древней Руси до середины XX в.

Для описания механизмов «исторического сравнения» важно выделить общие контуры исследовательских оптик. На первый взгляд, логичное разделение оптик согласно научным специальностям ученых (археология, лингвистика и т. д.) не выдерживает критики: археолог мог обращаться к лингвистическим данным ровно так же, как и лингвист к археологическим. Однако выделить общие тенденции в историческом направлении изучения былин, хотя бы схематически и предварительно, можно.

1. «Материальность» - исследователи в большей степени заинтересованы в поиске «артефактов» в былинах, материальных элементов, для которых можно найти более или менее точные характеристики.
2. «Содержательность» - исследователи сопоставляют с исторической действительностью все, что относится к фабуле, сюжету и герою/героям былины.
3. «Социальный контекст» - внимание исследователей обращено на выявление в былинах исторических эпох, экономической и промысловой сторонах жизни, общественных отношений.

В качестве наглядного примера для двух из названных оптик сделаем анализ одного и того же сюжета («Добрыня и Змей») разными исследователями - Вс. Ф. Миллером (его оптику предварительно можно отнести к «содержательности», но с оговоркой, что сам сюжет как таковой Миллера редко интересовал) и И. Я. Фрояновым и Ю. И. Юдиным («социальный контекст»).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Вс. Миллер сравнивает сюжет былины с духовными стихами и сказаниями о святых Георгии и Федоре Тироне и рассматривает логику прикрепления мотива о змееборчестве именно к Добрыне Никитичу. В качестве источника, с которым сравнивалась былина, им была выбрана Якимовская (Иоакимовская) летопись [2] . За «исторический источник» принимается и пословица «Путята крести мечом, а Добрыня огнем», в которой, по мнению исследователя, «народная память» сохранила важное событие (крещение новгородцев). Исследователь приводит следующие доказательства связи былинного Добрыни с летописным - воеводой и дядей князя Владимира Святославича.

1. Мотив боя со змеем мог закрепиться за Добрыней благодаря его «историческому имени».
2. Змей нападает на героя во время его купания. Вс. Ф. Миллер объясняет это народным переосмыслением образа исторического Добрыни, который остался в памяти, как «креститель», «купала» [3] .
3. Название реки, по мнению исследователя, также неслучайно. По предположению Н. Д. Квашнина- Самарина, которое приводит Вс. Миллер, в эпической Пучай-реке можно увидеть реку Почайну (место крещения киевлян). В некоторых вариантах былины (сборник А. Ф. Гильфердинга) богатырь купается в рубашке, в чем исследователь видит косвенное подтверждение того, что это эпизод крещения.
4. В большинстве вариантов былины Добрыня сшибает хоботы змея «шляпой (шапкой, колпаком) земли греческой». Исследователь связывает эпитет «греческий» с Византией, откуда, согласно летописным известиям, на Русь пришло христианство, поэтому «шапка земли греческой» - это символ христианского мира.
5. Исторического Путяту заменила его былинная племянница - Забава Путятична. Сюжет летописи, где воевода Добрыня переправляется через Волхов на выручку окруженному язычниками Путяте, сравнивается с эпизодом, где богатырь, переплывая через реку, освобождает из змеиного плена Забаву Путятичну. Превращение «воеводы в девицу» исследователь объясняет постепенным забвением исторического события и дальнейшим его помещением в сюжетную канву, где герой спасает от змея царскую дочь (или племянницу).
6. В онежской былине вместо имени Забавы - Марфида Всеславьевна, в которой Вс. Ф. Миллер, как и Н. Д. Квашин-Самарин, видит искаженное имя жены князя Владимира Мальфриды, «по ошибке» названной в былине его дочерью. Имена могут искажаться и по-другому, встречаться в других сюжетах. Марфида может стать Марьей Дивовной. Вс. Ф. Миллер подчеркивает, что в вариантах, где Добрыня спасает свою тетку Марью Дивовну [4] , она оказывается сестрой Вольги Святославича. Кроме этого, исследователь считает, что мать Вольги Святославича и тетка, вырученная из змеиного плена Добрыней, одно и то же лицо. Разницу он видит лишь в отношении к рождению ребенка от змея: «... в более архаических песнях о Вольге связь Марфы со змеем (воплощением божества) и рождение от него сына вовсе не ставятся ей в бесчестье, а в Киршевской песне змей явился уже врагом, от которого надо освобождать пленницу» [5] . Вариант былины из сборника Рыбникова, где Вольга еще во чреве матери обещает отомстить змею, Вс. Миллер считает более поздним, поскольку в нем, как и в киршевском, связь со змеем описывается как насильственная.

Имя Добрыни появляется и в других былинах, сюжет которых не находится в летописях. Вс. Миллер, объясняя эти факты, считает, что бой Добрыни со змеем служит причиной прикрепления и другого сюжета к богатырю, где тот убивает любовника-змея колдуньи Маринки.

Несмотря на критическое отношение к данным Иоакимовской летописи, о котором Вс. Миллер пишет в третьем томе «Очерков», вопрос о прикреплении мотива змееборства к Добрыне Никитичу решается им через сопоставление образа и роли исторического дяди князя Владимира с былинным героем. Для Миллера существенным также оказываются христианские представления, которые, по его мнению, могли быть отражены в былине (крещение в рубашке, невозможность брака с иноконфессиональной невестой). Исследователь подкрепляет свое мнение примерами личных имен и гидронимов, имеющихся в летописях (исторический Добрыня, Пучай-река). Но основой для былинного текста Вс. Миллер считает теоретически существовавшее народное предание о Добрыне как крестителе, которое нашло отражение в пословице, летописи и затем былине.

Другой подход к изучению «идейного и исторического» смысла этого былинного сюжета был предложен И. Я. Фрояновым и Ю. И. Юдиным. Критика концепции Б. Д. Грекова и новое прочтение истории Киевской Руси А. И. Неусыхиным и А. Я. Гуревичем [6] привели к пересмотру ранее выдвинутых предположений и в эпосоведении: при анализе русских былин ученые стали учитывать наличие переходного периода от родоплеменного строя к раннефеодальному. Если Вс. Ф. Миллер искал в былине о Добрыне и Змее отражение «народного предания» и конкретного исторического события, то И. Я. Фроянов и Ю. И. Юдин находили такой подход недостаточно полным и для собственного исследования привлекали дополнительный материал. Но этнографические данные, с которыми они сравнивают сюжет о Добрыне и Змее, относятся к так называемому «доклассовому периоду», так как исследователи априори полагают, что эпос создавался до образования государств. Этим И. Я. Фроянов и Ю. И. Юдин предприняли попытку «расширить» границы изучения русского эпоса, так как считали, что концепция Грекова потянула за собой ошибки эпосоведов. Так, В. Я. Пропп, по мнению исследователей, переоценивал в былинах феодальные моменты и недооценивал родоплеменные, что являлось существенным упущением [7] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Анализ змееборчеческих мотивов в былине о Добрыне Никитиче, по мнению исследователей, условно можно поделить на этнографический и собственно исторический аспекты. Не останавливаясь более подробно на «этнографической стороне» исследования (подвиг Добрыни рассматривается ими как прохождение инициации юношей), перейдем сразу к исторической.

Исторический смысл былины для И. Я. Фроянова и Ю. И. Юдина состоит в том, что Добрыня - богатырь, представляющий «новые социальные силы, выходящие на историческую авансцену в то время, когда власть князя родовых времен уходит в прошлое» [8] . Иными словами, герой разрушает старую опору власти и создает новую. Княжескую, старую опору власти исследователи связывают со змеем: в некоторых вариантах былины князь недоволен, когда Добрыня убивает Змея [9] . Сам Добрыня не хочет приобщаться к княжескому (т. е. змеиному) роду. Княжеская власть (старый жизненный уклад) не удовлетворяет эпического героя, он стремится ее изменить. И. Я. Фроянов и Ю. И. Юдин, следуя за идеей В. Я. Проппа, [10] считают, что былина направлена против рода как социального института: убийство змея богатырем и последующее за этим недовольство князя есть ни что иное, как отражение перемены одного строя другим.

Исследователи считают, что в былине о Добрыне и змее отразилось столкновение родоплеменной формы общества с раннефеодальной, в действительности разделенных по времени и слитых воедино в эпическом тексте, т. е. былина - это форма медиации, текст, в котором находит разрешение конфликт идеологий: родовой строй меняется на феодальный. Оптика исследователей, с одной стороны, опирается на сравнительный анализ реалий и мотивов былин с этнографическими материалами родоплеменного строя самого общего характера, ни географически, ни исторически не связанных со славянскими материалами. С другой стороны, они накладывают социальные отношения в Древней Руси между князем и его воинский элитой на «эмоциональную температуру» русского эпоса. Таким образом, «недовольству», «гневу», «равнодушию» эпических персонажей приписываются дополнительные социально значимые в истории Древней Руси смыслы. В родоплеменном строе есть мифология и обряды; они в измененной форме попадают в эпос и тянут за собой мифологические и обрядовые смыслы. Сетка социальных отношений в Древней Руси также встраивается в эпос, формируя связи между элементами. Именно поэтому оптика Фроянова и Юдина заключается в деконструкции эпического текста, который сохранил в себе следы социальной истории Древней Руси и отголоски мифологических текстов и «родоплеменных» обрядов.

Из приведенных примеров (а исследований, посвященных историзму русского эпоса, множество) видно, как один и тот же сюжет мог быть интерпретирован учеными совершенно по-разному. Джон Ло [11] , говоря об аргументации исследователей в социальных науках, писал, что ученые, изучающие реальную действительность, навязывают ей определенность. Это применимо и по отношению к эпосоведам: они, часто обращаясь к одним и тем же источникам, в попытках найти историю в былинах, в какой-то момент становятся не просто реконструкторами, но и ее создателями.

Литература

1. Греков Б. Д. Киевская Русь. М.: Госполитиздат, 1953. 568 с.
2. Гуревич А. Я. Что такое исторический факт? // Источниковедение. Теоретические и методологические проблемы. М., 1969. С. 59-88.
3. Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. 3-е изд. по 2-му, полн. изд. М.: тип. А. А. Торлецкого и К°, 1878. XXVI, 10, 296 с.: нот.
4. Иванова Т. Г. История русской фолькористики XX века. 1900 - первая половина 1941 гг. СПб.: Дмитрий Буланин, 2009. 799 с.
5. Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука / пер. с англ. С. Гавриленко, А. Писарева и П. Хановой; науч. ред. перевода С. Гавриленко. М.: Институт Гайдара, 2015. 352 с.
6. Миллер В. Ф. Экскурсы в область русского народного эпоса: I-VII. М.: тип. т-ва Кушнерев и К°; т-во скоропеч. А. А. Левенсон, 1892. 232, 69 с.
7. Миллер В. Ф. Очерки русской народной словесности. М.: тип. т-ва И. Д. Сытина, 1897. Т. 1. 464 с.
8. Неусыхин А. Н. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родо-племенного строя к раннефеодальному // Средние века. М., 1968. Вып. 31. С. 45-48.
9. ФрояновИ. Я., ЮдинЮ. И. Былинная история (Работы разных лет). СПб.: С.-Петербургский ун-т, 1997. 592 с.

• [1] Иванова Т. Г. История русской фольклористики XX века. 1900 - первая половина 1941 гг. СПб.: Дмитрий Буланин, 2009. С. 110-150.
• [2] В 3 томе «Очерков» Вс. Ф. Миллер указывает на факты недостоверности этой летописи, но от своей первоначальной гипотезы не отказывается. Об этом подробнее см.: Миллер В. Ф. Очерки русской народной словесности. М.: тип. т-ва И. Д. Сытина, 1897. Т. 1. С. 145.
• [3] Миллер В. Ф. Экскурсы в область русского народного эпоса: I–VII. М.: тип. т-ва Кушнерев и К°; т-во скоропеч. А. А. Левенсон, 1892. С. 44.
• [4] Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. 3-е изд. по 2-му, полн. изд. М.: тип. А. А. Торлецкого и К°, 1878. № 48.
• [5] Миллер В. Ф. Экскурсы в область русского народного эпоса. С. 48.
• [6] Греков Б. Д. Киевская Русь. М.: Госполитиздат, 1953; Гуревич А. Я. Что такое исторический факт? // Источниковедение. Теоретические и методологические проблемы. М., 1969. С. 59-88; Неусыхин А. Н. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному // Средние века. М., 1968. Вып. 31. С. 60.
• [7] Фроянов И. Я., Юдин Ю. И. Былинная история (Работы разных лет). СПб.: С.-Петербургский ун-т, 1997. С. 19.
• [8] Там же. С. 32.
• [9] Там же. С. 28.
• [10] Исследователи были согласны с указанной точкой зрения, но отрицали мнение В. Я. Проппа о том, что русский героический эпос противостоит всей первобытной идеологии, поскольку в былинах нашли отражение явления родоплеменного общества.
• [11] Об этом подробнее см.: Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука / пер. с англ. С. Гавриленко, А. Писарева и П. Хановой; науч. ред. перевода С. Гавриленко. М.: Институт Гайдара, 2015.