Брусницына Д.В. (г.Петрозаводск)
Повседневная жизнь крестьян Кижского погоста в 1650 – 1660-е гг.: Традиционные взаимоотношения в новых условиях
@kizhi
Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта «Церковь и крестьянское сообщество в Карелии эпохи раннего Нового времени» №11-31-00348а.
стр. 19Изучение крупномасштабных исторических процессов, важных для понимания общего хода развития истории человечества в целом или отдельного государства, в частности, не дает нам ясного представления о жизни простого человека, не создает, так сказать, ощущения атмосферы исторической эпохи. Как жил государственный крестьянин Заонежских погостов в XVII в.? Как складывались его взаимоотношения с родственниками, соседями, представителями власти? Какие представления у него были о своих правах и о возможности защищать и отстаивать свои права в законном порядке? Обычно эти вопросы остаются вне сферы внимания исследователей макроисторического уровня истории. Неслучайно часть специалистов-историков перенесла свое внимание на жизнь конкретных людей из простых сословий, желая понять глубинные основы происходивших процессов.
Изучение повседневности дает историку возможность лучше понять людей прошедшего времени.
Отдельные случаи из повседневной жизни карельских крестьян XVII в. изучались и использовались рядом исследователей истории Карелии [1] . В данной статье на основе актового материала из фонда Олонецкой воеводской избы рассмотрены некоторые аспекты повседневной жизни крестьян Кижского погоста в 50–60-е гг. XVII в. Выбор хронологических рамок статьи обусловлен существованием в это время на территории Заонежских и Лопских погостов института пашенных солдат, что внесло коррективы в размеренную, устоявшуюся жизнь местных крестьян.
В середине XVII в. Кижский погост был вторым по численности населения после Олонецкого. В переписных книгах солдатского высыльщика Ивана Дивова 1657 г. указаны имена 2845 кижан [2] . Из них 1734 имени принадлежали солдатам (включая 468 погибших, умерших и пропавших без вести), 962 – солдатским родственникам (отцам, сыновьям и пр.) и 119 – охудалым крестьянам. Из шестой книги И. Дивова также известно 24 кижских крестьянина, принявших постриг. Надо заметить, это самое большое число ушедших в монахи по всем Заонежским погостам в то время. В фонде Олонецкой воеводской избы хранятся более 300 дел и документов, содержащих ценные сведения о повседневной жизни кижских крестьян в рассматриваемый период. Это челобитные местных жителей с жалобами или просьбами, наказные памяти олонецких воевод по различным административным и судебным делам, отписки старост и других должностных лиц о результатах выполнения поставленных перед ними задач, списки высланных на службу или, наоборот, отказавшихся служить, а также беглых, умерших и погибших солдат.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]
Введение в Заонежских погостах солдатской службы, обязательной для всего мужского населения в возрасте от 15 до 50 лет, воспринималось крестьянами как нечто «чуждое», навязанное извне. Во-первых, часть времени, которое крестьяне могли бы тратить на сельскохозяйственные работы, уходила на обучение военным навыкам. Это негативно отражалось на крестьянском хозяйстве, даже несмотря на освобождение солдат от тягла. Во-вторых, обучение проводилось иноземными офицерами, которые зачастую не владели ни русским, ни карельским, ни вепсским языками и к тому же конфессионально принадлежали к другому вероисповеданию – протестантизму. При обращении внимания на тот факт, что весь офицерский состав был расселен по деревням, в избы местных жителей, становится понятным, насколько сложно и неоднозначно могли складываться взаимоотношения пашенных солдат и так называемых «учительных людей».
Особо остро недовольство крестьян солдатской службой начало проявляться в годы русско-шведской и русско-польской войн (1656–1658 гг., 1654–1667 гг.). Солдаты отказывались идти на службу [3] , сбегали, прятались в лесах или находили укрытие у друзей и родственников. Иногда дело доходило до открытого сопротивления, когда пойманных беглых солдат отбивали у представителей власти, а самих солдатских высыльщиков избивали и прогоняли [4] . За подобные действия виновных наказывали, но недовольство службой и ее последствиями в крестьянской среде было так велико, что наказания не приводили к изменению ситуации – как беглых, так и тех, кто им помогал, меньше не становилось.
Такова была атмосфера жизни в Заонежских и Лопских погостах в 50–60-х гг. XVII в. Крестьянский труд по необходимости совмещался с военной муштрой, привычное общение членов крестьянского мирастр. 20 между собой дополнялось общением с пришлыми, чуждыми местным жителям по языку, культуре, вероисповеданию иноземными офицерами.
Служба в солдатских рядах привнесла в повседневный быт жителей карельских деревень новые явления, а в умы крестьян – новые идеи. Еще Р.Б.Мюллер отметила: осознание крестьянами того факта, что у каждого солдата должен быть участок земли, с которого он должен был служить „государеву службу“, привело к возникновению идеи уравнительного землепользования» [5] . Иными словами, если у солдата был маленький участок земли, он, будучи уверенным в своей правоте, бил челом государю с просьбой отдать ему часть земли крестьянина, у которого участок был больше, ссылаясь именно на свой солдатский или драгунский статус [6] .
Зачастую такие просьбы удовлетворялись: государству было важно, чтобы солдаты были обеспечены землей и исполняли свой солдатский долг [7] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]
Гибель солдат на службе вела к возникновению разнообразных спорных ситуаций из-за оставшегося после их смерти имущества: земли, хором, хозяйственного инвентаря, снастей, скота и прочего. К этому же приводили длительные отлучки солдат из дома. Обращает на себя внимание тот факт, что часто конфликты из-за земли и другого имущества возникали между родственниками. Среди массы разнообразных по сути конфликтов особо следует выделить тяжбы между вдовами и родственниками со стороны их умерших мужей.
В изученных документах встречаются факты, когда родственники погибшего солдата выгоняли его вдову с детьми со двора и отказывались делить имущество. В подобных случаях жалобы на обидчиков подавали либо сами вдовы, либо их отцы и братья.
Так, в 1660 г. вдова солдата Семена Лазарева Нечаева Евдокия Данилова дочь обратилась в олонецкую воеводскую избу с просьбой принять меры по отношению к трем братьям ее погибшего мужа Михаилу, Остафию и Никите, жителям д.Айтьнаволок, которые не разделили с ней и ее детьми, сыновьями Васькой Большим и Васькой Меньшим, имущество, оставшееся от ее мужа [8] . Перечень имущества, подлежавшего разделу, прилагался к челобитной. Следует заметить, что по переписным книгам Ивана Дивова 1657 г. Семен уже числился погибшим [9] , а его сыновья были указаны, как проживавшие вместе с дедом Даниилом Сидоровым [10] , причем погибший солдат проживал в д. Айтьнаволок, а отец челобитчицы вместе с внуками – в д.Демидова Карташева. Значит, Евдокия после гибели мужа вместе с детьми ушла из его семьи в другую деревню в семью своего отца. Это наблюдение было бы невозможно сделать без составленной автором статьи по переписным книгам Ивана Дивова компьютерной базы данных.
Похожая ситуация произошла и с Ириньицей Федоровой дочерью. В марте 1660 г. ее брат Михаил Федоров, житель д.Колвостров, подал челобитную с жалобой на ее свекра Олфима Афонасьева, жителя д. на Усть Лижмы речки, который после гибели под Юрьевом Ливонским его сына, а ее мужа Бажена, выгнал невестку вместе с дочерью из дома, отдав ей только часть причитавшегося имущества [11] . Об Олфиме Афонасьеве нам известно также то, что в 1664 г. его односельчанин Иван Иванов увидел на нем шапку, которую в 1660 г. у него украли вместе с другим имуществом из полевой клети и дворового амбара. При этом Иван жаловался, что староста Тимофей Григорьев, имея на руках челобитную и будучи осведомленным о сути дела, ничего не предпринял, чтобы обыскать Алфима и вернуть шапку хозяину [12] .
В свою очередь, житель д. на Яндомозере Матфеевской солдат Игнат Ермолин в декабре 1658 г. подал на рассмотрение воеводы сразу две челобитные. В одной он просил за свою тетку Пелагею Игнатьеву дочь, которую пасынок, сын ее второго мужа, после смерти отца выгнал из дома и лишил имущества, хотя по духовной было приказано все имущество поделить пополам [13] . Во второй челобитной Игнат жаловался на Федора Микитина сына Боранова, за которым другая его тетка, родная сестра его отца, Анна Назарьева дочь была замужем. Здесь другая ситуация. Умерла жена, и, как следует из документа, после случившегося Федор Боранов отказался отдать Игнату ее приданое, хотя единственный сын Анны и Федора – Василий – умер на службе под Витебском [14] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]
Яркий пример конфликта другого рода – между семьями двоюродных братьев и племянников – произошел в д. на Усть Лижмы речки в 1657 г. В это время представитель одной из сторон – солдат Анкудин Григорьев – находился на службе. Дома оставались его жена Соломанида и сын Калина, которому в то время было всего 8 лет [15] . Неизвестно по какой причине, но на их двор пришли Илья и Яков Еупловы, племянникистр. 21 двоюродного брата Анкудинки – Ивана Иванова – с их матерью Пелагеей Артемьевой дочерью. Они избили жену и сына Анкудина. Вернувшись со службы в 1664 г., он узнал, что его жена после нанесенных побоев «лежав многое время» умерла, а сын остался «жив, но не здоров» [16] . При этом обидчики вместе с Иваном Ивановым захватили земельный участок пострадавших [17] , а Иван вместе Калиной Еупловым – еще и треть мельницы, которую они когда-то построили вместе с отцом Анкудина – Григорием Сергиевым [18] . Все это послужило причиной для неоднократной подачи челобитных с жалобами. По-видимому, ответчики были людьми, обладавшими определенным положением, так как могли позволить себе «облаять» приставов и «учиниться сильны». К тому же староста Тимофей Григорьев из-за своей «бездельной корысти» не предпринимал необходимых мер, чтобы уладить дело [19] . Кстати, в 1664 г. на упомянутого старосту воеводе поступило несколько жалоб, суть которых заключалась в том, что Тимофей либо покрывал ответчиков, не давая хода судебному разбирательству, либо сам совершал подсудные деяния: наносил побои, вымогал деньги, подговаривал писать ложные челобитные [20] .
В данной статье на конкретных примерах из повседневной жизни крестьян Кижского погоста 1650– 1660-х гг. показано, как последствия введения солдатской службы на этой территории отразились на взаимоотношениях местных жителей. Во-первых, в среде крестьян, обязанных нести солдатскую службу, возникла идея уравнительного землепользования, и они начали использовать свой солдатский статус для получения больших участков земли. Во-вторых, огромное число погибших и умерших на войне солдат – отцов, мужей, сыновей – привело к возникновению множества ситуаций с разделом имущества между наследниками, которые зачастую не могли договориться между собой. Так как крестьяне, безусловно, знали о том, что имеют право отстаивать свои интересы в суде, было распространено обращение за помощью к представителям власти. При этом в силу разных обстоятельств одно дело могло решаться годами. Тем не менее, главное состоит в том, что крестьяне Кижского погоста в рассматриваемое время знали свои права и умели их защищать.
- [1] См. напр.: Богословский М.М. Земское самоуправление на Руском Севере в XVII в. М., 1909–1912. Т.1–2; Островская М.А. Земельный быт сельского населения Русского Севера в XVI–XVIII веках. СПб., 1913; Мюллер Р. Б. Очерки по истории Карелии XVI–XVII вв. Петрозаводск: Госиздат К.-Ф. ССР, 1947; Чернякова И. А. Карелия на переломе эпох: Очерки социальной и аграрной истории XVII века. Петрозаводск, 1998; Жуков А. Ю. Управление и самоуправление в Карелии в XVII в. Великий Новгород, 2003.
- [2] Российский государственный архив древних актов, ф.137 (Боярские и городовые книги), оп.1 (Олонец). Кн.5: Переписная книга солдат и крестьян Олонецкого, Заонежских и Лопских погостов переписи И.С.Дивова, 1657 г. 1130 л. (далее – РГАДА).
- [3] Архив Санкт-Петербургского Института истории РАН, ф.98, оп.1, к.4, д.72, сст.46 об. (далее – АСПб. ИИ РАН).
- [4] Там же, д.84, сст. 1, 2, 3 об.
- [5] Мюллер Р.Б. Очерки по истории Карелии XVI–XVII вв. С. 128.
- [6] АСПб. ИИ РАН, ф.98, оп.1, к.3, д.36, сст.1.
- [7] Там же.
- [8] АСПб. ИИ РАН, ф.98, оп.1, к.4, д.7, сст. 2, 2 об., 3, 5, 7, 8.
- [9] РГАДА, ф.137, оп.1, кн.5, л.734 об.
- [10] РГАДА, ф.137, оп.1, кн.5, л.1091.
- [11] АСПб. ИИ РАН, ф.98, оп.1, к.3, д.66, сст.1.
- [12] Там же, к.5, д.53, сст.8.
- [13] Там же, к.2, д.92/29–30, сст.45, 45 об., 46, 46 об., 47, 52.
- [14] АСПб. ИИ РАН, ф.98, оп.1, к.2, д.92/30, сст. 46, 46 об., 47.
- [15] РГАДА, ф.137, оп.1, кн.5, л.948.
- [16] АСПб. ИИ РАН, ф.98, оп.1, к.5, д.156, сст. 1, 2.
- [17] АСПб. ИИ РАН, ф.98, оп.1, д.129, сст.1.
- [18] Там же, д.155, сст.1.
- [19] Там же, д.129, сст.1.
- [20] Там же, д.53, сст.6; д.53, сст.8; д.80, сст.1; д.129, сст.1.
Текст может отличаться от опубликованного в печатном издании, что обусловлено особенностями подготовки текстов для интернет-сайта.