Литвин Ю.В. (г.Петрозаводск)
Особенности формирования женской идентичности в карельской семье (по материалам Олонецкой и Архангельской губерний второй половины XIX – начала XX вв.)
@kizhi
стр. 100Исследование гендерной идентичности в историческом ракурсе является важным элементом реконструкции социокультурного пространства прошлого. Поиском ответов на вопросы, в какое время, под влиянием каких факторов происходит категоризация себя с представителями мужского или женского пола, каковы региональные особенности формирования гендерной идентичности, занимаются ряд дисциплин гуманитарного профиля: социология, психология, философия, педагогика, история, этнология.
Формирование личности неотделимо от понятия социализации, в процессе которой происходит усвоение человеческим индивидом определенной системы знаний, норм и ценностей, позволяющих ему функционировать в качестве полноправного члена общества. Основными понятиями в рамках этой тематики являются «гендерная идентичность» и «гендерная роль» [1] . Современные исследователи настаивают на различии понятий половая и гендерная идентичность в силу, прежде всего, различных методологических подходов. Представления о половой идентичности, разрабатываемые в 80-е гг. XX столетия, опирались на биологоэволюци-онную парадигму и полоролевой подход, а современные концептуализации гендерной идентичности опираются на социально-конструктивистскую парадигму [2] . Рассмотрение явления женской или, шире, гендерной идентичности, является необходимым аспектом при реконструкции повседневной жизни крестьянского сообщества, поскольку гендерная идентичность является одной из важнейших и, наряду с этнической, наиболее стабильной среди всех форм социальной идентичности человека. В данной статье мы обратимся к анализу некоторых аспектов социализации карельской крестьянки пореформенного периода. Изучение данного феномена осложняется тем, что архивные материалы практически не содержат сведений о процессе формирования идентичности женщины. Ряд исторических источников – прошения или ходатайства – скорее иллюстрирует уже сформировавшиеся стереотипы поведения, закрепленные практикой повседневности. Обращение к источникам и литературе этнографического характера дает нам возможность взглянуть на процесс прививания ребенку социокультурных и поведенческих характеристик, обеспечивающих индивиду личный, социальный и правовой статус мужчины и женщины.
Строго говоря, зачатки гендерной социализации можно увидеть еще до рождения младенца. Так, первый прием пищи беременной женщины носил ритуальный характер с целью повлиять на пол будущего ребен-ка. Если хотели, чтоб родился сын, помешивали варево иглой для вязки сетей и подавали еду с кончика этой иглы роженице три раза. Если же хотели дочь, вместо иглы пользовались веретеном [3] . В с. Вегарус близ Суоярви существовало поверье о том, что сыновья «жили» в средней, а девочки в нижней части живота. Объяснялось это позицией дочери и сына в хозяйстве. Женатый сын оставался в хозяйстве (речь идет о неразделенной семье), поэтому занимал место ближе к утробе, а девушка, покидающая дом, располагалась ближе к выходу [4] .
О том, что на девочку смотрели как на временного члена семьи, указывает ряд карельских пословиц: «не по-желай своему недругу другого зла, кроме семерых дочерей», «мало от зятя проку, а от дочери – сущее опустошение» [5] .
Базовой характеристикой, на основе которой задавался вектор социализации, являлся пол новорожденного. С момента рождения начиналось «приписывание» его к определенному полу, а, следовательно, – и к определенным жизненным и семейным ролям [6] . Так, для мальчиков пеленки изготавливали из отцовской рубахи, для девочки – из станушки матери. Такое различие делалось с определенной целью: чтобы мальчик не рос трусливым, на него нельзя было одевать ничего женского [7] . Социализация в возрасте до 5–7 лет осуществлялась в основном через игру, фольклор, общение и была направлена на усвоение традиций и норм сельскойстр. 101 общины. Значительная роль в освоении гендерной роли принадлежала игрушкам. Изготовлением игрушек для мальчиков занимались отцы и старшие братья, которые мастерили деревянных лошадок, маленькие ружья, пилы, молоточки и т. д. Для девочек матери или бабушки шили тряпичных кукол – «bobozet» [8] . Однако в «пору забав» происходила скорее имитация жизни взрослых, с 5–6 лет начиналось направленное, осознанное, систематическое обучение «женской» и «мужской» социальным ролям [9] . С этого времени дети становились более ответственными за свое социальное поведение, приучались к трудовой деятельности. Девочку учили хозяйничать, быть послушной и скромной, с тем, чтобы в будущем она могла стать хорошей невесткой. В 7-летнем возрасте карельская девочка умела доить корову, теребить шерсть, она помогала матери или бабушке в ткачестве и приготовлении пищи [10] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]
Важным этапом для карельской девушки, приближавшим ее к главной цели – замужеству – была возможность участия в молодежных бесёдах. Обычно начинали «девичничать» в 14–15 лет, однако, если девуш-ка была состоятельная или рослая, то к посиделкам она допускалась и раньше. Переход в новую возрастную категорию символически отражал половую зрелость девушки: согласно обычаям, она одевала более нарядный сарафан, длинный фартук, а волосы заплетались в одну косу (kassa) [11] . Поведение девушки на бесёдах должно было соответствовать определенным нормам. Нам представляется, что на посиделках некоторые из них испытывали значительное психологическое давление со стороны более состоятельных и привлекательных сверстниц, которые пользовались популярностью у юношей. С одной стороны, не ходить на посиделки считалось, по меньшей мере, странным; с другой, на самой вечеринке девушки испытывали страх не быть приглашенными на танец или оказаться без пары. И. Благовещенский указывал, что остаться без пары во время бесёды для девицы составляет позор и унижение. «Смешно смотреть на девушек, – пишет он, – которые, не находя по-коя, изыскивают разные способы, чтобы приласкать, вызвать на беседу своего куражливого жениха, хотя очень часто тот не чувствует взаимной симпатии» [12] . Девушка, которую парни наперебой приглашали на все игры, считалась у карел «славутной» (с.к. lemmekäs; люд. lembekäz). Термин связан с понятием «лемби», которое включало в себя не только физическую красоту и сексапильность, но и девичью честь, репутацию. Существовал целый ряд способов «поднятия лемби» [13] . Оборотная сторона процесса пробуждения и осознания женственности заключалась в подавлении сексуальности: помимо обычая носить головной убор, девушке не следовало пожимать руку молодому человеку, а при встрече с мужчиной она должна была опускать глаза, что символизировало ее сексуальную «замкнутость» и честность [14] .
Интересным с точки зрения приобщения к гендерным ролям является феномен «адиво» (adivo) – обычай праздничной гостьбы девушек у своих родственников. Целью адиво было привлечение потенциальных женихов. Кроме того, как отмечает О. П. Илюха, вовлечение в жизнь другой семьи, со своим бытом и устоями, было своеобразной психологической практикой перед замужеством [15] . В период адиво происходило подтверждение образцов поведения, усвоенных в своей семье, и девушка возвращалась домой, убежденная в правильности сложившейся традиции.
Приготовление приданого также являлось важнейшим этапом в передаче женского опыта от матери к дочери и конструировании идентичности девочки. Один только факт того, что в Северной Карелии к 10 годам девочки собирали практически полное приданое, говорит о раннем формировании женского самосознания. А обычай, бытовавший у суоярвских и сегозерских карел, когда парень, намеревавшийся жениться, дарил девушке прялку собственного изготовления, подтверждал «правильный» выбор сферы ее интересов [16] .
После свадьбы и перехода в семью супруга процесс освоения женской роли не прекращался. Функция «воспитания» переходила к родителям мужа, прежде всего свекрови, которая чаще всего исполняла еще и роль большухи, старшей в семье хозяйки. Именно она распределяла обязанности между членами семьи и следила за их четким исполнением. Следует отметить, что подобное распределение обязанностей сохранялось в больших неразделенных семьях, в то время как в малой, состоящей из супружеской пары и детей, крестьянка исполняла все работы по дому сама.
стр. 102При всей устойчивости стереотипов, понимание нормы варьировалось в зависимости от региона. В частности, в районах, где значительную роль играла внеземледельческая деятельность, отношение к женщине отличалось большей мягкостью по сравнению с традиционной русской семьей [17] . Или, например, во многих деревнях Карелии не пользовалась популярностью модель многодетной семьи: молодые люди избегали брака с девушками, которые, по их мнению, могли быть слишком «плодовитыми» [18] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]
За рамками статьи остались вопросы, связанные со следующими важнейшими шагами конструирования женской идентичности – беременностью и рождением детей. Однако основы приемлемого поведения закладывались именно с детства. Мы также не касались огромного пласта духовной составляющей жизни крестьянского мира, во многом основанном на противопоставлении «мужского» и «женского» начал.
Формирование гендерной идентичности является частью социализации индивида, которая позволяет ребенку с детства адаптироваться к многообразию социальных структур, норм поведения и стереотипов.
Такие структуры микро- и макроуровня, как семья, окружающее сообщество, школа, церковь, государство, исполняли роль агентов социализации. Карельскую девочку с детства окружали предметы и символы, цель которых состояла в выработке желания выйти замуж, стать достойной матерью и хозяйкой. Однако понятие нормы не было безусловным, оно зависело от природно-климатической специфики региона и подчинялось экономической целесообразности.
- [1] Клецина И.С. Гендерная социализация. СПб., 1998. С.7. Женская идентичность – категоризация себя как представительницы женской социальной группы и воспроизведение гендерно обусловленных ролей; гендерные роли – один из видов социальных ролей, набор ожидаемых образцов поведения (или норм) для мужчин и женщин (См.: Словарь гендерных терминов [Электронный ресурс] / под ред. А.А.Денисовой. М., 2002. URL: http://www.owl.ru/gender/ (дата обращения 10.02.2010).
- [2] Клецина И.С. Гендерная идентичность и права человека: психологический аспект // Права человека и проблемы идентичности в России и в современном мире. СПб., 2005. С.173.
- [3] Сурхаско Ю.Ю. Семейные обряды и верования карел (конец XIX – начало XX в.). Л., 1985. С.37.
- [4] Keinänen L.-M. Creating Bodies: Childbirth Practices in pre-modern Karelia. Stockholm, 2003. P.115.
- [5] Сурхаско Ю.Ю. Карельская свадебная обрядность (конец XIX – начало XX в.). Л., 1977. С.42.
- [6] Пушкарева Н.Л. Гендерная асимметрия социализации ребенка в традиционной русской семье // Гендерные стереотипы в прошлом и настоящем. М., 2003. С.7.
- [7] Сурхаско Ю.Ю. Семейные обряды и верования карел (конец XIX – начало XX в.). С.35.
- [8] Илюха О.П. Школа и детство в карельской деревне в конце XIX – начале XX в. СПб., 2007. С.53.
- [9] Пушкарева Н.Л. Гендерная асимметрия социализации ребенка в традиционной русской семье // Гендерные стереотипы в прошлом и настоящем. М., 2003. С.15.
- [10] Илюха О.П. Школа и детство в карельской деревне в конце XIX – начале XX в. С.79–80.
- [11] Там же.
- [12] Благовещенский И. Посиделки в окрестностях города Олонца [Электронный ресурс] // Олонецкие губ. вед. 1878. №94. С.1135. URL: http://ogv.karelia.ru/magpage.shtml?id=4172&page=9 (дата обращения 8.12.2009).
- [13] Феномен «лемби» рассматривался как в дореволюционной, так и современной исследовательской литературе. См., напр.: П. М. Из быта и верований карел Олонецкой губернии. Карельская девушка и ее «лемби» // Олонецкие губ. вед. 1892. №95; Лесков Н. Поездка в корелу // Живая старина. 1895. Вып.3/4. Отд.1. С.279–297; Сурхаско Ю.Ю. Карельская свадебная обрядность (конец XIX – начало XX в.). Л., 1977; Макаров Г.Н. Образцы карельской речи: говоры ливвиковского диалекта карельского языка. Л., 1969 и др.
- [14] Keinänen L.-M. Creating Bodies: Childbirth Practices in pre-modern Karelia. P.74.
- [15] Илюха О.П. Школа и детство в карельской деревне в конце XIX – начале XX в. С.67.
- [16] Сурхаско Ю.Ю. Карельская свадебная обрядность (конец XIX – начало XX в.). С.42–43.
- [17] Оленев И.В. Карельский край и его будущее в связи с постройкой Мурманской железной дороги. Гельсингфорс, 1917. С.92; Камкин Н. Архангельские карелы (этнографический очерк) // Древняя и новая Россия. 1880. Т. 16, №4. С.665.
- [18] Шикалов Ю. Г. Архангельская Карелия: задворки Востока или форпост Запада? Репродуктивное поведение крестьян Архангельской Карелии // Границы и контактные зоны в истории и культуре Карелии и сопредельных регионов. Гуманитарные исследования. Петрозаводск, 2008. Вып.1. C.182.
Текст может отличаться от опубликованного в печатном издании, что обусловлено особенностями подготовки текстов для интернет-сайта.