Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

стр. 157Церковные реформы периода царствования Алексея Михайловича спровоцировали появление незаживающей «раны» на теле Святой, Соборной и Апостольской Церкви, ибо раскололи единство верующих на «своих» и «чужих». Как показал исторический опыт России, попытки преодоления этого разделения предпринимались, свидетельство чему – история единоверия. Свое законодательное оформление единоверие получило 27 октября 1800 г., когда по ходатайству московских старообрядцев о принятии их в церковь «при старых книгах и обрядах» император Павел I утвердил «Правила единоверия». Можно только сожалеть, что «итоговое» с «желаемым» сильно разнились: клятвы на двуперстное крестное знамение сняты не были и старые обряды признавались не безусловными, а с надеждой, что со временем единоверцы «оставят старый и примут новый обряд». В специфике этого «компромисса», на наш взгляд, заведомо крылся концепт «свое – чужое».

Эта двойственность породила, прежде всего, терминологическую неустойчивость, выражающую в свою очередь «размытость» границ самого концепта. Если для одних это была возможность сохранения древних правил на основе действующих гражданских законов, для других – «условное единение старообрядцев с Православной Церковью» [1] , то для третьих единоверие виделось «ловушкой, в которую уклонились наиболее слабые или падкие до временных материальных благ» [2] . Специфичность юридического статуса единоверцев, умноженная фактической неопределенностью целеполагания в восприятии всех участников сторон, привела к неоднородности единоверия как явления церковной и гражданской жизни. Поэтому к моменту оформления единоверия в нем находились и те, кто искренне считали это возможностью обрести церковное единство. Но были и те, кто принял единоверие из прагматических соображений. Значительной неопределенностью отличалась и позиция тогдашних властей. Наряду с теми, кто был убежден, что единоверие поможет «уврачевать» раны Церкви, была значительная доля тех, кто видел в нем исключительно миссионерский смысл для будущего обращения «заблудших». Настоящей «колыбелью единоверия» стало Стародубье, но в целом по стране распространение единоверия шло медленно [3] . Антистарообрядческие гонения эпохи императора Николая I против «чужих» в православии подняли единоверие на качественно иной уровень целеполагания. Репрессивные меры, направленные на старообрядческие центры и экономическую элиту староверия, вынуждали сторонников «древлего благочестия» «записываться» в официальное православие на условиях единоверия. Статистика свидетельствует, что на пике гонений (1854–1855 гг.) таковых было не менее 68,2% [4] от всех обращений, тогда как в период снижения прессинга их соотношение не превышало одной трети.

Одним из мест, где идеи старообрядчества имели давние и прочные позиции, являлся Русский Север (в границах Архангельской, Вологодской, Олонецкой и северо-восточной части Новгородской губ.). В деле «искоренения раскола» на этой территории единоверие, по мнению властей, должно было сыграть значительную роль. Однако практическая реализация этих планов осложнялась целым рядом факторов: ландшафтногеографи-ческая специфика региона при неразвитости транспортной сети делала многие районы труднодоступными и малоэффективными для контроля; особенность этнического состава здешнего населения демонстрировала приверженность к «расколу» не только русскоязычной среды, но и финно-угорской, с которыми вообще было «трудно говорить о вере». За время своей эволюции местное староверие образовало здесь несколько крупных внутрирегиональных локусов, центрами которых являлись скиты, обладавшие развитой сетью межрегиональных связей.

Не менее важной особенностью староверия Русского Севера являлся его сложный внутриконфессиональный состав. Влияние внешних обстоятельств, а также факторов внутреннего развития меняло динамику соотношений старообрядческих толков от крайне радикальных до умеренных. Однако в своей основе Русский Север стал родиной и местом преимущественного распространения беспоповских согласий: «поморского», «филипповского», «аароновского», «федосеевского», «страннического». Все эти обстоятельства, вкупе с непоследовательной политикой местных властей в старообрядческом вопросе, объясняют, почему, на наш взгляд, проект центральных властей с условным названием «противораскольная миссия единоверия» был здесь заведомо «чужим». До середины XIX в. единоверие Русского Севера носило исключительно единичный характер. Так, например, небольшая община единоверцев была зафиксирована в Грязовецком уезде Вологодской губ. [5] При усилении антистарообрядческих гонений в середине XIX в. компромиссный характер единовериястр. 158 выразился в увеличении числа его последователей, особенно в районах распространения более умеренных согласий. Указы Святейшего Синода об образовании единоверческих приходов на данной территории сопровождались, как правило, тщательной предварительной работой по выяснению масштабов распространения «раскола» в том или ином месте [6] . Паства таких приходов получала отныне не только возможность канонического устройства религиозной жизни при сохранении «своей» обрядности, но и возможность избежать преследований, приспособиться, что оказалось приемлемым для части умеренных старообрядцев.

Во второй половине XIX в. сложился своеобразный единоверческий локус на территории Вологодской губ. Центром его был Домшинский Николаевский приход (Шекснинский район), открытый в 1863 г. Спустя десять лет местная единоверческая община насчитывала уже около 2000 человек и сохранила прочные позиции вплоть до XX в. Жизнеспособность прихода, даже в самые тяжелые годы его существования при советской власти, во многом была связана с подвижническим служением его священника, о.Александра (Соболева), прослужившего здесь 36 лет и арестованного в 1930 г. [7] Свой отклик нашло единоверие и в старообрядческой среде северо-восточной части Новгородской губ.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

При общей малочисленности здешних единоверческих общин, тем не менее, можно выделить локусы Череповецкого и Тихвинского уездов [8] , в особенности Селищский единоверческий приход (Тарантаевская волость), открытый благодаря энергичным стараниям его пастыря о.Николая (Соколова). Этот священник снискал всеобщее уважение местных жителей, был известным деятелем школьного дела, депутатом съездов духовенства, выборщиком членов Государственной Думы [9] .

Крупные очаги староверия располагались на территории Архангельской губ., поэтому вместе с ликвидацией местной системы скитов в деле «искоренения раскола» большие надежды властей были возложены на единоверие. Указом Святейшего Синода в 1861 г. был образован единоверческий приход в городе Кемь [10] , жители которого издавна придерживались древлеправославия. Однако отклика среди местных жителей эта идея практически не вызвала, поэтому единоверческий причт проживал преимущественно в 17 верстах от Кеми, в Подужемье, где единоверческая община была более многочисленной [11] . Неудачей окончилась попытка создания единоверческого прихода в Ухте, где проживали карелы-старообрядцы и где значительное влияние оказывали «свои» проповедники из Топозерских скитов.

Свою специфику имело единоверие на территории Олонецкой губ. В единоверческих приходах этого края к 1866 г. насчитывалось не менее 762 прихожан [12] : незначительно на юге (Лодейнопольский уезд), юговостоке (Ежезерский приход Вытегорского уезда) и востоке (Волосовский и Троицкий приходы Каргопольского уезда). Основное же число единоверцев губернии проживало на территории Повенецкого уезда, примыкавшего с юга к Кемскому очагу староверия. Эволюция здешнего единоверия протекала по-разному: если Семчезерский единоверческий приход был ликвидирован «по малочисленности прихожан» уже в 1886 г., то в Паяницком и Сяргозерском приходах единоверие имело достаточно прочные позиции и являло собой полиэтничный состав его сторонников. Среди факторов, объясняющих причины такого явления, можно выделить ряд обстоятельств от внутриконфессиональной специфики (более умеренное даниловское согласие) до способности к адаптации общины к неблагоприятным внешним условиям. Но, на наш взгляд, как и в вышеизложенных примерах единоверческих общин Новгородского края и Вологодчины, ключевым фактором была личность самого «пастуха» – священника единоверческого прихода.

Очень убедительно это прослеживается на примере жизнедеятельности о. Георгия (Фортунатова), прослужившего сорок лет в Сяргозерском единоверческом приходе. Современники отмечали, что среди всех территорий Олонецкого края «Повенецкий угол отличался особой глухостью и бедностью», что было причиной массового бегства духовенства из этих мест [13] . И при этой «вопиющей картине бедности православного духовенства» [14] , о.Георгий терпел все невзгоды, не желая «расставаться со своею паствою, с которой сроднился духовно, хотя и паства его была самая разнородная, ибо среди его прихожан были и единоверцы, и православные и старообрядцы» [15] . Эту особенность пастыря очень тонко подметил современник. Для о.Георгия не было «своих» и «чужих» в православии. Любовь и способность творить добро снискали ему всеобщее уважение, а продолжительное уставное богослужение в храме являли прихожанам «великого молитвенника». По воспоминаниямстр. 159 очевидцев, «нигде богослужение не продолжалось так долго, как в Сяргозере, …одна проскомидия совершалась от 1,5 до 2 часов» [16] . Безусловно, что при таком отношении пастыря к богослужению, обряду, канону, всему, что так свято чтимо староверием, уважение о.Георгия было всеобщим.

Последующее развитие единоверия на территории Олонецкой губ. проходило в границах сложившихся центров. К началу XX в. здесь проживало не менее двух тысяч единоверцев, что в удельном соотношении жителей составляло 0,6% православных [17] . К этому моменту прекратились массовые гонения на старообрядцев со стороны властей, и для тех, кто принял единоверие «под давлением», терялся смысл в сокрытии своих истинных религиозных убеждений. Крупные центры единоверия России активизировали деятельность по расширению прав единоверцев, ибо осознавали себя в «слишком тесных рамках» [18] . В этой связи 100-летие учреждения единоверия в России заставило многих современников попытаться оценить историю этого явления в нашей стране. Анализируя развитие единоверия в исторической ретроспективе, исследователи признавали, что «единоверие служило и служит интересам Православной Церкви не без пользы, хотя далеко не в той мере, в какой лелеяли надежду на официальное учреждение его в смысле скорейшего и удобнейшего искоренения раскола» [19] . Это же мнение разделяли епархиальные миссионеры на Севере России: «… единоверие ныне утратило то значение, которым пользовалось в былое время, ибо, сознавая, что единоверие и православие одно и то же, раскольники обращаются уже прямо в православие» [20] , подмечая, что и сама миссия «оказалась не на высоте своего положения» [21] . Таким образом, с точки зрения государственных структур единоверие оказалось малоэффективным в деле ликвидации старообрядчества, осознавали это и местные власти. Утрата интереса к единоверию со стороны официальных кругов повлияла на сокращение материалов делопроизводственного учета единоверческих общин на местах, что чрезвычайно затрудняет реконструкцию объективной картины эволюции регионального единоверия. Однако нельзя не признать, что при наличии немногочисленной группы общин «чад православной греко-российской кафолической и апостольской церкви, содержащих глаголемые старые обряды», единоверие на Русском Севере было явлением незначительным, достаточно «чужим» и малопривлекательным в старообрядческой среде. Длительность богослужений, приверженность традиционному укладу жизни делали единоверцев непонятными и для основного круга людей, исповедующих официальное православие. Возможно, что в крупных центрах единоверия России этот концепт не был столь ощутим, но в регионах Севера России он акцентировал границу «чужого» как при соприкосновении с миром староверия, так и с представителями господствующей церкви того времени. Не случайно это было отмечено при анализе векового юбилея единоверия в нашей стране: «… столетняя судьба единоверия страдальческа, его ненавидит… раскол, его не любит, не ценит, не поддерживает православный мир, смотрящий на единоверие или безучастно, или безнадежно» [22] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Последующие события XX в. сыграли глобальную роль в развитии российского единоверия. Всероссийские единоверческие съезды 1910 и 1912 гг. подготовили пересмотр правил единоверия, Поместный Собор 1917–1918 гг. утвердил право единоверцев на епископат со статусом викариев, Постановление Священного Синода 1929 г. признало равноспасительность старого обряда, снимало наложенные ранее «клятвы», что окончательно подтвердил церковный Собор 1971 г. Как и все группы верующих в СССР, «старообрядные приходы в Русской Православной Церкви» (далее РПЦ) испытали на себе прессинг атеистической власти. Несмотря на внешнюю неблагоприятную среду, дольше других просуществовали те общины, в которых был внутренний потенциал развития. Постсоветское время стало периодом духовного и организационного возрождения единоверия. Однако современное общество связывает с ним уже иные надежды. На торжествах, посвященных 200-летию единоверия в нашей стране, говорилось, что старообрядные приходы в РПЦ сохранили полноту церковной традиции; они имеют значительный потенциал «объединительных начал», если примут на себя историческую миссию «стать реально действующими мостами между РПЦ и старообрядческими согласиями» [23] . Наметившийся интерес к осмыслению исторической роли староверия позволит рассмотреть это явление во всей полноте, а ситуация общественного диалога, на наш взгляд, создаст необходимую законодательную базу для реализации этого процесса на практике. Без этих условий современное единоверие может повторить печальную судьбу «своих» предшественников, оказавшихся в окружении «чужих».

• [1] Ивановский Я. Обозрение церковно-государственных узаконений по духовному ведомству с историческими примечаниями и приложениями. СПб., 1883. С.134.
• [2] Мельников Ф.Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви. Барнаул, 2006. Т.1. С.142.
• [3] Жакин В.И. Начало единоверия // Христианское чтение. 1900. №.2. С.984.
• [4] Лебедев Е.Е. Единоверие в противодействии русскому обрядовому расколу // Христианское чтение. 1903. № 2. С.284–287.
• [5] Гос. архив Вологодской обл., ф.496, оп.1, д.9327, л.4 (далее – ГАВО).
• [6] Пулькин М.В. Православный приход и власть в середине XVIII – начале XX вв. (по материалам Олонецкой епархии). Петрозаводск, 2009. С.327–328.
• [7] За веру Христову: духовенство, монашествующие и миряне Русской Православной Церкви, репрессированные в Северном крае (1918–1951) / Сост. С.В.Суворова. Архангельск, 2006. С.515–516.
• [8] Памятная книжка Новгородской губернии на 1905 год. Новгород, 1905. Ч.3. С.18.
• [9] Бронзов А.А. Белозерское духовное училище за сто лет его существования (1809–1909). [Сергиев Посад], 1909. С.675–680.
• [10] Гос. архив Архангельской обл., ф.29, оп.1, д.868, л.29 (далее – ГААО).
• [11] Краткое историческое описание приходов и церквей Архангельской епархии. Архангельск, 1896. Вып.3. С.112–116.
• [12] Памятная книжка Олонецкой губернии на 1867 год. Петрозаводск, 1867. Ч.2. С.70–72.
• [13] Вознесенский И. Памяти священника о. Г.З.Фортунатова // Олонецкий епархиальные ведомости. 1916. №2. С.35.
• [14] Там же. С.36.
• [15] Там же.
• [16] Вознесенский И. Памяти священника о.Г.З.Фортунатова // Олонецкий епархиальные ведомости. 1916. №2. С.37.
• [17] Национальный архив Республики Карелия, ф.25, оп.14, д.63/18, л.34–197 (далее – НА РК).
• [18] Майоров Р.А. К вопросу о попытках изменения положения единоверия во второй половине XIX века // Церковь и русский мир: история, традиции, современность. М.; Ярославль, 2010. С.31.
• [19] Лебедев Е.Е. Единоверие в противодействии русскому обрядовому расколу. С.294.
• [20] НА РК, ф.25, оп.19, д.25/363, л.10.
• [21] Козлов И. Миссионерский отчет о состоянии и движении раскола Олонецкой епархии и действиях епархиальной миссии против раскольников и сектантов за 1911 год // Олонецкие епархиальные ведомости. 1912. №22. С.15.
• [22] Юбилейные торжества православного старообрядчества (единоверия) // Миссионерское обозрение. М., 1900. №9. С.601.
• [23] Православное единоверие в России / Сост. П.Чубаров. СПб., 2004. С.3.