Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

стр. 257Современный этап изучения песенных традиций в фольклористике можно охарактеризовать как пороговый. В результате усилий собирателей и исследователей музыкального фольклора в последние годы произошел качественный скачок в освоении региональных традиций: появились фундаментальные собрания, системно и многосторонне описывающие как песенный фольклор регионов, так и локальную специфику входящих в них традиций. В этой связи выработка критериев для сопоставления традиций между собой и параметров определения их специфики на общерусском фоне становится особенно актуальной задачей, в частности, возникает вопрос о наполнении самого понятия «общерусское» – вопрос о том, на какие сферы функционирования фольклорной традиции оно может распространяться, а в каких случаях эта категория оказывается не вполне адекватной материалу и задачам его исследования.

В том, что касается необрядовой лирики, составляющей предмет нашего интереса, по идущей от первых песенных антологий и ранней научной традиции общерусскими, как правило, называют песни, тексты которых записаны в различных областях России (многие из них постоянно фиксируются собирателями фольклора на протяжении не одного столетия). В отличие от них песни местные (локальные) бытуют на ограниченной территории, за пределами которой их тексты неизвестны. Сразу хотелось бы отметить, что в данном разделении, безусловно, объективном, доминируют территориальный и статистический факторы бытования собственно поэтического (вербального) текста и его вариантов, в то время как иные его сущностные проявления (мелодико-интонационные, функциональные, контекстуальные) оказываются значительно индивидуальнее и не сводятся к некой средней составляющей.

Общерусские песни разнообразны по тематике, однако, по мнению Н.М.Лопатина, «мужская песня, передавая по большей части быт внесемейных общественных отношений мужчин, естественно более отливалась в точные определенные формы; она не ограничивалась определенной местностью и свободно переносилась из края в край русской земли бродяжеством, извозом и военной службой» [1] . В связи с этим мы поставили перед собой задачу сопоставить характерные формы бытования песен мужской традиции [2] с военно-бытовой, солдатской и «удалой» тематикой в регионах Русского Севера (Печоры, Мезени, Сухоны) и на Дону [3] . Нами были избраны имеющие общерусское распространение традиционные сюжеты цикла о завещании раненого: «Горы Воробьевские» («Три ласточки»), «Кубань» («За Кубанью за рекой», «За Дунаем за рекой»), «Поле»

(«Уж ты поле мое, поле чистое»), позднейшие по времени происхождения производные от них «Вы поля мои, поля» («Как во наших-то полях»), а также примыкающие к ним песни о проводах на службу «Как по Питерской по славной по дорожке», об одиночестве на чужбине («Как подумал/поехал добрый молодец во чисто поле гулять», «За Невагою»), баллады военно-бытового содержания («Ехали солдаты со службы домой», «Питер-Москву проезжали») и ряд других близких по тематике песен. Выбор районов для сравнения объясняется несколькими причинами: во-первых, эти регионы принципиально отличаются своими доминантами: для Севера характерна высокая сохранность архаических форм женской традиции, в то время как мужская песенная культура характерна для них в меньшей степени [4] , для Дона же сохранность и изначальность мужской песенной культуры никем не оспаривается; во-вторых, как в северном, так и в южном регионах исследуемые нами сюжеты представлены достаточно репрезентативно; наконец, уровень изученности той и другой традиции достаточно высок, что позволяет опираться на авторитетные выводы и богатую текстовую базу. В некоторой степени нашу задачу осложнила закономерная и значительная диспропорция в количестве опубликованных вариантов в пользу южной традиции, поэтому мы предпочли рассматривать тенденции, а не заниматься статистикой, что в большей степени соответствует поставленным целям.

стр. 258В составе любой региональной традиции необрядовая песня не существует изолированно, а, попав в нее, оказывается включенной в сложившуюся систему, с характерными для нее особенностями. Это особенно ярко демонстрируют выводы исследователей локальных традиций. Так, в Вологодской области в среднем течении Сухоны песенная традиция отличается исторической глубиной и архаическими чертами: там песни «молодецкого цикла» обнаруживают «стилевые черты ранних форм музыкального фольклора, связь с эпическими жанрами» [5] на фоне резкого противопоставления доминирующим в репертуаре песням «женской» («дивьей») песенной традиции. Еще одной существенной чертой этой песенной системы является приуроченность лирических песен к обрядово значимым периодам календаря. «Особенности мужской певческой традиции на Русском Севере (а, в том числе, и на Средней Сухоне) складывались в большей мере в русле лироэпи-ческого повествования (термин Ф.А.Рубцова), философского высказывания, нежели в духе героикопатрио-тической тематики строевых „солдатского пошиба“ песен или песен социально окрашенного характера. Это согласуется с традиционным укладом жизни и, в том числе, со сложившимися формами участия мужчин в обрядово-праздничных событиях, в обычаях, отмеченных нормами ритуального поведения родственных, профессиональных, возрастных групп, межобщинных отношений. Музыкальный строй „молодецкого“ цикла позволяет связать их исполнение с особыми, выделенными по характеру обстоятельствами пребывания в состоянии раздумья, размышления в ситуации отстранения от обыденности, что может указывать и на обособленность их исполнения по составу (мужская группа), и на досуговый, необязательный характер обстоятельств исполнения (сидение, застолье, неспешное дело и т. д.)» [6] . Характеризуя сохранность традиции в последней трети XX в., исследователи признают единичность записей молодецких песен и прекращение традиции мужского исполнительства (сохранение немногих сведений о ней только в памяти). Можно сделать вывод о модели, характерной для адаптации песен общерусского распространения в данном регионе: ее можно охарактеризовать термином «изолированная»: привнесенная традиция изолированно бытует на фоне мощной основной традиции (девьей лирики с календарной приуроченностью), не пересекаясь с ней и образуя изолированную нишу, в которой фольклорная продуктивность консервируется и постепенно затухает. Исключением на фоне других традиций Русского Севера Г.В.Лобкова называет исполнение отдельных молодецких песен на формульный «девий» напев [7] , что можно рассматривать как частный случай той же тенденции, «переключающий» мужскую по содержанию песню в иной смысловой и музыкальный код.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Несколько иные модели характерны для Печоры и Мезени. Архивные материалы и публикации печорских песен убедительно доказывают сохранность мужской песенной традиции, равно как и ее самобытные черты. Нам довелось участвовать в экспедиции Московского государственного университета в УстьЦилем-ский район в 1980 г., когда был зафиксирован богатый и разнообразный песенный репертуар, в котором наличие архаических сюжетов производило сильное впечатление на собирателей. Выводы об удивительной сохранности как самой традиции, так и в буквальном смысле неизменности поэтических текстов (!) делали Н.П.Колпакова, А.Н.Розов, А.Н.Власов и Т.С.Канева: «Варианты, записанные с 1929 по 2000 г. от нескольких поколений певцов, поражают своей стабильностью и полнотой. Создается впечатление, что песельники осознанно стремились к едва ли не письменной точности в передаче текста и донесли предыдущий вариант текста как будто заученный наизусть» [8] . Бытование молодецких песен на Печоре характеризуется наличием широкого спектра возможностей их включения в бытовую и праздничную культуру населения. «Преобладание мужского хорового начала в необрядовой жизни Печоры позволяет связывать этот жанр с обстановкой, близкой к исполнению эпических текстов – на промыслах, рыболовецких тонях и др.» [9] . В то же время бытовая функциональность их этим не ограничивалась: песни звучали в дороге и в моменты отдыха на сенокосах, во время общественных и семейных коллективных сборов, на праздничных застольях (питухах). Хотелось бы отметить принципиально важный момент: развитая эпическая традиция, предполагающая особый тип восприятия песенного текста, медитативно-философское восприятие его содержания, не только подготовила воспринимающее сознание печорцев к «молодецким» песням (генетически связанным с эпикой), но и предоставиластр. 259 готовые формы для их бытования в мужском кругу. Таким образом, не будучи непосредственно содержательно (в части топики, образности, тематики) близкими быту и занятиям печорцев, а также в количественном отношении уступая любовной лирике, молодецкие песни вошли в идентификационное ядро традиции как преемники эпических форм. В этом смысле развитый эпический фон (былинная и историко-песенная культура Печоры) стал базой, на которой произошла успешная адаптация песен.

Еще одной особенностью репертуара молодецких песен Печоры является наличие в их репертуаре уникальных сюжетов и их вариантов («Со Буянова да славна острова»), оригинальных версий общерусских сюжетов («Ты полё, ты, полё, полё чистоё), демонстрирующих диффузное смешение как в части отдельных формул и сюжетов, так и в жанровом аспекте. Модель, по которой молодецкая лирика адаптирована в состав печорской традиции, можно охарактеризовать как консервативно-продуктивную. В этой модели заимствованные сюжеты сохраняются при обмене формулами внутри локальной традиции, но для дальнейших внешних «вливаний» песенная система оказывается закрыта.

Мезенская традиция, в области необрядовой песни во многом имеющая общие черты с печорской, в том числе в части распространенности эпических форм, также достаточно продуктивно адаптировала как ранние, так и поздние сюжеты молодецкой лирики [10] . При этом, например, песня «За Невагою» с ведущим мотивом «молодец на чужой стороне», которую принято относить к циклу разбойничьих, тюремных (удалых) песен, входит в обязательный репертуар песен при хождении в застенки, т. е., включена в обрядово-праздничный репертуар женской традиции [11] , впрочем, как и некоторые напевы печорских молодецких песен, близкие хороводным («За Дунаем, за рекой, там казак-от гулял»).

В том, что касается донской мужской песенной традиции, то она представлена как эпическими формами, так и лирическими. Вслед за А.М.Листопадовым, Т.С.Рудиченко весь донской песенный репертуар делит на две большие группы: песни внешнего быта и песни внутреннего быта, относя мужскую необрядовую лирику к первой [12] . В составленном ею каталоге сюжетов представлены 214 (в виде самостоятельных вариантов и версий) так называемых песен службы, исполняемых на отдыхе, при чистке оружия, уходе за лошадьми, 89 строевых, кавалерийских и под шаг, а также 33 полковых плясовых [13] . Своеобразно пропорциональное отношение в песенно-лирическом репертуаре на примере станицы Краснодонецкой: эпические и лирические во-инские исторические и бытовые сюжеты равно представлены по отношению к любовным и семейным песням (43 и 42 сюжета), что нехарактерно для других регионов.

Наши полевые данные показывают, что донские песни воинской тематики во многом сформировали обряды проводов на службу и встречи с нее, есть свидетельства об их бытовании на общественных поминовениях (т.е. помимо многообразных бытовых ситуаций исполнения для них сформирована собственная ритуально-обрядовая среда). К тому же эти песни составляют идеологическое и смысловое ядро казачьей культуры в целом, являясь своего рода центральной зоной этнической идентификации. Крайне показательно организовано текстовое пространство песен мужской тематики на Дону. Развитая традиция характеризуется обилием вариантов и сюжетных «дублей», широкими интертекстуальными связями, обеспечивающими обмен формулами между песнями различной жанровой принадлежности, подробно тематически разработаны различные аспекты жизни воина на службе и дома: песенные сюжеты выстраиваются в линейные последовательности со смысловыми переходами, образуя в совокупности своего рода «региональный нарратив» о судьбе воина, его становлении, проводах, подвиге и утратах, ранении, возвращении домой, гибели и т.п. В диахронии показательно сохранение и постепенное замещение выходящих из бытования сложных старинных песен сюжетами новой традиции, основанными на традиционных мотивах (прощание с семьей, проводы на службу, завещание раненого и т.п.), многочисленные варианты которых фиксируются и сегодня. В силу того, что донская традиция дала качественный импульс развития изначальным формам молодецкой лирики, модель, в которой общерусские сюжеты получают столь активное развитие, можно назвать прогрессивно-продуктивной.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Сопоставив различные модели в отношении адаптации песен общерусского фонда в отдельных регионах, следует заключить, что исследование локальных и региональных традиций, если оно не преследует лишь описательные цели, должно непременно выявлять их доминантные черты и нуждается в дальнейшей разработке категориальной и методологической базы.

• [1] Лопатин Н.М., Прокунин В.П. Русские народные лирические песни. М., 1956. С.186.
• [2] Мужская песенная традиция («молодецкая» лирика, в противовес девьей) выделяется как фольклористами-филологами, так и этномузыкологами, хотя ее определение не всегда четкое, как правило, основано на тематической отнесенности песенного сюжета и преимущественном составе исполнительских коллективов. В числе последовательно выделявших эту группу песен можно назвать филолога Т.М.Акимову и этномузыковедов А.М.Мехнецова, Г.В.Лобкову и др.
• [3] Для этого мы использовали классические и современные научные издания песен этих регионов: Песни Печоры. М.; Л., 1963; Песенный фольклор Мезени. М.; Л., 1967; Народная традиционная культура Вологодской области. Т.1: Фольклор и этнография среднего течения реки Сухоны. СПб.; Вологда, 2006. Ч.1; Традиционная культура Усть-Цильмы. Лирические песни. М., 2008; Листопадов А.М. Песни донских казаков. М., 1949–1952. Т.1–4 и др., а также полевые материалы ФЭ МГУ в Ростовскую, Волгоградскую области и Коми АССР.
• [4] Жанры солдатских и исторических песен проникают на территории Архангельского Севера в XVIII–XIX вв., когда вернувшиеся с призыва на службу мужчины стали привозить их в свои деревни. См. об этом, например: Иевлева И. Традиционная народная песенная культура – основа музыкальной идентичности Архангельского Севера // Экология культуры: информ. бюл. Архангельск, 2005. №1 (35). С.150. Упомянутый факт не исключает более раннего вхождения в состав местных традиций молодецких песен раннего формирования.
• [5] Народная традиционная культура Вологодской области. Т.1: Фольклор и этнография среднего течения реки Сухоны. Ч.1: Песни, хороводы, инструментальная музыка в обрядах и праздниках годового круга / Авторский коллектив: Мехнецов А.М., Лобкова Г.В., Королькова И.В., Теплова И.Б., Парадовская Г.П., Валевская Е.А., Пархомова Е.А., Мехнецов А.А., Редькова Е.С., Попова И.С. СПб.; Вологда, 2006. С.15.
• [6] Там же. С.18.
• [7] См.: «… в Тарногском районе зафиксированы два поэтических текста, также исполняющиеся на формульный напев, но по содержанию относящиеся к сфере молодецкой лирики: сюжет „Моя мамушка родима малолетнего женила“ („курва-жёнка невзлюбила“) – Раменский с/с; балладный сюжет „Солдатка-вдова и неузнанный муж“ („Мимо Москвы-то объезжали“) – Маркушевский с/с. Поскольку в севернорусских традициях эти тексты бытуют с другими, самостоятельными напевами, то тарногские образцы следует считать исключением» (Лобкова Г.В. Особенности лирических песен среднесухонской традиции // Рябининские чтения-2007. Материалы V науч. конф. по изучению народной культуры Русского Севера. Петрозаводск, 2007. С.341.
• [8] Традиционная культура Усть-Цильмы. Лирические песни. Научное издание / Сост Т.С.Канева, А.Н.Власов, А.Н.Захаров, Ю.И.Марченко и др. М., 2008. С.18–19.
• [9] Там же. С.19.
• [10] См., например, разнообразие и обилие в сборнике «Песенный фольклор Мезени».
• [11] Пашина О.А. Система съезжих праздников на средней Мезени и их музыкальное оформление // Рябининские чтения-2007. Материалы V науч. конф. по изучению народной культуры Русского Севера. Петрозаводск, 2007. С.373–375.
• [12] Рудиченко Т.С. Донская казачья песня в историческом развитии. Ростов-на-Дону, 2004. С. 92, 98.
• [13] Там же. С.392–434.