Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

стр. 273Идея геопанорамности фольклорной культуры была обозначена собирателями фольклора еще в ХIХ в., но до сих пор выделение и презентация этнокультурных диалектов относится к разряду труднорешаемых проблем. Этому есть как объективные, так и субъективные причины. К последним относится несовершенство терминологического аппарата, посредством которого фольклористы пытаются описать пространственные и социумные координаты живой фольклорной традиции: используемый для этих целей исследовательский инструментарий (понятия общерусский, региональный, локальный) не соответствуют уровням ее объективной (более сложной!) структурированности. Неизбежное следствие этого положения – существенные расхождения в интерпретации терминов и приложении их к конкретному материалу, в результате чего они перестают безукоризненно выполнять свои функции операционных исследовательских категорий. Из трех названных терминов наибольший разброс толкований у термина регион: от небольшой группы селений до крупных территориальных образований, включающих в свой состав ряд административно-политических областей. Поиски иной терминологии (А.И.Лазарев – областной, местный фольклор; Ю.И.Смирнов – локальный, ареальный, общенародный фольклор; др.) не сняли обозначенной напряженности, поскольку не носили системного характера и обычно сводились к альтернативным заменам ранее существующей.

Сложившаяся ситуация – результат того, что в течение многих лет фольклористы описывали и изучали фольклорные традиции преимущественно с «внешних» позиций, игнорируя «внутренний» взгляд на них самих носителей. Между тем подобный опыт с успехом применяется в ряде смежных научных дисциплин. К примеру, этнокультурное районирование России специалистами в области этнологии и культурной географии опирается на идею сложной таксономической стратификации этноса [1] , в буквальном смысле подслушанную в народе в форме коллективных прозвищ и созданных на их основе присловий, анекдотов, преданий и песен [2] (не случайно Д.К.Зеленин назвал их «голосом народа о самом себе и соседях» [3] ). В качестве иллюстрации к сказанному приведу таблицу типов этносообществ, типичных для северорусского региона, составленную по полевым материалам, собранным в Пинежском р-не Архангельской обл.:

Каждая из перечисленных в таблице страт одновременно является целостной автономной системой и системным элементом более высокого уровня. Формально это закрепляется в разветвленной иерархии именований и прозвищ. Так, жители околков пинежской деревни Шотова кроме семейно-родового прозвища (медведи, сельди, корешки, олени) имеют общедеревенское (драчуны, форсуны), субрегиональное (икотники) и региональное именование поморы (так называют себя жители Русского Севера независимо от места проживания: в непосредственной близости к Белому морю или в лесной континентальной зоне). Это означает, что любой пинежанин осознает себя включенным во всевозможные типы этносообществ регионального и локального уровня [4] по принципу «матрешки».

стр. 274Сходным образом организована и фольклорная традиция, жанровый, сюжетный и мотивный репертуар которой на каждом из таксонов имеет два структурных слоя [5] :[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

1) универсальный (на его основе формируется региональная культурная доминанта, снимающая остроту противостояния таксонов по принципу свой/чужой; вслед за Л.Н.Гумилевым мы можем охарактеризовать такой тип отношений, как «неантагонистическое соперничество», поскольку эта часть репертуара представлена на всех уровнях таксономической шкалы – от регионального до идиолектного; в территориальном плане смена региональной культурной доминанты обозначает границу между историко-культурными регионами);

2) специфический (этот срез фольклорной традиции сориентирован на описание конкретных культурных ландшафтов [6] субрегионального и локального уровня, вследствие чего в нем ярко выражены личностные и коллективные самоидентификационные установки; фольклорные тексты, оптимально выполняющие эту функцию, – «географические» песни, прозвищный фольклор [7] , устная проза о местных культурных и природных объектах, людях).

Взаимоотношения двух обозначенных слоев фольклорной традиции с конкретными культурными ландшафтами (КЛ) выстраиваются по двум разным моделям:

В первом случае речь идет о создании оригинальных текстов (в том числе авторских – куплетов, песен, стихотворений), ареал бытования которых ограничен территорией, на которой подобная информация может считываться. Это в полном смысле «самоидентификационный» фольклор, выполняющий по преимуществу этноинтегрирующую и одновременно этнодифференцирующую функции, поскольку в народной культуре формулирование самобытности связано с осознанием своих отличий от «других», «соседей» [8] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Во втором случае можно говорить об адаптации регионального репертуара к культурным ландшафтам субрегиональных и локальных уровней путем актуализации в текстах разнообразных «реалий» (событий, тем, природных и культурных объектов, др.), значимых для отдельного носителя и/или коллектива. Этот способ наделения текста самоидентификационной функцией можно назвать «проективным», поскольку он подразумевает проекцию содержания на конкретные территории и социумы. В восприятии информантов эта операция является достаточным основанием для того, чтобы квалифицировать текст как «свой», местный. Так, общеизвестную сказку о набитом дураке, отправляющемся продавать горшки, В. А. Кокоткина, жительница д.Церкова Пинежского р-на Архангельской области, назвала «сказкой про Карпогоры»: «Жили-были мужик с жёнкой. У них было трое сыновей. Двое умных да ладных, а третий Иванушка-дурак. <…> Мужик-то этот занимался ремеслом гончарным: делал крынки, латки ладные, красивые. Латки эти и горшки продавали на Петровской ярмарке. Уехали они однажды на сенокос, а Ивана отправили торговать в Карпогоры латками да крынками. Едет Иван по дороге, а у него целый воз латок, горшков шикарных. Едет-едет. А дорога длинная, хмурый лес. Пеньки голые. Ивану стало скучно. Ему стало скучно, он взял горшки и одел на пеньки. Одел на пеньки. А потом говорит: „Ой, как весело стало! Как человечки в лесу стоят. Весело ехать, любо“. Ехалехал и доехал до Карпогор. До Карпогор доехал, латки, крынки у него быстренько все раскупили. Раскупили, денег наторговал много. А когда он поехал в Карпогоры, мать ему наказала: „Денег наторгуешь, сложишь в мешочек, на деньги купишь два куля соли, два куля соли, деревянных ложек купишь“. Вот. Приехал он на ярмарку, продал все латки. Сторговал все латки. У него латки все разобрали, горшки. Даже некоторым не хватило.стр. 275 <…> Едет обратно. У Раговского ручья (теперь-то Рагово называется)… Едет, а ложки ему: брякбряк-бряк! бряк-бряк-бряк! А ему слышится: дурак да дурак! дурак да дурак! „Кто дразнится?“, – говорит. Надоело ему. Он взял и выбросил все ложки! Едет тихо. Душа радуется. Денежек полмешочка осталось. Едет, радуется. Доехал до речки Варды. До речки Варды доехал, решил коня напоить. <…> Едет Иван, едет – навстречу болотце. Навстречу болотце, а на болотце лягушки… У речки Варды болотце, а на болотце лягушки: ква да ква! ква да ква! Ивану слышится: „У тебя два рубля осталось! У тебя два рубля осталось“. Он говорит: „Да почему два-то? Целых полмешочка!“ А лягушки ему опять: ква да ква! ква да ква! Он взял в горсть, высыпал все монетки и бросил лягушкам в болото» (АКФ [9] 2008, т.1, №220).

Местный колорит приведенной сказки создается проекцией сказочного пространства на реальную местность и отдельные локусы (выделены жирным шрифтом) и сказочных событий на промысловые занятия жителей д. Церкова Гора (гончарный промысел, торговля гончарными изделиями на самой популярной в Пинежском р-не ярмарке, ежегодно устраиваемой в Карпогорах 12 июля в день Петра и Павла – отмечены в тексте подчеркиванием). Чтобы соотнести происхождение сказки с Карпогорами, исполнительнице оказалось достаточным наличие в тексте соответствующих топонимов и антропонимов. Такой способ придания фольклорному произведению субрегиональной и локальной идентичности используется в целом ряде жанров: в несказочной прозе, хороводных, игровых, плясовых, свадебных, календарных песнях, припевках, частушках, байках, заговорах. Ср.: «Вода ты, вода, ключевая вода. Как смываешь ты, вода, круты берега, коренья, так смывай тоску-кручинушку с белого лица, с ретивого сердца. Будьте, мои слова, лепки и крепки. Аминь» (ЛАИ [10] 2000, т.1, №146) и «Морска вода, двинска вода, вода пинежска, снеси тоску-кручину с пары Божьей животинки!» (ЛАИ 1996, т.1, №327), «Вода-водица, явзорска царица, сними тоску-кручину и снеси в дальнюю пучину, вынеси в море» (АКФ 1995, т.2, №185).

Наряду с вербальными существуют и невербальные способы наделения текста субрегиональной/локальной/индивидуальной идентичностью. Поскольку они не прочитываются в тексте явно, собирателям приходится добирать эту информацию косвенным образом из комментариев по поводу спетого или рассказанного, ср.: «Ну вот частушка. Ходила с парнем, а девка у меня отбила парня. Вот запевает лиходейка. Ругаешь.

Напеваешь ей. Вот гулянье, и она тут. Напеваешь ей. Вот вспомнила одну:

Лиходеечка на ятьМеня хотела осмеять.А я девушка на ю,Ее скорее осмею» (АКФ 2008, т.1, №16);

«<…> И родные не узнают,Где ж могила моя.На мою ж на могилуНикто не придёт,Только раннею весноюСоловей пропоёт,Пропоёт, и просвищет,И опять улетит.Одинокая могилаОдиноко стоит.

Вот у меня у отца так и получилось. Помер он у меня в Минске, теперь кто поедет. За границу! Вот так одинока могила и стоит» (АКФ 2009, т.6, №208).

Контекстуальный способ обретения идентичности характерен для необрядовой лирики, причитаний, примет, пословиц.

Отметим, что фольклорные тексты, посредством которых осуществляется процесс личностной или коллективной самоидентификации, вызывают особый интерес у носителей традиции, что, несомненно, способствуют их закреплению в активной, частотно воспроизводимой части репертуара. Такого рода тексты служат достаточно надежным материалом в исследованиях, сориентированных на ареальную проблематику и этнокультурное районирование (особенно на полиэтнических территориях).

• [1] «Принцип этнической структуры можно назвать иерархической соподчиненностью субэтнических групп, понимая под последними таксономические единицы, находящиеся внутри этноса как зримого целого и не нарушающие его единства» (Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера земли. М., 1994. С.136); «Назначение этих субэтнических образований – поддерживать этническое единство путем внутреннего неантагонистического соперничества» (Там же. С.139).
• [2] Подробнее об этом см.: Калуцков В.Н., Иванова А.А. Географические песни в традиционном культурном ландшафте России. М., 2006.
• [3] Зеленин Д.К. Народные присловья и анекдоты о русских жителях Вятской губернии (Этнографический и историко-литературный очерк) // Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1901–1913. М., 1994. С.61.
• [4] Категорию локальное вслед за Б.Н.Путиловым мы связываем с селенческим стратом и сельской общиной, поскольку именно на этом уровне «можно говорить о целостной культуре <…> как системе регулирования социальной жизни и сохранения социального организма» (Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. СПб., 1994). В связи с этим симптоматично, что при объяснении особенностей фольклорного репертуара, манеры его исполнения, способов функционирования информанты обычно прибегают к пословице «Что деревня(выделено мной. – А.И.), то поверье». На сублокальных уровнях (окольчанском, семейно-родовом, подворном) фольклорная традиция представлена фрагментарно. Показателен в этом отношении материал, записанный от жителей глухих малодворных починков верховий притоков р.Пинеги, состоящих из 2–3 дворов, заселенных членами одной семьи: в их репертуаре отсутствуют свадебные, хороводные и игровые песни, поскольку ситуации их обычного воспроизведения для данных поселений были не актуальны.
• [5] По мнению А.Т.Хроленко, аналогично устроен язык фольклора: «Один слой, количественно ограниченный и интуитивно известный всем носителям <…> – это совокупность так называемых „опорных“, „ключевых“ слов, устойчивых сочетаний и структурных моделей, из которых строится текст. Второй слой – это все остальные слова, используемые в фольклорном тексте. <…> Роль каждого из двух слоев лексики аналогична роли ядра и периферии – ядро в первую очередь обособляет систему, отделяет от всего остального, а периферия эту отдельность связывает с окружающим. <…> Первый слой внешне един, и именно он породил мнение о наддиалектности всей устно-поэтической речи, второй слой заметно дифференцирован и постоянно вызывает мысль о его диалектной дифференциации» (Хроленко А.Т. Введение в лингвофольклористику. М., 2010. С.120–121).
• [6] Компоненты культурного ландшафта: природная среда; сообщество людей, взятое в этнологическом, историческом, социальном, семейном, конфессиональном и прочих аспектах; хозяйственная деятельность (конкретные хозяйственно-культурные типы – земледельческий, промысловый, оленеводческий, скотоводческий, которые, в свою очередь, определяются совокупностью природных условий, ресурсов и типом сообщества); селенческо-расселенческая система – способ пространственной организации/самоорганизации сообщества в природном ландшафте; языковая система; духовная культура (верования, ритуальные практики, разнообразные формы народного искусства, в том числе фольклор). Подробнее о культурном ландшафте и месте в нем фольклора см.: Калуцков В.Н., Иванова А.А. Географические песни..; Калуцков В.Н. Ландшафт в культурной географии. М., 2008.; Иванова А.А., Калуцков В.Н., Фадеева Л.В. Святые места в культурном ландшафте Пинежья. М., 2009.
• [7] Термин Н.В.Дранниковой (см. ее монографию: Локально-групповые прозвища в традиционной культуре Русского Севера: функциональность, жанровая система, этнопоэтика. Архангельск, 2004).
• [8] См. об этом: Белова О.В. Этнические стереотипы по данным языка и народной культуры славян: Дис. … докт. филол. наук. М., 2006. Рукопись.
• [9] АКФ – Архив кафедры русского устного народного творчества Московского государственного университета.
• [10] ЛАИ – Личный архив А.А.Ивановой.