Метки текста:

Рябининские чтения Усть-Цильма Фольклор

Канева Т.С. (г.Сыктывкар)
«Война – чужая сторона» в усть-цилемских причитаниях Vkontakte@kizhi

стр. 280Причитания, записанные во время Великой Отечественной войны, стали свидетельствами живых творческих процессов, при которых «отмиравшие плачи-проводы» не просто «заново воскресли» «под впечатлением военных событий» [1] и «приобрели широкую популярность» [2] , но и претерпели качественные изменения вследствие переосмысления многих понятий и развития «активных процессов формулотворчества» [3] .

В этой связи большой интерес вызывает анализ отдельных составляющих фольклорного мира, которые были актуализированы испытаниями военного времени. Такого внимания, в первую очередь, заслуживает ключевое для причитаний данного периода понятие «война» [4] . В предлагаемой работе его краткая характеристика представлена на материале одной севернорусской традиции – Усть-Цилемского района Республики Коми – и ограничена заявленным в названии аспектом. Источниками послужили тексты, зафиксированные в 1942 г. экспедицией Петрозаводского университета под руководством В.Г.Базанова [5] . К работе привлечены также архивные записи усть-цилемских причитаний из Рукописного отдела Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН (1929 г.; в ссылках – РО ИРЛИ), кафедры фольклора Московского государственного университета (1980 г.), Фольклорного архива Сыктывкарского университета (1980-е гг. зап.; в ссылках – СыктГУ).

В усть-цилемских причитаниях, записанных в 1942 г., слово война употребляется в составе простых и сложных определительных сочетаний с разными прилагательными, наиболее популярные среди них – большая, кроволитная, всемирная. В сложных образованиях постоянным элементом выступает сочетание больша(я) война, которое как неделимое целое присоединяет к себе другие прилагательные; слово большая при этом практически всегда находится в начале определительного ряда, например: «А ты большу прошел войну кроволитную» (СыктГУ 0301–14); «Спеши́т-то вас да больша война, / Больша война да кроволитная» (РНБЛ 8:46); «Откуль станем их высматривать? <…> Со большой войны да со всемирноей» (РНБЛ 53:67). В причитаниях пяти исполнительниц (четыре из них – односельчанки из д.Уег) отмечено устойчивое сочетание, соединяющее все три определения, например: «Не на это был да ты рощеной, / Не на большу войну да кроволитную, / На кроволитную да на семирную» (РНБЛ 28:22). В единичных примерах слово война сочетается с прилагательными лютая, проклятая, тяжелая, германская, зла-лиха, многолетняя, встречающихся, как правило, в составе сложных конструкций.

Рассмотренные сочетания наиболее часто появляются в мотиве сборов-отправлениях на фронт. Нередко он реализуется как отправление в путь-дорогу с использованием традиционных эпитетов (дальняя, печальная, невеселая, слезливая, незнакомая), например: «Я опять тебя да провожать стала / Во дальную да путь дороженьку, / Во дальную да во печальную, / Во печальную да невесёлую, / На злу лиху, на большу войну…» (РНБЛ 55:4). Подобное определение дороги характерно для похоронной причети, но с тем отличием, что в ней она оценивается также и как последняя и невозвратимая [6] .

Вполне естественно, что при проводах родных из глубокого тыла в значительно удаленные места боевых действий конечный пункт их отправки – географически неопределенная война – предстает в плачах не просто как далекая, нездешняя (СыктГУ 0371–54), а как чужая дальняя сторона («Они ушли у мя да все уехали / На чужу дальну сторонушку, / На службу да на военную, / На войну да кроволитную», РНБЛ 51:21). Анализируемые тексты дают разные примеры сочетаемости трех композитов этой известной формулы – они встречаются в составе как простых, так и усложненных образований:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

стр. 281

чужая сторонадальняя стороначужая дальняя сторона+ злодейка чужестранная+ злодейная злая незнакомая+ большая война…
«Как пошли они на чужу сторону» (РНБЛ 1:240);«Отпустила я его да в дальну сторону» (РНБЛ 39:212);«Не страшно итти тебе, да солнце красное, <…> На чужу да дальну сторону» (РНБЛ 66:137);«Отрядила да тя спроводила / На чужу да тя дальну сторону, / На злодейку тя да чужестранную» (РНБЛ 28:35)«[Спроводить тебя…] На чужу-ту тебя дальну сторонушку, / На злодейну злу да незнакомую» (РНБЛ 46:23)«Мы из рук чада как уронили <…> На чужу его да дальню сторону, / На злодейку да незнакомую, / На большу войну да всемирную, / На всемирную да кроволитную» (РНБЛ 53:5)

В отдельных причитаниях все три базовых для мотива отправки на фронт элемента (путь-дорогачужая дальняя сторонавойна) выстраиваются в один ряд: «Я отправила да всех проводила / Я во дальнюю да путь-дорожечку, / На чужу дальню да на сторонушку, / На большу войну да кроволитную» (РНБЛ 50:52). Имеются также примеры, где при соединении двух первых композитов формально отсутствующее обозначение понятия война восполняется контекстом или собственно формулой чужая дальняя сторона: «Не на это был да ты рощеной, / Не на большу войну да кроволитную, / На кроволитную да на семи́рную <…> Спроводила я да в путь-дорожечку, / На чужу да дальну сторону / Я любимого да внукушка» (РНБЛ 28: 22, 217); «Я отправила тебя, проводила, / Я во дальнюю да путь-дорожечку, / Я во дальнюю да во печальную, <…> На чужу дальню да на сторонушку, / На дальную да незнакомую. <…> Ты пошла, наша, да нонь поехала / На большу войну да кроволитную» (РНБЛ 52: 3, 10, 20).

В текстах двух исполнительниц (А.К.Носовой и М.Б.Поздеевой) пребывание их близких на войне предстает как максимально отдаленное от родного дома – в категориях традиционного мировидения – местонахождение: «Ты за морями, мой, да ты за синима, / Ты за горами, видно, да за высокима, / Ты за лесами, мой, да за тёмныма, / За городами, мой, да за столичныма, / На большой войне на кроволитноей» (РНБЛ 28:114); «Я отправила тебя, проводила, <…> За больши бора да за сосновые, / За темны леса да за дремучие, / За быстры реки да за субойные, / За сини моря да за глубокие, / На чужу дальню да на сторонушку…» (РНБЛ 52: 3, 6). В своем плаче другая исполнительница (А.А.Носова) называет эту военную далекую сторону «краем света» («Я отправила дитя сердечное <…> По конец-то свету белого», РНБЛ 30: 104), а солдаты, находящиеся там, описываются в этом и многих других усть-цилемских причитаниях как сироты, лишенные родного дома, семьи. Безродность-«бесприту́льность» воинов-сирот передается традиционными средствами, свойственными похоронно-поминальной поэзии, ср.:

Поминальный плачПлач по воинам

«Куда приклоним буйну голову,К которому да краю берегу,Ко листу ли мы ко дереву, Ко той мы да к шелковой траве?Безродны мы, бесплеменны,Бесприютны да беспритульные» (РНБЛ 64:66).

«Горьки дети бесприютные,Уж к кому станете припадывать,Уж ко темным лесам, дубу-дереву,Ко сырой земле, шелковой траве,Цветам да как лазорьевым» (РНБЛ 30:50).

Представление о бесприютности на войне – чужой стороне нашло воплощение в формульных описаниях солдатского быта: «Что живут братья да во чистом поли, / Во чистом поли да во раздолице, / Их постилоч-ка да мать-сыра земля, / Их зголовьичко да зло кореньичко, / Одеваньице да сине облако, / Умываньице да заря утрення» (РНБЛ 44:47); «Отрядила да тя спроводила / На злодейку тя да чужестранную, / Там ни постилочки, да ни окуточки, / Тебе постилочка да мать-сыра земля, / Те зголовьице да зло кореньице, / Окуточка да сине облако» (РНБЛ 28:36). Отдельные исполнительницы в традиционную «характеристику» сиротской по-стели вводят собственно «фронтовые» детали: «…Ему окуточка – шинель серая, / Шинель серая да сине облако» (РНБЛ 4:44); «…Вам окуточка да сине облако, / Вам окопы будут да подземельные» (РНБЛ 29:56). Родной дом, благополучная, мирная жизнь в причитаниях противопоставлены войне – чужой стороне не только по признаку «уют – бесприютность», но и «тепло – холод», «сытость – голод»; ср. воспоминания о благополучном детстве сына в поминальном причитании и описание фронтовой обстановки:

«Не мучены были, не мотаны <…>Мягко место было постелено,Круто зголовьице было налажено,Одеяло теплое было постлано,Уж вкусна еда была настряпана,На дубовый стол была наставлена» (РНБЛ 10: 41, 45; по умершему сыну);

«Уж перенёс он [сын] много горя великого,Уж голоду да он и холоду» (РНБЛ 4: 40; по фронтовикам);

«На чужой-то да дальней стороне <…>Там не будут вам да разны завтраки,Крепки плотны да вам ли паужины» (РНБЛ 29: 52; при проводах на фронт).

стр. 282Но на той чужой стороне, которая предстает в причетах при проводах на фронт, «во сильну драку да во биютную» (РНБЛ 8:12), солдатам грозят не столько бытовые лишения, сколько смертельная опасность. Часто мотивы проводов-отправки перерастают в объемные перечисления военных орудий и снарядов, несущих воинам гибель; эти фрагменты создаются за счет как традиционных, так и новых образов и формул: «Пошёл во жарки огни да во горячие, / Во больши огни да во ужасные, / Под ружья да заряжёные, / Под востры штыки да наточёные, / Под копья да под перёные, / Под пушки да заряжёные, / Под гранаты да наточенные» (РНБЛ 60:20); «… Под гранаты-те да под разрывные, / Под танки-те да под огромные» (РНБЛ 41:12); «Про вас заряжены там да пули быстрые, / Наточены да штыки острые, / Про вас натянуты, ладо, туги луки, / Туги луки да с каляной стрелой» (РНБЛ 66:37) и т.п.

Осознание того, что уходящим на войну грозит смертельная опасность, проявляется в трагических мотивах ожидающей воинов гибели, характерных для «проводных» плачей: «Разнесёт, бат, да твою буйну голову, / Прострелят ваши да груди белые, / Прольют твою да кровь горячую» (РНБЛ 44:14); «Соймут твою, бат, буйну голову, / Прольют твою да кровь горячую…» (РНБЛ 31:44). Некоторые исполнительницы описывают проводы будущих воинов непосредственно как отправку на смерть, используя поэтические формулы погребально-поминальных причетов: «Я опять тебя да провожать стала / Во дальную да путь дороженьку, / Во дальную да во печальную, <…> На большу войну да ерманскую, / Под пулю да под быструю, / На смерть тебя, да чадо милое, / Под бой тебя, да чадо милое. / Нам последнее с тобой прощаньице, / Вековечно, бат, да нам свиданьице» (РНБЛ 55:4) [7] ; «Тут разосталися мы с ним да распростилися / На вечно житьё да бесконечное» (РНБЛ 3:28) [8] .

Как развитие этой трагической темы и своего рода раскрытие формулы война кроволитная в причитаниях рисуются страшные картины исхода кровавых сражений; в них чужая сторона, где идет война, предстает как страна смерти, в которой убитым нет погребения: «Чужа та да дальня сторона, / Она не мёдом ли да была мазана, / Не сахаром была посыпана, / Она помазана кровью горячею, / Кровью горячею да молодецкою, / Она посыпана только земелюшкой, / Удалыми да добрыми молодцами, / Затем она слезми горячими» (РНБЛ 28:42); «Нонь лежат там много трупов умершиих, / Там лежит, бат, моё да солнце красное, <…> Бат, пролита его да кровь горячая, / Его протыканы, бат, да груди белые, / Протыканы да штыком острыим, / Или прострелены да пулей быстрою» (РНБЛ 44:135). В причитаниях каждой второй усть-цилемской исполнительницы (записи 1942 г.) находим выражение боязни о том, что уходящим на войну или погибшим, пропавшим без вести «ладам милым», сыновьям, внукам «не достанется матери сырой земли» (РНБЛ 4:132; 28:138; 54:21), «не присчитается» гробовой доски (РНБЛ 28: 139) и их некому будет «Положить да в мать сыру-землю / По-людски да по-хорошему, / По-хорошему да понастоя-щему» (РНБЛ 28:149) [9] . Описания невыполнимого на войне – чужой стороне погребального обряда представлены в рассматриваемых текстах как в лаконичных, так и в детально разработанных формульных воплощениях:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

«Лежат они да не хоронятся,Не копают им да земляна бугра,Не делают да гробову доску,Не шьют им да белы саваны,Не смывается да кровь горячая» (РНБЛ 2:90);

«Лежит, солнце [брат], не похоронено,Не одето на него платье умершее,Не омыта с него да кровь горячая» (РНБЛ 44:142);

«Не омыта ваша кровь горячая,Не закопаны вы да во желты пески,Не одето на вас платье чистое» (РНБЛ 11:69);

«Не досталася ему земля-мати,Не повырыто да земляна бугра,Не состроена да нова горница,Не повыделана светла светлицаИз нова теса да дорожёного,С него не смыта да кровь горячая,Со бела тела да со бумажного,Со баска лица да со румяного,Со мутных очей да соколиныих,Со черных бровей да соболиныих,Со желтых кудрей да со рассыпчатых,Не снаряжено платье умершее,Не снаряжено да не уклажено,Не закрыто гробовой доской,Не зарыто да со желтым песком» (РНБЛ 4:132).

стр. 283Неоднократно в плачах усть-цилемок звучат страшные опасения о грозящем незахороненным телам поругании: «… Не сряженой да не уклаженой, / Не закрытой он да гробовой доской, / Не зарытой он да желтым песком. / Кормилица да солнце красное, / Его раскуркали да черны вороны, / Разграяли да сизы орлы» (РНБЛ 54:34); «Его, бат, раскуркали да черны вороны, / Расклевали, бат, его сизы орлы, / Растаскали, бат, да звери лютые» (РНБЛ 43:184); «На ветру их, бат, да растащило» (РНБЛ 1:253) и т.п.

Таким видится в усть-цилемских голошениях поле битвы, пространство войны-смерти. Ее недвусмысленный образ создается в усть-цилемской причети, закрепившей – по наблюдениям В.Г.Базанова – «большой художественный опыт прошлого» [10] , за счет использования поэтических форм похоронных и рекрутских плачей [11] и параллельного развертывания новых образов [12] . Война предстает в рассмотренных причитаниях во-енной тематики не столько как особое, связанное с тяжелейшими испытаниями время-событие (тяжелое/тяжкое время военное), сколько как особый, отдаленный локус (дальняя сторона), принципиально отличный от «своего» мира (чужая сторона), грозящий страшной гибелью.

// Рябининские чтения – 2011
Карельский научный центр РАН. Петрозаводск. 2011. 565 с.

Текст может отличаться от опубликованного в печатном издании, что обусловлено особенностями подготовки текстов для интернет-сайта.

Музеи России - Museums in RussiaМузей-заповедник «Кижи» на сайте Культура.рф