Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

стр. 306Тема нынешних Рябининских чтений представляется чрезвычайно важной по нескольким причинам.

Во-первых, как пишет ведущий культуролог Карелии В.М.Пивоев, «проблема диалектики „своего-чужого“ является одной из фундаментальных для современной гуманитарной науки и культурологии и необыкновенно актуальной в связи с современными социальными и культурными отношениями. <…> Интеграционному процессу в рамках России противостоят процессы культурной дифференциации, имеющей целью не столько политическую независимость, сколько регионально-этническое культурное самоопределение, уяснение и сохранение этнической и регионально-культурной идентичности» [1] . Именно поэтому кафедра культурологии Петрозаводского государственного университета, которую возглавляет В.М.Пивоев, c 1997 г. проводит регулярные конференции под общим названием «„Свое“ и „чужое“ в культуре народов Европейского Севера».

Многие аспекты заявленной проблемы культурологически и философски проработаны и осмыслены участниками этой многолетней конференции, материалы которой публикуются в соответствующих сборниках научных статей. Однако сложность и многомерность проблемы столь велики, что тема за прошедшие годы отнюдь не потеряла своей актуальности. И даже совсем наоборот.

Во-вторых, как утверждает тот же автор, «„Свое-чужое“ относится к изначальным мифологемам ценностной картины мира, поэтому мы можем сказать, что в фундаменте культуротворчества лежит „освоение“ мира… Объекты освоения (в отличие от материально-предметного присвоения. – В.Л.) становятся „своими“ лишь в познавательно-ценностном смысле <…> „Освоение“ имеет духовный характер и относительно незавершенный. Осваивая мир, мы его познаем и оцениваем, выявляем его возможности для удовлетворения наших потребностей» [2] .

В-третьих, позволю себе привести из этой работы еще одну, довольно развернутую цитату, которая будет важна в наших дальнейших рассуждениях. «Бытие индивида дискретно, бытие рода – континуально. Для поддержания связи с континуальным мифологическим временем (возникшим как отражение практической континуальности физического, реального времени) появился механизм ритуала (обряда), традиции, имеющей следующие функции:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

• восстановление связи с континуальным временем, которая может ослабевать;
• восстановление дискретного циклического времени, которое иначе может остановиться;
• утверждение духовной континуальности рода.

Основные способы освоения времени:

• воспроизводство рода человеческого;
• измерение времени путем наблюдения природных, сезонно-климатических, звездных, лунных и солнечных циклов, создание календарей;
• культурное освоение традиций, обычаев и других норм жизни через ритуалы, обряды и праздники.

Это развитие, расширение „своего“ может происходить как за счет создания, сотворения [своего] нового, так и за счет освоения „чужого“» [3] .

И далее: «Для понимания „чужой“ (другой) культуры важно уяснить существо самоидентификации этой культуры, ее идентичность. Эта проблема стоит и относительно „своей“ культуры, ибо „чужое“ есть не только вовне, но и внутри („свой чужой“, например, колдуны, волхвы, знающие и – „чужой свой“, например, весь комплекс византийской православной культуры, получившей на Руси статус культурной нормы. – В.Л.)» [4] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Но – остановимся в цитировании, поразмышляем и порассуждаем. Из приведенных высказываний В.М.Пивоева выделим два: во-первых, об «этнической и регионально-культурной идентичности» и, во-вторых, о «своей» культуре, внутри которой есть «чужое».

Первый тезис ориентирован автором на культурную и языковую ситуацию в Республике Карелия. Вопрос возникает сразу же: как соотносятся этническая идентичность и регионально-культурная? Вспомним, что после распада СССР республики, по заявлению первого Президента Российской Федерации, брали автономии столько, сколько могли. Тогда «разыгравшаяся» национально-культурная политика в Карелии грозила полностью уничтожить всякие основания регионально-культурной идентичности и оставить только этническую, да и то в сильно усеченном виде.

стр. 307В 1992 г. во время экспедиции от Подпорожья до Олонца я случайно оказался в с.Михайловском (у карелов-людиков) на местном «сходе», где должны были избрать делегата на Съезд коренных народов Карелии (т.е. карелов, финнов и вепсов). Перед обсуждением кандидатуры делегата агитатор из Олонца произнес пламенную речь о необходимости очищать свой карельский язык от «русской накипи и мусора», а затем со своим ансамблем в сопровождении аккордеона исполнил сочиненный им на ливвиковском диалекте карельского языка «гимн села Михайловского». До этого схода я уже четыре дня работал в Михайловском и в окрестных деревнях, в конце зала сидели с округлившимися глазами мои певицы-информаторы, от которых я записывал и людиковские, и русские, и даже финские песни (наследие финской оккупации), а кроме того, дал им прочитать два стихотворения Николая Абрамова из только что вышедших в Подпорожье учебников вепсского языка, которые бы-ли у меня с собой. Словом, я не выдержал и после 6–7 выступивших попросил слова. Говорил, конечно, о «накипи и мусоре», об этноязыковой и этнокультурной истории ладожско-онежского Межозерья, об этнолингвистическом месте людиковского диалекта и его исторической миссии – связующего звена между вепсами и южными карелами-ливвиками, наконец, о месте и значении русского языка и фольклора в их двуязычной культуре. До сих пор горжусь, что я единственный из всех выступавших «сорвал» аплодисменты зала.

Очень надеюсь, что сейчас ситуация в республике изменилась в лучшую сторону. Тем не менее, проблема остается сложной как логически, так и практически. Логически более или менее понятно: в категориях В.М.Пивоева, территория Карелии – регионально-культурная общность с этнической идентичностью четырех (включая русских) населяющих ее коренных народов. То же самое, вероятно, можно сказать обо всем Российском Северо-Западе, да в значительной мере и о Русском Севере в целом. А вот что касается практической стороны (практической для исследователей), то тут все значительно сложнее. Мы еще вернемся к этому вопросу, но сначала напомню второй тезис В.М.Пивоева – о «чужом» в своей культуре.

Традиционная русская культура, в том числе и фольклор, на всех этапах своей истории демонстрирует поразительную открытость к «чужому», к иноэтническим влияниям и заимствованиям. При этом, вбирая и в большей или меньшей степени перерабатывая внешние культурные импульсы, она оставалась адекватной самой себе. Православно-конфессиональное самосознание и никогда не прерывавшееся комплиментарное единство устно-письменного языка на протяжении тысячелетия обеспечивали русскую этнокультурную идентичность. И даже подстегнутый железной волей Петра I поток западноевропейского культурного влияния не смог изменить эту константу.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В подтверждение сказанному напомню только один пример из ранней истории русской музыкальной фольклористики – «Собрание народных русских песен» (1790 г.), которое подготовил Н.А.Львов. Для того чтобы сделать народные песни доступными для домашнего вокально-инструментального музицирования, которое к тому времени уже становится в России культурной нормой для образованных классов и сословий, он привлекает к работе Ивана (Яна Богумира) Прача. Профессиональный чешский музыкант и популярный педагог, к тому же очень интересный композитор классической венской выучки, Прач оказался перед необходимостью решить весьма непростую задачу – впервые в России создать «русский» аккомпанемент к русским народным песням. Тут важным оказался не только художественно-культурный гений Н.А.Львова, собравшего сборник, но и профессионализм и музыкантское чутье, которые не подвели И.Прача: именно этот сборник стал легендарно популярным на сто с лишним лет вперед, питая и простых любителей, и практически всех русских композиторов-классиков XIX в. Тут все сошлось удивительным образом: «чужое» стало не просто «своим», но вошло в золотой фонд русской музыкальной культуры.

Активный творческий контрапункт «своего» и «чужого», непрерывно пульсирующий в русской культуре Нового времени, можно отслеживать вплоть до наших дней. Впрочем, это общеизвестно. Поэтому вернемся в Карелию, но в гораздо более ранние времена.

Территорию нынешней Карелии, будущую Обонежскую пятину Великого Новгорода, осваивали и заселяли практически одновременно и параллельно с начала II тысячелетия н.э. славяне-русские, карелы и весь-вепсы (немногочисленные роды саамов частично поглощались, но, главным образом, оттеснялись дальше на север). В целом мирному расселению народов Северо-Запада способствовало конфессиональное единство. Насколько оно было важным и значимым свидетельствует знаменитый массовый исход православной корелы (а отчасти и ижоры) «из-за шведского рубежа» в первой половине XVII в.

В результате длительных и многообразных контактов к рубежу XVII–XVIII вв. в основном сложился этнокультурный ландшафт региона, который позднее только незначительно уточнялся и дифференцировался.

Этнокультурное взаимодействие «своего – чужого» получило здесь многомерные и впечатляющие результаты, в которых «чужое» становится безусловно «своим» (и эти процессы продолжаются до сих пор), а регион бесспорно превращается в регигонально-культурное единство. Итак:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

• бытовой билингвизм, давний и практически повсеместный (А.И.Шегрен, Э.Леннрот) [5] ;
• стр. 308взаимные языковые заимствования, насчитывающие сотни и тысячи лексических единиц, особенно в хозяйственно-бытовой речи и в топонимике (И.И.Муллонен, К.К.Логинов, С.А.Мызников);
• взаимодействие в сфере хозяйственных занятий и промысловых орудий, домостроительства, бытовой утвари, одежды, в народном изобразительном искусстве и промыслах и т.д. (В.В.Пименов, З.И.Строгальщикова, А.П.Косменко);
• православное храмовое зодчество и иконопись (В.П.Орфинский);
• народно-православный календарь, разный у разных народов, но единый по своей сути (Ю.Ю.Сурхаско, И.Ю.Винокурова);
• фольклорное двуязычие вепсов и южных карелов (В.А.Лапин);
• свадебный обряд вепсов, объединяющий формы, атрибуты и тексты на двух языках: русские свадебные приговоры и диалоги, вепсские причитания невесты и русская причеть подруг или вожей-подоплечниц, русские свадебные песни и т.д. (В.А.Лапин, В.П.Кузнецова);
• вепсские и ижорские народные музыкальные инструменты, заимствованные и ставшие своими у русских мастеров и музыкантов (О.Вяйсянен, И.В.Мациевский);
• фактически двуязычная фольклорно-этнографическая лексика вепсов (В.А.Лапин);
• двуязычные сказочники – вепсы и карелы (Т.И.Сенькина, Н.Ф.Онегина, М.И.Муллонен);
• наконец, самое впечатляющее – прибалтийско-финская мелострофа-тирада (vms), ставшая структурно-интонационной основой для русских сказителей Заонежья и всего Обонежья (Е.Е.Васильева, В.А.Лапин, А.Ю.Кастров).

Доступные наблюдению процессы (или их результаты) межэтнического культурного взаимодействия дают основание говорить о том, что оппозиции «свое – чужое», возникающие на разных уровнях традиционной культуры, могут обладать большой эластичностью, способностью к разного рода изменениям и трансформациям. Не случайно в большой цитате из работы В.М.Пивоева я выделил ключевую формулировку, которая, как мне представляется, в контексте его рассуждений может быть уточнена: «бытие индивида дискретно, историко-культурное бытие рода – континуально».

И в этом бытии столь же континуальную природу имеют процессы этнокультурного взаимодействия.

Феномен фольклорного двуязычия, который я в свое время попытался «дискретно» схематизировать, является, конечно же, результатом длительного и всеобъемлющего континуального взаимодействия.

Тем не менее, в аналитических целях мы расчленяем фольклорную культуру – во времени и в пространстве. И если по совокупности данных из смежных народоведческих дисциплин удается найти историкостадиальные (а то и хронологические) привязки для некоторых из ее этнокультурных феноменов – можно считать, что мы получаем именно инструмент историко-стилевого анализа.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Таким образом, ответ на вопрос (который подразумевался в названии доклада) – в какой степени актуален и может ли быть в принципе актуальным подобный анализ по отношению к взаимодействующим этносам и их традиционным культурам? – в целом должен быть положительным, хотя это далеко не всегда очевидно для стороннего наблюдателя и требует специфического аналитического инструментария.

• [1] Пивоев В.М. Предисловие // «Свое» и «чужое» в культуре: Сборник научных статей. Петрозаводск, 1998. С.5.
• [2] Пивоев В.М. «Свое» и «чужое» в этнической и национальной культуре // Там же. С.8.
• [3] Пивоев В.М. «Свое» и «чужое»… // Там же. С.11. Выделено мной. – В.Л.
• [4] Пивоев В.М. «Свое» и «чужое»… // Там же. С.13. Понятия «свой чужой» и «чужой свой» принадлежат автору цитируемой работы.
• [5] Не имея возможности приводить здесь обширную библиографию, указываю только авторов наиболее существенных работ по каждой проблеме.