Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

стр. 353После поездок П.Н.Рыбникова и А.Ф.Гильфердинга Прионежье приобрело репутацию своеобразного заповедника русской эпической традиции, а Кижи – признанной столицы этого былинного края. Имена местных сказителей Трофима Рябинина, Кузьмы Романова, Терентия Иевлева, Домны Суриковой были на слуху у любителей народной поэзии; в ХХ в. творческую эстафету у них переняли потомки Трофима Рябинина, а также Настасья Богданова-Зиновьева, братья Антон и Егор Суриковы, Павел Семенов и другие певцы.

Эпический репертуар Кижей необычайно богат для столь небольшого по площади ареала. С учетом контаминированных текстов из 45 сюжетов, зафиксированных собирателями в бывшей Олонецкой губ., здесь не были найдены всего 10. Среди них преобладают редкие эпические песни «Добрыня и Скимен-зверь», «СуровецСуздалец», «Чурила и князь», «Старина о большом быке» и поздние новообразования «Непра и Дон», «Терентий-гость», «Братья Дородовичи». В то же время в репертуары ряда сказителей входили разные модификации одного и того же сюжета (Т. Рябинин – «Илья Муромец и Калин-царь», «Ссора Ильи с князем Владимиром», «Михайло Потык»; А. Сарафанов – «Чурила и Катерина», В. Щеголенок – «Ставр Годинович»).

Несмотря на значительные расстояния, отделяющие Кижи от соседних былинных очагов, в их эпических традициях много общего и на уровне репертуаров, и на уровне мотивов и образов. В Олонецком крае только в Кижах и на Пудоге записаны старины «Калика-богатырь», «Алеша Попович и Тугарин», «Добрыня и Василий Казимирович»; популярная здесь старина о Ставре зафиксирована также на Повенецком побережье Онежского озера. В этих же трех регионах отмечено бытование сюжетов «Волх Всеславьевич», «Вольга и Микула», «Наезд литовцев». Былинное новообразование «Рахта-борец» за пределами Пудоги записано лишь от П.Калинина из д. Пудожская Гора, расположенной всего в нескольких десятках километров от Рагнозера, которое исполнители считали родиной этого эпического героя. Присутствовавший при записи кижский крестьянин В.Я.Мореходов сообщил А.Ф.Гильфердингу, что слышал эту старину в Кижах [1] . Старину о пудожском силаче слышал в молодости и Т.Г.Рябинин (Гильф. II, 3). Репертуарные совпадения с соседними районами объясняются двумя основными причинами – общностью корней этих эпических традиций и длительными контактами их носителей. На протяжении столетий Онежское озеро не столько разделяло, сколько объединяло многочисленные острова, западное и восточное побережье. Через него летом по воде, зимой по льду проходили кратчайшие маршруты, ведущие в Пудожский и Каргопольский уезды и далее в бассейн Северной Двины. Это не могло не привести к своеобразной диффузии былинных традиций сопредельных районов. На Пудожском берегу и в районе Нигижмы записано несколько вариантов былины «Добрыня и Алеша», в которых типовые элементы местных изводов органично сочетаются с мотивами и формулами, характерными для кижских модификаций сюжета (А.Никонова [2] , А. Тимонина [3] , Н. Сидорова [4] ). Вторая часть этой же старины каргопольского калики Латышова [5] по всем параметрам близка к кижским вариантам. В этом нет ничего удивительного, поскольку сказитель бывал в Заонежье; пересказ «Сорока калик» П.Н.Рыбников записал от него и кижанина Л.Богданова (Рыбн., II, 323).

В свою очередь кижане обогащали свой художественный арсенал заимствованиями у соседей. Былина «Дюк Степанович» Н.Дутикова (Рыбн., II, №63), одного из преемников Конона с Зяблых Нив, в основном не выходит за рамки местной традиции, но подробное описание встречи героя с Ильей Муромцем роднит ее с кенозерскими и некоторыми пудожскими записями (Рыбн., I, №63, ст.53–58, 124–164). В другой старине этого певца – «Илья Муромец и Соловей-Разбойник» (Рыбн., I, №61) – также содержится несколько мотивов и деталей, отсутствующих у его земляков и типичных для пудожских текстов.

Следы возможных контактов с представителями соседних эпических традиций просматриваются в двух вариантах «Ильи и Калина». В тексте П. Семенова [6] содержатся оригинальные элементы одной из пудожских редакций сюжета, бытовавшей в районе Купецкого озера (местоимение наш в зачине; формула Корилибили Чужь мы белоглазую, / Прибавляли там земельку святорусьскую; описание необычной расправы с царем Калином с использованием мотива «безногий на безглазом»). Т.Рябинин на склоне лет отказался от типичной для кижан версии «Илья, Ермак и Калин» (Рыбн., I, №7) в пользу более архаичной версии «Илья, Самсон и Калин» (Гильф., II, №75). Эту модификацию сюжета, характерную для восточных районов Олонецкой губ.,стр. 354 усвоили от своего знаменитого предка другие представители сказительской династии Рябининых. Обмену эпическим знанием способствовали встречи лучших сказителей Карелии на конференциях и во время публичных выступлений в разных городах страны. Именно там некоторые пудожские певцы усвоили сформировавшуюся в Кижах балладную версию былины «Чурила и Катерина», а кижанка Н.Богданова-Зиновьева переняла у них балладную версию «Добрыни и Маринки» [7] . Рассматривая данную проблему, нельзя не учитывать миграцию населения в Обонежье (БС, II, 154, 433 и др.), а также индивидуальные контакты сказителей из соседних регионов (Сок.–Чич., 589).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Повышенное внимание собирателей и исследователей к эпической традиции Кижей отчасти объясняется их географическим положением. Относительная близость губернского Петрозаводска и столичного Петербурга, наличие водных путей и «зимников», довольно высокая плотность населения делали этот район гораздо более доступным, нежели Водлозеро, Ундозеро или Мошенский край. П.Н.Рыбников и А.Ф.Гидьфердинг имели возможность неоднократно встречаться с лучшими сказителями, записывали старины не только в их родных деревнях, но и в Петрозаводске и даже в Петербурге [8] . Многие тексты Рыбников сопроводил подстрочными примечаниями, в которых воспроизвел зафиксированные им при повторном прослушивании дополнения и пропуски, замены отдельных словосочетаний, формул и целых тирад их аналогами. Иногда эти разноречия принадлежат землякам исполнителей, присутствовавшим при записи (Рыбн., I, 281–286, 335).

Аналогичные пометы собирателя есть и в сборнике А.Ф.Гильфердинга: «записано в Кижах, проверено в Петербурге» (Гильф., II, 9, 96, 312 и др.); «Рябинин помог» (там же, 787); «некоторые стихи в этой „старинке“ подсказывал Дутиков» (там же, 795) и т.п. Гильфердинг нередко практиковал повторное прослушивание старин с пения и вносил поправки в первоначальные полевые записи, сделанные под диктовку, иногда отмечал в рукописях: «исправлено по голосу», «проверено на голосу» (там же, 794–798, 800, 801). Уникальный случай произошел при записи Рыбниковым былины «Дунай» от Терентия Иевлева. Сославшись на усталость, сказитель прекратил пение «и пообещался выучить концу Л. Богданова»: «Действительно, я записал конец этой былины от Леонтия, которому Терентий натвердил эту старину в лодке по дороге из Петрозаводска в Кижи» (Рыбн., I, LXXXIII).

Обилие повторных записей эпических песен, различного рода дополнений и замен, разночтений между спетыми и проговоренными текстами создает благоприятные возможности для изучения закономерностей варьирования былин, формообразующей роли напевов. Рыбников отмечал, что Романов, Рябинин, Богданов не раз демонстрировали свое искусство «у меня на дому при гг. Модестове, Поленове, Ф.Н.Фортунатове, Е.Ф.Фортунатове, Остроумове, Н.Д.Дмитриеве, Преферанском и многих других» [9] . Не исключено, что дальнейшие поиски в архивных фондах Петрозаводска и Петербурга могут принести новые находки, ценные для эпосоведов.

Интенсивные контакты кижских сказителей с представителями научной среды и городской культуры привели к возникновению ряда дискуссионных проблем. Некоторые ученые склоняются к мысли о наличии элементов профессионализма в местной эпической традиции. В качестве главного, а порой и единственного аргумента обычно ссылаются на записанный П.Н.Рыбниковым рассказ о знаменитом Илье Елустафьеве.

«Крестьяне очень любили его слушать и даже платили ему за сказыванье. Соберется, бывало, сходка – мужики говорят: „А ну, Илья Елустафьевич, спой-ко былину“. „А положите-тко полтину, я и спою былину“» [10] . Можно добавить еще несколько аналогичных примеров. «Старуха из Великогубского погоста» согласилась спеть П.Н.Рыбникову «Кострюка», «уговорившись наперед, что получит за это пятиалтынный» (Рыбн., I, LXXXII). А.Ф.Гильфердингу не сразу удалось склонить к сотрудничеству К. Романова, обиженного тем, что «недавно перед этим какой-то барин заставил его пропеть несколько былин и дал ему за это всего 10 коп.» (Гильф., I, 42). Т.Г.Рябинин не раз пел свои старины на промыслах в Ладожском озере. «Если б ты к нам пошел, Трофим Григорьевич, говаривали рыболовы, мы бы за тебя работали и кормили вволю, лишь бы ты нам сказывал» [11] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Однако вряд ли правомерно связывать указанные факты с профессионализмом в исполнении эпических песен; им можно найти бытовые объяснения. Рыбников и Гильфердинг платили сказителям «задельную плату рабочего дня», поскольку отрывали их от хозяйственных дел [12] . Осведомленные люди со временем стали воспринимать это как норму. Благодаря содействию Рыбникова Кузьма Романов, «слепой и беспомощныйстр. 355 старик, <…> стал получать пожизненное пособие», после чего начал относиться к исполнению старин как к дополнительному источнику доходов (Гильф., I, 42–43). Старуха из Великой Губы заранее потребовала вознаграждение за пение после «некоторых переговоров» с постоянным спутником Рыбникова Леонтием Богдановым, который, видимо, и посоветовал ей не упускать случая заработать. Первооткрыватели «Исландии русского эпоса» неоднократно подчеркивали отсутствие у олонецких крестьян «подобного меркантильного взгляда». «Они обыкновенно удивлялись, что я платил деньги за былины», – подчеркивал А.Ф.Гильфердинг (Гильф., I, 42). Об этом же писал и П.Н.Рыбников: «Иные певцы не брали совсем денег, другие принимали их как подарок или как вознаграждение за вынужденный прогул рабочего времени». И лишь в Каргопольском уезде калики перехожие «стали просить с меня плату, зарабочее; на свое пение они смотрели как на ремесло» (Рыбн., I, LXXXIX). Не выходит за рамки традиционного северного быта и заботливое отношение промысловиков к сказителям былин и сказочникам, которые своим искусством помогали коротать время по вечерам или в непогоду.

По поводу рассказа о выступлениях Ильи Елустафьева «по заказу» аудитории мнения исследователей разделились. И хотя большинство ученых считают его достоверным [13] , на наш взгляд, ближе к истине был В.Я.Пропп, усомнившийся в подлинности слов легендарного певца. Он полагал, что кто-то из крестьян, желая получить плату за сказывание, «прикрылся авторитетным именем Елустафьева, которому якобы платили» [14] . Дело не только в отсутствии других более или менее убедительных свидетельств профессионализма кижских сказителей. Настораживает слово «былина», заменившее народный термин «старина».

В дореволюционных записях из Олонецкой губ. это – единственный случай его употребления носителем фольклорной традиции, а не собирателем. «Старинами» исполнители называли эпические песни и в былинных концовках. В ХХ в. термин «былина» вошел в лексикон целого ряда кижских певцов (Е.Суриков, К.Андрианов) (БС, II, 10, 34 и др.). В двух случаях анализ текстов позволяет проследить за самим процессом лексической модернизации. В былинах Т. Г. Рябинина встречается несколько вариантов исходов, в том числе и формула А по тыих мест старинка и покончилась (Гильф., II, №75). Ее последовательно использовал П. Рябинин-Андреев, заменив народный термин старинка более современным словом былиночка. После неоднократных встреч с Рябниным-младшим эту формулу усвоили пудожане И.Фофанов, Н.Ремизов, А.Пашкова. В текстах Ф.Конашкова, записанных в 1928 г., она не встречается ни разу, а в сборнике А. М. Линевского (записи 1937–1938 гг.) [15] ее нет только в «Сухмане» и одном из двух вариантов «Ильи и Идолища».

Эпические песни кижан богаты оригинальными поэтическими образами, редкими, а подчас и уникальными деталями, отражающими средневековые реалии. В первую очередь это относится к старинам Т.Г.Рябинина, причем не только снискавшим себе репутацию хрестоматийно-эталонных, но фрагментарным, утратившим песенно-стихотворную форму. Это – финальная сентенция богатыря в былине «Илья Муромец и Соловей-Разбойник» («Тоби полно-тко свистать да по соловьему» – Гильф., II, №74), описание вражеского войска (Нагнано-то силушки черным черно, / А й черным черно, как черна ворона – Гильф., II, №74); постоянные эпитеты князья подколенные (там же, 74, 85), грамота повинная (Рыбн., I, №2); чеканные формулы Обошла Москву Литва поганая.., Суда Божия на добром коне не объехати, И то поговорье вперед пошло (Рыбн., I, №1); редкий тип повтора с синонимичной заменой не только эпитета, но и определяемого слова – камень синенький, плита зеленая, афористическая реплика Святогора по поводу великого гроба: «Не наше место, не нам и спать»; предложение богатыря противнику востроты друг у друга отведати (Гильф., II, №81).

Тексты Домны Суриковой богаты нестандартными деталями, связанными с воинской тематикой. Алеша Попович, Добрыня Никитич и Илья Муромец ставят возле своих шатров деревца двадцати, тридцати и сорока сажен с одной, двумя и тремя золочеными кисточками – в соответствии с их ратными заслугами. Илья посылает Ермака навстречу татарскому войску, поручая ему считать силу по знаменью (там же, 138). Дунай избивает врагов дубиной, которая полна <…> свинцу налита (Гильф., ТОМ, 139). Семен Корнилов упомянул киевские Златые ворота (Рыбн., I, №81), использовал выразительную формулу – богатырь садится на коня, в стремена ногою не ступаючи (там же, №80). В былине Кузьмы Романова «Наезд литовцев» (там же, 45) находим исторически достоверные топонимы: город Сребрянский, порубежная река Березина (восточный приток Днепра), по которой в XIV в. действительно проходила граница между Брянским княжеством и Великим княжеством Литовским. Подобных отзвуков далекого прошлого, оригинальных поэтических образов немало в текстах Т.Иевлева, Н.Дутикова, И.Еремеева, П.Семенова, Н.Богдановой и других сказителей из Кижей.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

стр. 356Популярность мастеров былевого эпоса иногда усложняет выявление генетического соотношения текстов. В ХХ столетии некоторые сказители, видимо, из соображений престижности, без достаточных оснований возводили свои варианты к старинам знаменитых земляков. М.К.Сарафанова, внучатная племянница И.Т.Рябинина, утверждала, что именно от него усвоила былину о Дюке Степановиче (Сок.–Чич., 269). Однако ее вариант далек от рябининской традиции и генетически связан с компилятивным по характеру текстом их «Книги былин» В.П.Авенариуса [16] . К этому же сборнику восходят все эпические песни В. Амосова [17] , выдававшего себя за ученика Рябининых (БС, II 127). На «старых стариков с Киж», в том числе И.Т.Рябинина, ссылался К. Кудров из Великой Губы (БС, II, 314), тогда как единственная его былина «Наезд литовцев» близко к тексту повторяет вариант шальского лодочка с Пудоги [18] . Принято считать, что эпические песни П. Рябинина-Андреева не выходят за рамки семейной традиции. Между тем в его былинах «Илья и Калин», «Добрыня и змей», «Ставр Годинович» встречаются книжные по происхождению элементы, а «Ссора Ильи в князем Владимиром» в основном повторяет текст из сборника В.П.Авенариуса [19] . В «Ставре» некоторые оригинальные формулы близки к варианту земляка Рябининых В. Щеголенка, а старину «Чурила и Катерина» и балладу «Братья-разбойники и сестра» сказитель усвоил от Н.Богдановой.

Рябинин-Андреев не является исключением из правила. Из разных источников усваивали свои старины и другие кижские певцы с большим репертуаром: Т.Рябинин, К.Романов, Н.Дутиков, Н.Богданова-Зиновьева. Поэтому некоторые ключевые положения теории «школ сказительского мастерства» нуждаются в критической проверке. В частности, генеалогическое соотношение вариантов, записанных от предполагаемых учеников Ильи Елустафьева и Конона с Зяблых Нив, оказывается не таким однозначным, как полагал В.И.Чичеров [20] . Лучшие сказители Кижей и всего Прионежья стали «звездами первой величины», снискали для своего родного края почетную репутацию «Исландии русского эпоса» именно потому, что опирались не только на творческое наследие своих главных учителей, но и на коллективную эпическую память земляков.

• [1] Онежские былины, записанные А.Ф.Гильфердингом летом 1871 года. М.; Л., 1949–1951. Т.1–3. Т.I, 715 (далее – Гильф.).
• [2] Былины Севера / Записи, вступ. статья и коммент. А.М.Астаховой. М.; Л., 1938–1951. Т.1–2. № 180 (далее – БС).
• [3] Архив Карельского научного центра, кол.8, №99 (далее – АКФ).
• [4] Личный архив Ю.И.Смирнова; записи 1963 г.
• [5] Песни, собранные П.Н.Рыбниковым. М., 1909–1910. Т.1–3. №80 (далее – Рыбн.).
• [6] Онежские былины / Подбор былин и научная редакция текстов Ю.М.Соколова; Подготовка текстов к печати, примечания и словарь В. Чичерова. М., 1948. №106 (далее – Сок.–Чич.).
• [7] Подробнее см. об этом: Новиков Ю.А. Сказитель и былинная традиция. СПб., 2000. С.201–216.
• [8] У Рыбникова в Петрозаводске неоднократно гостили Т.Рябинин, К.Романов, Н.Дутиков (Колесницкая И.М. Письма П.Н.Рыбникова к И.И.Срезневскому // Русский фольклор: Материалы и исследования. М.; Л., 1959. Т.4. С.290; Рыбн., I, LXXXIV); Гильфердинг записывал кижские старины в Петрозаводске от Д.Суриковой (Гильф., II, 443), в Петербурге от В.Щеголенка, И.Касьянова, Т.Рябинина (Гильф., II, 67, 111, 312, 542 и др.).
• [9] Колесницкая И.М.Письма П.Н.Рыбникова к И.И.Срезневскому. С.291.
• [10] Там же. С.293.
• [11] Там же. С.292.
• [12] Там же. С.291; Гильф., I, 42.
• [13] Ухов П.Д. К истории термина «былина» // Вестник Московского университета. 1953. №4. С. 132–134; Астахова А.М. Былины. Итоги и проблемы изучения. М.; Л., 1966. С.22–27; Чичеров В.И. Школы сказителей Заонежья. М., 1982. С. 26 и др.
• [14] Стенограмма научной сессии, посвященной проблемам русского эпоса, в Институте русской литературы АН СССР, 1-е заседание, с.41–49. Цит. по кн.: Астахова А.М. Былины. Итоги и проблемы изучения. С.24–25.
• [15] Сказитель Ф.А.Конашков / Подгот. текстов, вводная статья и коммент. А.М.Линевского. Петрозаводск, 1948.
• [16] См.: Новиков Ю.А. Былина и книга: Аналитический указатель зависимых от книги и фальсифицированных былинных текстов. СПб., 2001. Сюжет 33, №15.
• [17] Там же, 3 (1), 14 (2), 17 (2), 19 (1), 23 (1).
• [18] Там же, 55 (1).
• [19] Там же, 6 (16), 17 (19), 19 (14), 38 (11).
• [20] Чичеров В.И. Школы сказителей Заонежья. С.77–108.