Метки текста:

Коми Рябининские чтения Фольклор

Панюков А.В. (г.Сыктывкар)
Синергетика фольклорных контактов: Ижмо-колвинская традиция Vkontakte@kizhi

стр. 360Основной свод памятников ижмо-колвинской фольклорной традиции был записан в 1950–1970 гг. в Ижмо-Печорском регионе Республики Коми, на Кольском и Канинском полуостровах, а также на Ямале среди населения, говорящего на ижемском диалекте коми языка. В ходе многочисленных экспедиций было записано более 500 произведений, среди них около 50 записей эпических произведений, составляющих ядро этой фольклорной традиции.

Отстаивая термин «ижмо-колвинский эпос», А.К.Микушев вполне обоснованно исходил из языковой ситуации: это эпические произведения, исполняющиеся на ижемском диалекте коми-зырянского языка. При этом, несмотря на то, что имена эпических героев, образность, мотивы и коллизии данного эпоса традиционны для самодийского фольклора, ни один текст в целом не находит в ненецком эпосе прямого аналога или прототипа. По мере расширения ареала бытования эпических произведений на коми языке расширялось и представление об этом уникальном явлении, что позволило А.К.Микушеву говорить о севернокоми эпосе как о сложном, органичном соединении финно-угро-самодийских компонентов [1] . Тем не менее сами носители этой эпической традиции считали себя не коми-ижемцами, а колва яран ‘колвинскими ненцами’, достаточно четко определяя свою этническую принадлежность, противопоставляя себя и изьвастас (ижемцам), и выненця (ненцам, сохранившим приверженность к ненецкому языку и ненецкому образу жизни). И каждый раз, называя традицию «ижмо-колвинской» или «севернокоми», стоит помнить о ее ненецко-коми истоках, о ее кровной биэтничности.

Парадоксальная, на первый взгляд, проблема этнического определения может быть развернута во многих направлениях. При составлении фольклорного сборника «Фольклор коми и ненцев Ненецкого автономного округа» [2] мы столкнулись с той же ситуацией размытости собственно языковых границ. Для живого бытования традиции, которое еще удалось застать исследователям, нет непроходимой границы между ненецким и коми фольклором, как нет четкой этнической границы ни в исполнительстве, ни в исполнительской аудитории. В 1960–1970-е гг., когда проходили фольклорные экспедиции, двуязычность ненцев, и даже владение тремя – ненецким, коми и русским – языками было широко распространенным явлением среди ненцев. Многие исполнители, с которыми работали участники фольклорной экспедиции, владели и коми, и ненецким языками, могли исполнять эпические произведения как на ненецком, так и на коми языке – были теми самыми исполнителями-посредниками между культурами, с которых все и начиналось.

Говоря о коми-ненецком языковом и культурном двуязычии как исходной среде бытования, стоит иметь в виду и существование «встречного» течения. Так, по воспоминаниям современников, многие из коми-ижемских оленеводов владели ненецким языком. По материалам экспедиции 1972 г., канинские коми хорошо помнят Егора Андреевича Вокуева, ижемского оленевода из с.Сизябск. Он славился как мастер сказывать ненецкие «сказки» – «яран мойд мойдны», сам переводил ненецкие песни и исполнял их на коми и на ненецком языках. Многие годы, с самой юности, Е.А.Вокуев пас оленей вместе с большеземельскими ненцами, а, переселившись на Канин (в начале прошлого века), стал исполнителем и популяризатором ненецкой эпической традиции. По воспоминаниям дочери, Е. Е. Чупровой, накануне Великой Отечественной войны его не раз возили в Нарьян-Мар петь ненецкие песни [3] .

Вероятно, для зарождения этой самобытной культуры необходим был двусторонний волевой импульс, взаимосближение двух абсолютно разных культур: коми-ижемцы за короткий срок (конец ХVIII – первая половина ХIХ вв.) освоили оленеводство и мир кочевника, а колвинские ненцы перешли на оседлый образ жизни, переняли язык и обычаи ижемских коми. Эта этнографическая группа локализовалась в конце ХIХ – начале ХХ вв. в нижнем и среднем течении р. Колвы, в пределах так называемой Колвинской волости (ИжмоПечор-ский уезд Архангельской губ.). Эта группа в начале ХХ в. сильно отличалась от основной массы тундрового ненецкого населения, прежде всего, своим оседлым образом жизни и использованием ижемского диалекта коми языка в качестве разговорного. Обособление колва яран тесно связано с деятельностью известного проповедни-ка епископа Вениамина, распространявшего православное христианство среди европейских ненцев в 1820– 1840 гг. В 1827 г. по инициативе этого епископа была основана православная церковь в 20 километрах выше устья р. Колвы, ставшая впоследствии центром формирования новой волости. Это место было расположено настр. 361 границе между тайгой и лесотундрой – среди обширных лугов в низовьях реки, здесь проходил один из самых больших оленегонных маршрутов. К концу ХIХ в. ненцы Колвинской волости и более южных районов в большинстве своем были уже православными и вели, как и ижемские оленеводы, полукочевой образ жизни [4] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Полукочевое оленеводство, уникальное во многих отношениях, предполагало и особое «социальноэкономическое» двоемирие, совмещающее и деревенский космос (в зимний период), и мир кочевника. В контексте бытования фольклорной традиции это двоемирие, вероятно, создавало и два эпических мировосприятия, и две аудитории, на которые были ориентированы певцы.

Уникальность ижмо-колвинской традиции связана с возникновением совершенно особого религиозномифологического двоемирия: языческого (собственно ненецкого) и христианского (коми-ижемского), которое в отличие от официального христианства, само уже представляло вариант народно-православного двоемирия, адаптированного для быстрого восприятия иноверцами.

Особую роль в становлении этой биэтничной фольклорной традиции сыграло своего рода внутрисемейное двоемирие: коми-ижемки, выходя замуж за колвинских ненцев, приносили в новую жизнь свой язык, свои обычаи, свое лирическое мировосприятие, а мужчины – носители эпического мира, эпических знаний – при этом оставались ненцами. Это «внутрисемейное» двоемирие соотносимо с двумя основными жанрами этой традиции – эпическими песнями и импровизациями-нуранкыв. Основными исполнителями героического, богатырского эпоса были мужчины, а нуранкыв – это женский жанр со своей особой поэтикой и аудиторией.

Этому жанру, как, собственно, и термину, сложно дать точное определение в силу того, что под ним подразу- мевается широкий спектр песенных произведений импровизационного характера. Общей чертой большинства этих произведений является их автобиографичность. Поэтому практически каждая песня-нуранкыв привносит нечто новое в представление об этой уникальной импровизационной традиции. Вероятно, говоря об истоках этого жанра, вполне допустимы параллели с ненецкими песнями-плачами ярабц и личными песнями ябе сё. В некоторых случаях и на уровне сюжета достаточно сложно отделить нуранкыв от песен, определяемых самими исполнителями как «яран сьыланкыы» (ненецкая песня). С другой стороны, оленеводческие нуранкыв опираются на устойчивую традицию коми-ижемских внеобрядовых импровизаций. Зачастую они близки и по тематике, и по приуроченности к определенным событиям из жизни. Кроме того, песни-нуранкыв можно определить как разновидность житийных причитаний автобиографического характера, известных и другим этнографическим группам коми. Записанные собирателями нуранкыв различны и по содержанию, и по объему.

Некоторые из них насчитывают всего по 15–20 стихотворных строк, а нуранкыв А.И.Выучейской состоит из 1130 стихов и соотносим с лучшими образцами эпических песен. Зачастую нуранкыв, первоначально отобразивший какой-либо конкретный и вполне реальный факт, в процессе устного бытования насыщался элементами эпичности, сказочности, лиричности. Так, например, нуранкыв, сложенный о колвинском оленеводе по прозвищу Ёгор Вань, со временем превратился в лиро-эпическую песню «Ёгор Ване, Ёгор Вань да кöр местэыд выйым-эм?» (Ёгор Вань, ты Ёгор Вань, есть ли пастбище для оленей?), которая стала популярной по всей Ижме, Печоре, за Уралом, на Кольском полуострове. Собственно, лиро-эпическими можно назвать и многие другие эпические песни, попавшие в женский репертуар, в которых тема сватовства становится ведущей: «Куим мама-пия» («Мать и два сына»), «Вит кöрес ке кутала» («Поймаю-ка я пятерых своих оленей»), «Важен оліс яран гозъя» («Прежде жили ненец с ненкой»).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В терминах удвоения может быть рассмотрена и собственно эпическая традиция, поскольку она органично соединила в себе и ненецкий фольклор, и фольклорный мир коми-ижемцев. Основные темы ижмо-колвинской эпической традиции типичны для исходных форм героического эпоса (тема героического сватовства, сюжеты о юноше-мстителе), и при этом легко «вписываются» в сказочно-мифологическое пространство коми традиции. Не случайно сами исполнители называют исполняемые эпические произведения «яран мойдъяс» (ненецкие сказки), «сьылэмен яран мойдъяс» (ненецкие поющиеся сказки), «яран мойдъяс изьватас кылэн» (ненецкие сказки на ижемском языке). Контаминация отдельных образов и мотивов коми и ненецкого фольклора характерна для таких исполнителей ижмо-колвинского эпоса, как И.Г.Пичков. Ярким образцом взаимосближения коми сказочной и ненецкой эпической традиции может быть названа эпическая песня на сюжет сказки о лягушке-царевне с типичным зачином «Прежде жили ненец с ненкой».

Все это факторы вместе и вызвали взрывоподобное (всего за несколько поколений) рождение новой фольклорной эстетики и уже не разделимой на этнические слагаемые новой традиции.

// Рябининские чтения – 2011
Карельский научный центр РАН. Петрозаводск. 2011. 565 с.

Текст может отличаться от опубликованного в печатном издании, что обусловлено особенностями подготовки текстов для интернет-сайта.

Музеи России - Museums in RussiaМузей-заповедник «Кижи» на сайте Культура.рф