Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

стр. 479Проблема «своего» и «чужого» как нигде остро стоит в островной диалектологии. В мире, в том числе и славянском, не так редки инстратные включения, когда какой-либо идиом, чаще всего диалект или группа близких диалектов, оказывается в окружении иных диалектов или языков. Такие изолированные языковые массивы в зависимости от величины, благоприятных внешних и внутренних условий способны существовать определенное время – от нескольких десятилетий до нескольких сотен лет. До сих пор почти тысячелетие существует в иноязычном немецком окружении инстратное включение – государство лужицких сербов со своим государственным стандартным языком, церковью, школой, особой материальной и духовной культурой, своеобразным фольклором. Также относительно долго, во всяком случае, с петровских времен, существовали немецкие поселения на Неве, в Поволжье и Словении [1] , украинские поселения в Боснии [2] , поселения русских староверов в Литве, Латвии, Эстонии [3] , казаков-некрасовцев в пределах Турции, а потом и России [4] и др. Язык поселений, отделенных от своей метрополии политической границей, окруженных иноязычным большинством, по мнению А.И.Домашнева, в конце-концов оказывается перекрытым языком окружающего большинства. При этом неизбежно разрушаются и культурно-экономические устои, возможно, они-то и являются главной причиной исчезновения островных говоров. Однако твердые идеи национальной и религиозно-культурной самоиндификации изолированного населения помогают продлить существование островов как этнических образований с их особым говором. Например, Л.Б.Матхеева объясняет устойчивость быта и языковых привычек одного из беспоповских толков старообрядцев Забайкалья, «темноверов», следствием соблюдения четкой оппозиции «свой-чужой» [5] . До сих пор сохранился на Аляске русский говор старообрядцев часовенного согласия в с. Николаевск [6] , а в штате Орегон США, «своеобразном островке в иноязычной среде, ставшим второй раз местом обитания сплоченной единой культурной традицией (верой) людей», говор русских старообрядцев «синьцзянцев» и «харбинцев» [7] . Островные говоры существуют и в условиях окружения близкородственными языками и диалектами. Таковы, например, русский говор с. Пилипы-Боровские на Украине [8] и «молокан» нескольких десятков сел около Одессы [9] , говор белорусов-«могилят» в пределах Костромской губ. [10] и др.

Разрушительные процессы в структуре языка островов в условиях изоляции от родной среды проявляются на всех уровнях языка, но чаще всего в области лексики. Так, Т.А.Токарь, резюмируя свои наблюдения над островными украинскими говорами в боснийском окружении, замечает: «Влияние чужого языка затрагивает разные уровни языковой (диалектной) системы, в первую очередь – лексику. Развитие лексики островных говоров характеризуется, с одной стороны, истощением исконного словарного состава и многочисленными заимствованиями, с другой – консерватизмом и тенденцией к стабильности» [11] . Т.Е.Воронина пишет о судьбе островного говора, переходного от белорусского к южнорусскому с. Клинцы Кировоградской области, развитие которого «идет по пути все большей утраты специфических диалектных черт на разных уровнях говора» и где «проявлением качественных изменений лексической системы говора является сохранение и активизация общего лексического фонда» [12] . Ю.В.Самойлова говорит об изменениях в говоре, главным образом,стр. 480 в лексике старообрядцев Аляски, поскольку в речи молодежи редуцируется система названий русских традиционных блюд, напитков, некоторых видов одежды [13] . Л.И.Баранникова полагает, что при длительном соседстве говоров разного типа лексические признаки перестают быть существенными для определения типа говора, так как слова легко переходят из одного говора в другой, образуя многочисленные дублетные и синонимические пары, вытесняя исконные для говора слова, меняя их привычное значение и т.д. [14] В то же время исследователи отмечают и сохранение стабильности лексической системы ряда говоров изолированного типа.

В частности, Т.Б.Юмсунова отмечает устойчивость лексики, главным образом, севернорусского происхождения, в говоре старообрядцев штата Орегон; указывает исследовательница и на некоторые случаи интерференции русской лексики с лексикой английского языка. Поселения русских старообрядцев-молокан на Украине вблизи Одессы все еще сохраняют свою языковую и культурную автономию.

На севере европейской части России сейчас нет примеров существования каких-нибудь территориально протяженных иноязычных или инодиалектных островов. В Нижегородской губ. еще недавно были большие поселения белорусов-«будаков», в Чухломском уезде Костромской губ. существовали поселения белорусов-могилят и литовцев со времен реформ Столыпина. И теперь там живут их потомки, к сожалению, утратившие былую культуру и язык своих предков. Костромской акающий остров (КАО) является единственным, протяженным по размерам и длительно существующим (вот уже в течение почти 400 лет) южнорусским языковым форпостом в «море» севернорусского оканья. Это территория полностью двух уездов Костромской губ., Чухломского и Солигаличского, и прилегающих к ним ряда волостей Галичского, Кологривского и Буйского уездов. История его возникновения представляет загадку, так как она связана со многими предположениями и догадками. Как кажется, единственно достоверной можно считать гипотезу, предложенную членом Костромского научного общества по изучению местного края и одновременно деятелем Московской диалектологической комиссии (МДК) Н.Н.Виноградовым в начале XX в. и поддержанную другими деятелями МДК. Аканье в костромские земли было занесено подмосковными дворянами, которые вместе с дворней бы-ли переселены Михаилом Романовым в чухломские и солигаличские края, в земли черносошных крестьян [15] .

Безусловно, вначале влияние подмосковных говоров (а это среднерусские говоры смешанного типа, содержащие и севернорусские, и южнорусские черты) на речь костромичей было более существенным, чем то, что мы видим сейчас и что было впервые зафиксировано исследователями в XIX в. Оно, надо полагать, осуществлялось на всех уровнях языка. Конечно, ярче всего это влияние проявлялось на уровне безударного вокализма: на всей территории острова распространено недиссимилятивное аканье и преимущественно умеренное яканье – южнорусская черта, впрочем, причудливым образом сочетающаяся с севернорусским ёканьем. Впервые чухломское аканье в начале XX в. описал Н.Нерехотский, которого удивило, что речь «свысока» (аканье), наблюдается не только в центре уезда – Чухломе, но и в отдаленных деревнях [16] . Он отметил интересный феномен чухломских говоров: слово молния в севернорусской форме, отражающей явление 2 полногласия, но в акающей огласовке – маланья. Мелодика речи характеризуется рядом параметров (певучесть, протяженность ударного слога, особенно звука <а> и особенно у пожилых женщин), которые присущи южнорусским говорам. В области согласных при полном отсутствии каких-либо южнорусских особенностей сохраняются такие архаические севернорусские явления, как цоканье, <ў> на месте <л> в конце слова и перед согласным, <l> европейское и др. Морфология и синтаксис также почти не имеют тех признаков, которые нарушали бы грамматическую структуру севернорусских говоров. В лексике же южнорусские черты сохранились более явственно, причем, как правило, в качестве семем, а не собственно лексем. Г.Г.Мельниченко называет слова, характерные для акающих говоров «района Чухломы, Галича и Солигалича»: верх, огородец, грохот, падок, летина, кочет, которые объединяют эти говоры «с говорами ближайших зон ВладимирскоПоволжской группы и отчасти со среднерусскими говорами (кочет)» [17] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В современных говорах КАО существует небольшое количество слов, имеющих лексические связи в основном с южнорусскими говорами: агрест ‘крыжовник’, балка ‘сухой овраг’, виски ‘волосы над ушами’, вага ‘прижимная жердь на возу’, водонос ‘приспособление для ношения воды’, клеть ‘житница, амбар’, кислица ‘щавель’, папка, папашник ‘белый сдобный хлеб’, шлык ‘женский головной убор’, волна ‘шерсть’, кувшин наряду с кринкой, драть, таскать (о льне), пахать наряду с орать и др. [18] Л.Л.Касаткин при обследовании чухломских говоров в 1970-е гг. впервые обратил внимание на слова бякает ‘блеет’ (об овце), опарница «в применении к деревянной кадке из теста», летина ‘ботва огурцов, гороха, картофеля, свёклы или однойстр. 481 двух из этих культур’, а также слов водонос и клеть, близких изоглоссам аканья [19] . Покажем особенности семантической структуры двух последних слов из этого списка Л.Л.Касаткина в говорах КАО, для чего воспользуемся материалом (правда, в некотором сокращении) словарных статей Словаря говоров междуречья Костромы и Унжи, пока еще рукописным, составленным автором этих строк.

Водоно́с, м. Приспособление, палка для ношения воды вдвоем. А воду-то мы берём в колодце и несём водоносом до дому. Галич. (Россолово). Водонос – жердь с прицепом для ношения ушата вдвоём. Парф. (Матвеево). Водонос – палка с кольцами, носят воду вдвоём на плечах. Чухл. (Белово). Бери водонос, ушатом таскать будем. Солиг. (Жилино). Водонос – палка, ушат носили на нём. Двое понесём ушат на 4 ведра. Чухл. (Жары).

Кле́ть и кли́ть. 1. Отдельное помещение для хранения зерна, житница, амбар. Бригадирша в клеть недавно пошла, зерно там подсеивают. Галич. (Степаново). Агрономка-то где? – Да вон в клеть пошла зерно проверять. Чухлома. Зерно ссыпали в клить, отдельно стояла. Это амбар. Патом житница звали. Солиг. (Зашугомье). Хлеп ссыпали в клити. Клить – хранилище хлеба. Чухл. (Судай). 2. Кладовая, холодное помещение в доме. Клеть в хлеве, нежилом помещении. Чухл. (Вига). Клить – где наряды, сундуки: калидор и две клити вместе. Чухл. (Шартаново).

Слово водонос, «свое» для южнорусских говоров, в значении ‘приспособление для ношения воды’ употребляется только в говорах КАО, в окружающих же севернорусских говорах в этом значении «своим» является слово коромысло. Правда, здесь различие не только номинативное, но и более сложное, денотативное: водонос несут двое, а коромысло использует один человек. Слово же клеть в первом, не типичном для севернорусских говоров значении, близком изоглоссе аканья, выступает только как семема, отличающаяся семным составом от этой же номинации во втором значении. Слово клеть в первом значении является «чужим» для севернорусских говоров, во втором – «своим». В д.Аринино на берегу Чухломского озера для обозначения узкогорлого глиняного сосуда употребляются и севернорусское кринка («свое») и слово кувшин («чужое»), характерное для юго-западных русских территорий по границе с Белоруссией и Украиной, изредка среднерусских говоров. Здесь мы видим, как «чужое» (наслоение) становится «своим», вписываясь в систему (основу) севернорусских говоров.

Когда обнаруживаются южнорусские изолексы и изосемы, их статус чаще всего поддерживается соответствующими изофонами и изоморфами, которые по отдельности лишь в слабой степени сигнализируют об «южнорусскости» этих явлений языка. Последние, т. е. фонетические и грамматические явления, как «чужие» быстрее исчезают в преобладающей системе исконных севернорусских говоров. Относительно автономны и более приспособлены к жизни среди «чужих» лексико-семантические средства языка южнорусского происхождения. Как показали наблюдения, чаще всего южнорусские средства комитативно проявляются в текстах фольклорно-обрядового характера. Видимо, в определенной мере в этом сказывается наддиалектный характер языка фольклора, который усваивается реципиентами со всеми характерными для него особенностями, но не последнюю роль играет при этом языковая среда КАО, где южнорусские особенности на всех ее ярусах воспринимаются естественно, в соответствии с тем, что еще существует или совсем недавно существовало в говоре. Так, часто наблюдается употребление формы ж.р. или м.р. вместо среднего; окончание -а во мн.ч. м.р. вместо -ы/и; окончание -им после заднеязычных согласных в форме предл. п. существительных м.р. в соответствии с -ом в литературном языке и севернорусских говорах; более частотно употребление окончания -ов в род.п. мн.ч., чем в севернорусских говорах, есть особенности и в употреблении глаголов и др. Яйцы в печки, в маленьким горшечки. На Серапихским мосту. На Пасху яйцы катали. А мы просу сияли, сияли. Ой, екая ты серца. Ретивая сердечушка. Малым канфеты надо давать, а большим – яйцы. Молодая молодица, будто яблок налитой. Пять ребёнков было. А для соседев в кути был кутовой стол. Много было ворожбов. Ты посветь-ка светлый месяц. Далеко ли ты ради′лася [20] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Таким образом, некогда «чужие» южнорусские элементы языка КАО, будучи наслоением, или совершенно редуцировались, или же, влившись в некогда инородную для них, но сложившуюся веками устойчивую систему севернорусских средств – основу языка КАО – превратились в ее интегративные средства, т.е. стали «своими». Исключение составляют явления безударного вокализма – аканье, которое до сих пор является дифференцирующим признаком рассматриваемых говоров, фронтально отграничивая территорию этой своеобразной историко-культурной зоны.

• [1] Домашнев А.И. Немецкие поселения на Неве (из истории развития островной диалектологии) // Вопросы языкознания. 1996. №1; Жирмунский В.М. Проблемы переселенческой диалектологии // Общее и германское языкознание. Л., 1976; Логар Т. Словенские диалекты // Общеславянский лингвистический атлас. Материалы и исследования, 1971. М., 1974.
• [2] Токарь Т.А. Из наблюдений над лексикой украинских говоров Боснии (Югославии) // Актуальные проблемы исторической лексикологии восточнославянских языков. Днепропетровск, 1975.
• [3] Семёнова М.Ф., Мурникова Т.Ф. О некоторых изоглоссах русских старожильческих говоров Прибалтики // Совещание по общеславянскому лингвистическому атласу. М., 1970.
• [4] Сердюкова О.Д. Словарь говора казаков-некрасовцев. Ростов-на-Дону, 2005.
• [5] Оппозиция «свой-чужой» на примере одного из беспоповских толков старообрядцев Забайкалья // Лексический атлас русских народных говоров (материалы и исследования) 1999. СПб., 2002.
• [6] Самойлова Ю.В. Русский островной говор старообрядцев села Николаевск (штат Аляска, США) // Актуальные проблемы диалектологии. Вологда, 2000.
• [7] Юмсунова Т.Б. Некоторые наблюдения над лексикой говоров старообрядцев штата Орегон США и Канады (синьцзянцы и харбинцы) // Актуальные проблемы русской диалектологии. М., 2006.
• [8] Василенко Г.Л. Проявление лексических связей близкородственных языков в островном говоре // Филологические науки. Лингвистика. XXIX Герценовские чтения. Л., 1977.
• [9] Баранник Л.Ф. Специфика развития лексико-семантической системы русских переселенческих говоров юга Украины в разноязычной среде // Актуальные проблемы русской диалектологии. М., 2006.
• [10] Ганцовская Н.С. Лексика Костромского акающего острова: проблемы типологии. СПб., 2006.
• [11] Токарь Т.А. Из наблюдений над лексикой украинских говоров Боснии (Югославии) // Актуальные проблемы исторической лексикологии восточнославянских языков. Днепропетровск, 1975. С.107.
• [12] Воронина Т.Е. Некоторые особенности развития лексики островного говора, переходного от белорусского к южнорусскому, в Кировоградской области // Актуальные проблемы исторической лексикологии восточнославянских языков. Днепропетровск, 1975.
• [13] Самойлова Ю. В. Русский островной говор старообрядцев села Николаевск (штат Аляска, США). Вологда, 2000.
• [14] Баранникова Л.И. Говоры территорий позднего заселения и проблемы их классификации // Вопросы языкознания. 1975. №2.
• [15] Виноградов Н.Н. Причина и время возникновения аканья в Чухломском крае. Пг., 1918.
• [16] Нерехотский Н. Слова, употребляемые жителями города Чухломы и его уезда // Труды Общества любителей российской словесности при императорском Московском университете. Ч.20: Летописи общества. Год 5. М., 1820.
• [17] Мельниченко Г.Г. Некоторые лексические группы в современных говорах на территории Владимиро-Суздальского княжества XII – сер. XIII в. (территориальное распространение, семантика и словообразование). Ярославль, 1974. С.189.
• [18] Детальнее об этом см.: Ганцовская Н.С. Лексика Костромского акающего острова: проблемы типологии. СПб., 2006.
• [19] Бурова Е.Г., Касаткин Л.Л. Чухломское аканье // Диалектологические исследования по русскому языку. М., 1977.
• [20] Детальнее об этом см.: Ганцовская Н.С. Лексика Костромского акающего острова: проблемы типологии. СПб., 2006. С. 150, 151.