Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

стр. 488Традиционная фольклорная оппозиция «своего» и «чужого» своеобразно отражается в тексте. Фиксация текстовых связей слова чужой позволяет достоверно оценить специфику восприятия соответствующего концепта в народном сознании, роль в фольклорной языковой картине мира.

Мы проанализировали дистрибутивные возможности и контекстуальные оппозиции слов с корнем чуж- в необрядовых лирических песнях Русского Севера из классических собраний А.И.Соболевского [1] и П.В.Киреевского [2] . Рассматривались фольклорные произведения, записанные в XIX в. в Вологодской, Архангельской, Олонецкой, Вятской, Ярославской, Костромской, Пермской, Новгородской и др. губерниях. В своем исследовании мы опирались на составленный нами словник, включающий все встретившиеся в избранном корпусе текстов лексемы с указанием количества их словоупотреблений [3] . Словник содержит 4951 лексическую единицу с совокупным показателем использования 35 675.

Данные словника свидетельствуют, что концепт «чужой» является одним из ключевых, в фольклорной лирике северных регионов он представлен соответствующей высокочастотной лексемой чужой с числом словоупотреблений 99, в то время как средний показатель частотности лексических единиц – 7,2.

Для выявления специфики концепта «чужой» и его лексической репрезентации в севернорусской лирике проведено сопоставление на материале народных лирических песен, записанных в южном регионе – Курской губ. Сравнение основано на данных конкорданса – «алфавитного перечня всех слов какого-либо текста с указанием контекстов их употребления», составленного М.А.Бобуновой и А.Т.Хроленко [4] . Авторы конкорданса проанализировали курские необрядовые песни из указанного свода А.И.Соболевского (т.2–6; описано 3195 лексем). Слово чужой в этом массиве текстов зафиксировано 20 раз.

В северной лирике лексическими репрезентантами концепта «чужой», помимо соответствующего прилагательного, являются наименования чужбина (1 с/у) и чужедальный (2), в южной – чужбина (1), чужедальний (1), чужемужний (4). Поскольку все отмеченные номинанты низкочастотны или единичны, сосредоточим свое внимание на анализе маркера концепта – прилагательного чужой, т.е. исследуем его синтагматические и парадигматические связи, дадим функциональную характеристику.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Главный показатель при описании синтагматики имени прилагательного – сочетаемость с определяемыми существительными. Так что же бывает чужим в фольклорной лирике Русского Севера? Приведем данные, полученные при анализе указанного материала, в порядке убывания количества словоупотреблений: сторона – 58, люди – 10, жена – 9, батюшка (с отрицанием не) – 3, ворота – 3, муж, отец с матерью, трава – по 2, города, дома, кровля, свекор, свекровь, сено, скляница, слобода, сын отеческий – по 1 разу. В южнорусских курских песнях наблюдаются сходные тенденции, но общая картина несколько иная, при этом круг определяемых существительных ограничен: жена – 9, сторона – 8, деревня и муж – 1; единично используется субстантив чужие.

Более чем в половине всех словоупотреблений в северной лирике эпитет чужой встречается в составе сочетания чужая сторона. Это образ с устойчивой отрицательной коннотацией, противопоставленный родному дому. Чужая сторона в текстах фольклорных произведений обнаруживает ряд четко вычленяемых семантических признаков.

1. Прежде всего это отдаленное место. Два эпитета к слову сторона – чужой и дальний – часто соседствуют, усиливая друг друга, передавая сходные эмоциональные впечатления: Отъезжает миленькой На чужу, дальнюю сторону (Кир., №1252). Постоянная сопряженность приводит к стяжению эпитетов, в результате чего они начинают восприниматься как одно слово – чужедальний (квалифицируемое как народнопоэти-ческое [5] ): В несчастный день-минутушку я родилася; / Ах, не собравшись с разумом, замуж отдана / На чужедальную сторонушку незнакомую (Соб., 3, №24). При определении стороны дальний в текстах северных песен сочетается с чужой в 20 случаях из всех зафиксированных нами. О возможности слияния свидетельствует общее и раздельное употребление прилагательных в вариантах одной песни и даже в одном и том же произведении; нельзя исключить и «произвол» собирателей при записи звучащего текста. Семантический признак ‘далекий’ выражается и в том, что сочетание чужая сторона согласуется с названиями «дальних», не известных исполнителям стран, городов, и других географических объектов, реальных или воображаемых (Питер, Москва, Новгород, Волга, Сибирская Украина и т.п.), причем разные объекты в песнях могутстр. 489 отождествляться: Холосту ль мне гулять, или женатому / Мне по чужой, по дальней стороне, / По Сибирския по Украине, / По Тобольскому славну городу (Кир., №1247); Едет милой со вестями / С чужой дальной стороны, / Из Питера, из Москвы (Кир., №1294). Границей дальней чужой стороны в северной лирике обычно представляются леса, горы, реки и другие непреодолимые препятствия: За рекой-то милой живет на чужой стороне, / В новом городе, да в славном Питере (Кир., №1320). На отдаленность, «запредельность» чужой стороны указывают также атрибутивы та, незнакомая, употребление в контексте других слов с корнем дал-: Не глядела бы в чисто поле, / За лес далеко, / Не ругала бы чужой дальной / Злодейки стороны (Соб., 3, №84). Характерно, что там можно даже заблудиться. Другие определяемые прилагательным чужой лексемы, обозначающие фольклорный локус, реализуют тот же семантический признак концепта: чужое место удалено от привычной для лирического героя обстановки, отграничено от нее, замкнуто и неизведанно. Не велят-то ли Маше за реку ходить, / Маше на ту сторону, / В чужу Маше слободу! (Соб., 2, №70); Поплачешь без меня, без меня-то, без молодца, / Как уеду от тебя в дальни чужи города, / За синия за моря, / За тихие острова (Кир., №1394).
2. С чужой стороной устойчиво связан семантический признак ‘горе’, чаще всего объективируемый действиями и состояниями персонажей. На чужой стороне жить невесело, она характеризуется как зло несчастьице великое, неволица, зазнобушка ‘забота, проблема’, поскольку измыкала молодость героини; там горе горюют и тоску тоскуют; чужую сторону ругают и называют ее злодейкой. Горе проявляет себя в слезах: на чужой стороне сердечушко надрывается плачучи, однако героиня плакать не смеет, потому что ей тужить не велят. Не случайно и сама вернувшаяся с чужой стороны девушка воспринимается матерью как горькая: Что у нас за пташечка в зеленом саду?/ Не мое ли горькое с чужой стороны? (Соб., 3, №24).
3. Чужая сторона – это разлука с любимыми и родными людьми, разрушение прежних связей и отношений, одиночество. Обычно на чужой стороне оказывается или выданная замуж девушка, или ее уехавший из родных мест милый друг. Отъезжает миленькой / На чужу, дальнюю сторону (Кир., №1252); «Ты злодей, / Ты злодей, чужа дальна сторона! / Разлучила ли ты с отцем, с матушкой меня, / И во вторых разлучила с родимой стороной (Кир., №1271). Семантический признак ‘разлука’ часто обосновывается противопоставлением в контексте фольклорных произведений чужого – своему, нашему, родному, родимому; оппозиция репрезентируется антонимичными определениями.
4. С указанным семантическим признаком тесно связан еще один – ‘новый, негативный опыт социальных и личностных взаимоотношений’. Как правило, этот опыт в условиях социального неравенства, принуждения, ограничения свободы на чужой стороне приобретает лирическая героиня, попадая в новую семью – не/с/дружливую, несоюзливую. Вместо милого друга рядом оказывается постылый муж, неровня героине: Отдают молоду / На чужу сторону / Не за ровнюшку (Соб., 3, №334). Каждому персонажу из ближайшего окружения героини в родном доме оказывается зеркально противопоставлен аналогичный социальный тип на чужой стороне, но уже с отрицательно оценочным ореолом: родному батюшке – свекор, матушке – свекровь, братцу – деверь, сестрам – золовки. Вы скажите родной матушке: / Зачем далече выдала / На чужу дальну сторонушку / Ко лютой ко свекровушке? (Кир., №1286). Песенные функции новой родни – ругать невестку, нагружать ее непосильной работой, наказывать. На чужой дальней сторонушке / Без ветра сушит-крушит; / Неродной-ет свекор батюшка / Без вины журит-бранит; / Неродная свекровь матушка / Никогда не сноро- вит; / Что чужой-ет сын отеческий / Без плетки повыучит (Соб., 3, №65). В восприятии героини новые родственники (отец с матерью, сын отеческий, свекор, свекровь) тоже чужие или неродные. И, наоборот, для характеристики истинных родителей, особенно батюшки, используется предикативное определение чужой с отрицанием: Мой батюшка не чужой, / Мой родимый не лихой, / Он меня бить, бранить не станет (Соб., 2, №28).

Второе по частотности словосочетание с эпитетом чужой в северных песнях – чужие люди. В большинстве случаев оно употребляется в локативном значении: в чужие люди (куда?) или во чужих людях (где?). Мати дочку родила <…> Во чужи люди отдала. / Во чужих-то людях / Надо жить умеючи (Соб., 3, №38). Эта локативная семантика функционально сближает данное сочетание с чужой стороной, оно реализует в фольклорном тексте сходные семантические признаки: ‘горе’, ‘слезы’, ‘одиночество’, ‘принуждение’. Подтверждением однофункциональности служит параллельное употребление сочетаний чужая сторона и чужие люди в одном контексте: Заблудилась я в чужой стороне, / Я запуталась в чужих людях, / Замочилась я в горючих слезах (Соб., 3, №61). Можно сказать, что общеязыковой фразеологизм в люди/в людях в фольклорной лирике выступает в специфическом значении, не связанном с приобретением высокого общественного положения или с работой по найму, заработками на стороне [6] .

Еще одно употребительное сочетание в границах нашего материала – чужая жена. В курских песнях оно является самым частотным, там же зафиксирован не отмеченный в северной лирике эпитет чужемужний (4 с/у), возникший, очевидно, в результате стяжения определений чужой и мужний (ср. чужедальний),стр. 490 которые используются и отдельно, напр.: Приневолила любить чужу мужнюю жену (Соб., 3, №464) [7] . Чужая жена – неоднозначно воспринимаемый образ в фольклорных песнях. С точки зрения мужского персонажа, очевидно, так же страдающего в нежеланном браке, как и лирическая героиня песен, чужая жена служит неким идеалом, проявляет лучшие качества по сравнению с ненавистной супругой: Как чужи-то жены / Мужьям есть принесли; / Как моя к…ва жена / Мне обедать не несет (Соб., 3, №105). Поэтому подобный мужской персонаж нередко вступает с идеализированной им чужой женой в любовную связь, дарит ей подарки, причем описание этих событий обычно дается в сопоставительном плане. Во камешке огня нет; / В своей жене правды нет, / В чужой жене правда вся: / Чужой жене платочик, / Своей жене тряпицу, / Чужой жене башмачки, / Своей жене лапотки… (Кир., №1306). С точки зрения женского персонажа, чужая жена – разлучница, обладающая отрицательными качествами. Что пошел мой милый по улице вдоль, / В самый крайний дом, ко чужой жене. / Что чужая-то жена зла-догадлива: / Устилала постельку под окошечком (Соб., 3, №113). Любовная связь мужа заставляет женщину плакать, переживать. Как правило, при характеристике ее страданий сохраняется противопоставление «своя жена – чужая жена», усиленное психологическим параллелизмом. Что чужую травку Ваня косит, / Своя сохнет, вянет; / Что чужое сено Ваня грабит, / Свое дождик мочит; / Что чужую кровлю Ваня кроет, / Своя протекает; / Что чужую жонку Ваня любит, / Своя слезно плачет (Кир., №1303). И, наконец, третья точка зрения – общественное мнение – осуждает связь с чужой женой в афористичной форме: А кто любит чужих жен, / Того душа в аде; / А кто девицу полюбит, / Той душе спасенье (Кир., №1220). Антитеза свой – чужой наблюдается и в использовании сочетания чужой муж. У ворот я простояла, / На чужих мужей смотрела. / Чужие-то мужья все пьют да гуляют, / Мой-ет не пьет и не гуляет (Соб., 2, №394). Интересно отметить, что в данном примере разгульное поведение чужих мужей рассматривается как положительное качество, поскольку является свидетельством их жизнеспособности, физического здоровья, в то время как муж героини так слаб и хил, что не способен даже весело проводить время.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Итак, в северорусском фольклоре понятие «чужой» связывается главным образом с локусом или персонажами. «Чужое» пространство характеризуется как отдаленное и отделенное от своего, родного, привычного, вызывающее страдание и другие отрицательные эмоции, меняющее социальный статус и социальные связи песенных героев. «Чужие» персонажи – чаще всего члены новой семьи лирической героини – атрибуты «чужого» пространства, усиливающие его эмоциональное восприятие. Особое положение в фольклорной картине мира занимает образ «чужой жены», характеристика которого зависит от проекции других песенных персонажей. «Чужое» в структуре фольклорного текста всегда четко осознается лишь в оппозиции со «своим», что проявляется в стабильной языковой антонимии. Сопоставление с южнорусской песенной традицией позволяет сделать вывод как об общефольклорных тенденциях, так и о территориальной специфике в концептуализации «чужого».

• [1] Великорусские народные песни: В 7 т. / Изд. проф. А. И. Соболевским. СПб., 1895. Т.2; СПб., 1897. Т.3 (Далее – Соб.).
• [2] Песни, собранные П. В. Киреевским. Новая серия. Вып.2, ч.2. М., 1917. Вып.2, ч.2 (Далее – Кир.).
• [3] Климас И.С. Ядро фольклорного лексикона. Курск, 2000. С.53–90 (Словник необрядовых лирических песен северных губерний).
• [4] Бобунова М.А., Хроленко А.Т. Словесная ткань фольклора: Конкорданс русской народной песни: Песни Курской губернии. Курск, 2007.
• [5] Словарь русского языка. Изд. 2-е, испр. и доп. / Гл. ред. А.П.Евгеньева. М., 1984. Т.4. С.692.
• [6] См.: Словарь русского языка: В 4 т. Изд. 2-е, испр. и доп. / Гл. ред. А.П.Евгеньева. М., 1983. Т.2. С.210.
• [7] Здесь также возможны издержки записи текста собирателями, ср.: Приневолила любить чужемужнюю жену (Соб., 3, № 465, 469).