Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Аннотация: В заговорно–заклинательной традиции коми–зырян зафиксирована особая группа русскоязычных инноваций, которые не являются прямыми заимствованиями из русского фольклора. Эти заговоры возникли в результате синтеза внутренних, синергетических возможностей самой традиции коми–зырян. В работе предложен анализ одного из таких иноязычных текстов.

Ключевые слова: фольклор; коми–русские взаимосвязи; промысловая традиция; заговоры; ритмическая структура текста;

Summary: In magical practice of Komi Zyrian used a special group of Russian–language innovations that are not direct borrowed from the Russian folklore. They emerged from the fusion of internal, synergistic capabilities of the tradition of Komi Zyrians. The paper deals with one of these foreign–language spells.

Keywords: folklore; hunting tradition; Komi–Russian relationship; hunting tradition; spells; rhythmic structure of the text;

стр. 389Обилие русскоязычных заимствований, характерное для многих пластов фольклора коми, в контексте заговорной поэзии объясняется универсальными для традиционных культур представлениями об особой силе «чужой» магии. Однако это противопоставление не столь тривиально, и даже на уровне локальных или микролокальных «узусов» может иметь разную знаковость. Кроме того, поскольку в силу сложившихся культурно–исторических реалий именно русский язык противопоставляется обыденному коми языку, он легко включается в сферу заговорного «словотворчества» («иной» язык как магический). Помимо непосредственного влияния севернорусской заговорной традиции, в магический «оборот» вводился и опыт церковно–приходской жизни, и обиходные знания русского языка и русской культуры. Глубина такого межкультурного и межязыкового синтеза становится очевидной, как только мы предпринимаем попытку отделить автохтонные, рожденные коми фольклорным сознанием тексты от «чистых» заговорных заимствований, в ходе ретрансляции потерявших семантическую ясность. [1] Для того чтобы дать общее представление о возникающей здесь проблеме взаимопроникновения традиций, рассмотрим один из типичных промысловых заговоров, возникших в результате такого синтеза.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

«Лэчысь, чосысь поткаясос варыш сёйомысь заговор» (заговор на то, чтобы ястреб/ коршун не поедал дичь из силков и слопцов):

Господи бог благослови Исус Христос сын божийСтоит столб железный до небесного облакаСидит Ясен–Сокол и бил черные воронаРаб божий (ним 'имярек')(киясто пасьокодомон коло шуны 'раскинув руки, надо произнести'): «Я сам Исус Христос». [2]

Исполнителем дано примечание к этому заговору: «Попъяс ыждасьоны тая заговорсьыс» («Попы приходят в возмущение, начинают чваниться от этого заговора»). Вероятно, речь должна идти о символической связи с моментом заговаривания (точнее, c моментом отождествления заговаривающего человека с Христом), подчеркивающей осознаваемый, «богохульный» характер заговора.

Совершенно очевидно, что перед нами русскоязычный заговорный текст. В нем нет ни одного коми слова, и единственный признак иноязычности, т. е. того, что использовавшие этот заговор не являлись носителями русского языка – это грамматические ошибки в третьей строке. Заговорный текст составлен из фрагментов какого–то русскоязычного прототекста или прототекстов, «собранных» воедино по определенной логике и поэтической «матрице», явно узкой для русских «эпических» заговоров. Попытаемся проанализировать, «из чего» и «как» сконструирован этот заговорный текст.

Строка 1. Господи бог благослови Исус Христос сын божий[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Нетипичное для заговорных текстов молитвенное вступление весьма четко выводит к заговорному сборнику П. С. Ефименко, в котором обнаруживаются два охотничьих заговора, взятые «из старинной рукописи, доставленной из с. Суры Пинежского уезда волостным писарем Хромцовым». [3] Один из стр. 390 этих заговоров «Слова от ворона обереж» имеет почти идентичное начало («Господи Боже, благослови Иисус Христос, Сын Божий. Во имя Отца и Сына и св. Духа, аминь»); кроме того, в этом заговоре говорится не только о вороне, но и о ястребе: «Полети ты черный ворон с воронихой, и ястреб с ястребихой на сине море, от меня, раба Божия имярек, и от моего путика угодья, и там тебе проклятому именем Го – сподним много у заморского царя свежего мяса и горячей крови, и есть что тебе там пить и исть по всяк день [4] ). Больше никаких параллелей с анализируемым текстом не обнаруживается, однако в другом заговоре из этой рукописи («На заячью ловлю») с идентичным молитвенным вступлением есть близкий к «железному столбу» образ «железного тына»: «И поставь же Господи около моего промыслу по одну сторону тын железен, а по другу сторону меден от небес до земли, от земли до небес». [5]

Строка 2. Стоит столб железный до небесного облака

Образ железного столба наиболее характерен для воинских заговоров, и эта строка явно восходит к типичной оградительной формуле. Особо стоит отметить, что образ «железного столба» может соотноситься с образом «железного мужа» или даже замещаться им: «Есть море Окиян, на том море Окияне есть море железное, на том море железном есть столп железной, на том столпе железном есть железной царь. Стоит от востоку и до западу, подпершися своим железным посохом» (воинский заговор); [6] «Есть море железное, на том море железном стоит мост железной, середи того мосту железного стоит муж. Высота его от земли до небеси, а широта его от востоку и до западу». [7] А в рукописном охотничьем заговоре на удачную охоту, записанном С. Е. Мельниковым в середине XIX в. от удорских коми (Мезень), эту вертикаль символизирует образ Христа: «Сам ИХ – тьесн от земли подошвы и до небесныя волоты; а по другой стороне медян тын от земли подошвы и до небесныя волоты, постави, промеж тынов райские двери мои петли, и веревки и лук и самострелы, и нет в тех петлях ни духу, ни вони и смрыдо бы не бывало, как же отворится Рай, прежде Христа, идите Святым Духом, небесными Силами безповоротно и без опятно». [8] Однако в имеющихся в нашем распоряжении русских заговорах «от ворона» мотив ограждения охотничьих угодий не встречается.

Строка 3. Сидит Ясен–Сокол и бил черные ворона

Параллелей к образу Ясен–Сокола, как, собственно, и к мотиву «сокол бьет ворона», в русской заговорной традиции нам пока обнаружить не удалось. Вероятнее всего, здесь задействованы более широкие фольклорные источники (севернорусские былины, сказочный Финист–ясный сокол, свадебный фольклор и т. п.). Метафорическая пара «ясный сокол – черный ворон» наиболее характерна для русского песенного фольклора, где сокол символизирует молодца/богатыря, а черный ворон – его противника. Например:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Опущусь я, млад ясен сокол, ко сырой земле, Разобью я ваше стадо, черны вороны, что на все ли на четыре стороны; Вашу кровь пролью я в сине море, Ваше тело раскидаю по чисту полю, Ваши перья я развею по темным лесам! [9]

Для нашего исследования важно, что в отличие от таких протоисточников образы сокола и ворона в нашем заговоре денотативны, т. е. связаны с прямыми значениями. Черный ворон, в соответствие с прагматикой заговора, обозначает хищную птицу, ворующую дичь (ястреб/ коршун/ ворон). В коми языке нет орнитонима со значением «сокол», и в орнитологических знаниях ясен–сокол связан с фольклорными контекстами, совмещающими реальный и символический планы. В прямом значении ясен–сокол явно связывается с образом хищной птицы, способной одолеть ястреба/ коршуна/ ворона; в метафорическом – является магическим заместителем охотника, защищающим охотничьи угодья. При этом в самой формуле «ясен–сокол бил черного ворона» в свернутом виде присутствует мотив неизбежной победы сокола над вороном.

Строка 4. Раб божий 'имя': «Ясам ИсусХристос»

Очевидно, что эта строка возникла в результате специфического сцепления двух заговорных формул: «я, раб божий имярек» и «сам Иисус Христос». Сочетание «сам Иисус Христос» опять же чаще всего встречается именно в «мужских» (промысловых, воинских) заговорах. Так, например, в еще одном пинежском заговоре («Чтобы ворон не ел попавших в ловушку животных») из цитируемой выше рукописи «Сам Иисус Христос» выступает в роли магического помощника – «охотника на ворона»: «Есть у меня раба божия (имярек) генеральный стрелец сам Иисус Христос; у Господа нашего Иисуса Христа солнце лук, месяц стрела стреляет, излучает тебя, чернаго ворона, и вороницу и слепых твоих стр. 391 родителей и в ночь и по всяку пору». [10] Кроме того, как уже было отмечено выше, образ «самого Иуса Христа» в прототексте мог быть совмещен с образом «железного столба».

Если для русской заговорной (да и фольклорной) картины мира трансформа «я сам Иисус Христос» кажется абсолютно чуждой, то применительно к коми фольклорному сознанию здесь можно увидеть несколько подтекстов, конструирующих текст. Самый явный смысловой план может быть связан со спецификой коми соматизмов. В коми языке понятия рапахнутые крылья' и распахнутые, как крылья, руки' обозначаются одним словом сывборд (сыв 'сажень' и борд 'крыло'): сывборд паськодны расправить крылья' и широко расправить руки'. Учитывая присущую многим производным от слова борд ‘крыло’ сему агрессивности (бордйыны ‘бить, побить, колотить’, бордйысьны ‘драться крыльями (напр. о петухах)’ и ‘драться, подраться (преимущ. о детях)’ [11] ; здесь же бордйысьны–ветлыны ‘ходить, широко размахивая руками’), можно говорить о явных ассоциациях с образом птицы–помощника, охраняющего, защищающего добычу, т. е. своего рода визуализация микротемы «Ясен–Сокол бьет черного ворона». Заговаривающий раскидывает руки, отождествляя себя с образом птицы Ясен–Сокола, бьющего ворона. Таким образом, возникает орнитологический «каркас» текста с определенной логической связью: ворон (ястреб/коршун) крадет добычу (прежде всего, попавшую в ловушку птицу) – Ясен- Сокол, сидящий на железном столбе, бьет ворона (ястреба/коршуна) – заговаривающий уподобляет себя Ясен–Соколу, бьющему ворона (ястреба/коршуна).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Далее, эта ассоциативная цепь «птица на высоком столбе» – «человек с раскинутыми, как крылья, руками» может быть спроецирована на словесное содержание текста: «раскинув руки, надо произнести: Я сам Исус Христос». Соответственно, формула «я сам Исус Христос» может быть связана и с образом распятия, т. е. заговаривающий, раскинув широко руки, отождествляется с распятым Иисусом Христом. Именно этот «перформанс» (не только «слово», но и «действие») может быть и отражен в замечании исполнителя о попах.

В контексте промысловой культуры коми–зырян образ распятия вызывает прежде всего ассоциацию с распространенным на Печоре и Вычегде способом наказания за воровство росьпинайтом 'распятие' (< рус. ‘распинать, распнуть’). Уличенного в воровстве человека «распинали» – пропускали через рукава верхней одежды палку, привязывали к этой поперечине руки и в таком виде отпускали домой. Добраться до жилья с таким «распятием» в густом лесу, особенно зимой, было непросто. Нередко наказанный таким образом нарушитель, спасаясь от позора, переселялся в другую местность. [12] Здесь важно, что оба рассмотренных варианта «распятия» реализуют общую логическую (причинно–следственную) схему: ворон (ястреб /коршун) ворует у охотника добычу – его наказание связано с образом Христа / человек ворует у охотника добычу – его наказывают способом, символически связанном с образом Христа. При этом в обоих случаях подключается и вербальный, и акциональный коды.

Таким образом, в результате вербально–магического акта создается символическая реальность, в которой образ охотника–заклинателя (и, соответственно, его ментальные установки) сливается с образами Ясен–сокола и Иисуса Христа. Эта символическая реальность, в результате «переворачивания» установленного, христианского миропорядка, инверсирована по отношении к обыденной реальности (в которой птицы–хищники воруют добычу охотников). В структуре самого заговорного текста финальная формула «раб божий имярек – я сам Исус Христос» замыкается с инициальной «Господи бог Исус Христос сын божий», замыкая–закрепляя магический смысл этого перформатива.

Формат доклада не допускает детального изложения аналитических выкладок, поэтому остановимся только на общем для лингвосинергетических представлений о структуре–конструкте, определяемом как «метроритмическая матрица». Метроритмическая матрица, понимаемая как ритм самой структуры целого, встроена в текст и неосознаваемо воспроизводится человеком как общий, инвариантный сценарий пространственно–временной организации текста. Принципы этой организации выявляются методом позиционного анализа, основанного на идее «золотого сечения» как пропорции оптимальности. Этой пропорции «золотого сечения», прежде всего, соответствует гармонический центр текста (далее – ГЦ), определяемый коэффициентом 0,618 от размера целого. Сегодня уже на обширном фактическом материале доказано, что именно позиция ГЦ текста является кульминативной на смысловом, интонационном, ритмическом и других уровнях его организации. [13]

стр. 392В анализируемом заговоре (26 слов) позиция ГЦ текста совпадает со словом «сокол» (центральный смысловой образ Ясен–Сокол). Однако, учитывая то, что большинство молитвенных зачинов в заговорах формульны (для православных коми это тоже актуально), то есть первая строка, как дискретный микротекст, могла быть присоединена к основному тексту на втором этапе «сборки», то ГЦ текста (19 слов) перемещается на чёрные ворона. В обоих вариантах смысловым, и, соответственно, конструктивным центром данного текста является именно третья строка. Она задает определенный ритмический «шаблон», по которому разворачивается структура всего заговора. Прежде всего, по этому «шаблону» создается лексико–ритмическая структура заговора: перед нами акцентый стих, строки составлены из двух акцентых «фраз»; они совпадают и со смысловым и синтаксическим членением строк. Триадность этих «фраз» нарушена в концах первой и четвертой строки (дополнительный «акцент») – то есть как раз в тех самых «замыкающих», смыслоорганизующих формулах, о которых сказано выше.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Если с этой позиции еще раз «присмотреться» к грамматическим ошибкам, которые маркируют комиязычность респондента, то можно увидеть, что они обусловлены звукоритмически:

С'ид'Ит ЙАс'эн сОкол | и б'Ил ч'ОрныЙЭ вОрона

Эта звукосимметрия исчезает при любых попытках построить правильную синтаксическую конструкцию (исходя из цитированных выше заговоров от ворона, в прототексте могло быть словосочетание «чернаго ворона» (всегда ед. ч.), т. е. можно исправить так: «Сидит ясен сокол и бьет черного ворона». Другими словами, звукоритмический уровень организации строки здесь оказался важнее лексико–синтаксического, что еще раз подтверждает автохтонность этого русскоязычного по форме, но комиязычного по смысловой организации заговорного текста.

• [1] Об этом см.: Панюков А. В. Динамика развития коми фольклорных традиций в контексте теории самоорганизации. Сыктывкар, 2009. С. 187–189.
• [2] Фонды Национального музея Республики Коми. КП-12484. Л. 175. с. Часово, Часовский с/с Сыктывдинского района РК. Записал В. Д. Тарабукин в 1935 г. Рассказал восьмидесятилетний старик из Зеленца. Рукопись.
• [3] Ефименко П. С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии. М., 1878. Ч. 2: Народная словесность. С.182–192. Здесь и далее орфография приведена в соответствие к современному правописанию.
• [4] Там же. С.182.
• [5] Там же. С.192.
• [6] Отреченное чтение в России XVII–XVIII вв. / Отв. ред. А. Л. Топорков, А. А.Турилов. М., 2002. С. 282 (Великоустюжск. сб. XVII в.).
• [7] Там же. С.186.
• [8] Мельников С. Е. Разнообразная ловля зырянами диких оленей // Живая старина. 1898. Вып.1. С. 480–482.
• [9] Великорусские народные песни / Изд. проф. А. И. Соболевским. СПб., 1900. Т. 6. С. 382–384 («Не от пламечка, не от огничка…»).
• [10] ЕфименкоП. С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии. М., 1878. Ч. 2: Народная словесность. С. 182–183.
• [11] Сравнительный словарь коми–зырянских диалектов / Сост. Т. И. Жилина, М. А. Сахарова, В. А. Сорвачева. Сыктывкар, 1961. С.24.
• [12] Конаков Н. Д. Коми охотники и рыболовы во второй половине Х1Х – начале ХХ в.: Культура промыслового населения таёжной зоны Европейского Северо–Востока. М., 1983. С. 173.
• [13] См.: Манаков Н. А., Москальчук Г. Г. Текст как природный объект // Педагог: Наука, технология, практика. Барнаул, 1999. № 2 (7). С. 58–62; Москальчук Г. Г. Структура текста как синергетический процесс. М., 2003; Корбут А. Ю. Текстосимметрика как раздел общей теории текста: Автореф. дисс. д-ра филол. наук. Барнаул, 2005.