Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Аннотация: В статье дается характеристика персонажей–стариков в повести А. В. Петухова «Люди суземья», анализируемых в бытовом и бытийном содержательных аспектах. В качестве интегрирующей функции этих образов в системе персонажей предлагается рассматривать функцию хранителей. Выделены такие ее варианты: хранители исторической и эмоциональной памяти, обрядовой поэзии, материальной культуры, народного духа.

Ключевые слова: Петухов; образ старика; архетип мудрого старца;

Summary: This article presents description and delineation of old men’s characters in A. V. Petukhov’s story «People of Suzemie» that are analyzed according to domestic and existential substantial aspects. The function of the guardians is offered to be considered an integrating function in the system of characters. Several types of this function are emphasized: the guardian of the historical and emotional memory, ritual poetry, material culture and the folk spirit.

Keywords: Petukhov; image of the old man; archetype of the wise aged man;

Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 15–04–00364 «Вологодский текст в русской словесности.

стр. 518Образы стариков в мировой культуре – явление достаточно заметное. Это один из устойчивых содержательных элементов волшебной и бытовой сказки. В ряду литературных произведений, в которых они актуализированы на персонажном, сюжетном, идейно–тематическом уровнях художественной структуры, можно назвать «Старосветских помещиков» Н. Гоголя, «Отцов и детей» и «Новь» И. Тургенева, «Войну и мир» Л. Толстого, «Братьев Карамазовых» Ф. Достоевского, «Старика» Ю. Трифонова, «Белый пароход» Ч. Айтматова, «Последний срок» и «Прощание с Матерой» В. Г. Распутина, «Час шестый» В. Белова, «Жерминаль» Э. Золя, «Стулья» Э. Ионеско, «Старик и море» Э. Хемингуэя, «Полковнику никто не пишет» и «Сто лет одиночества» Г. Гарсиа Маркеса и другие.

Устойчивое содержание образа старика реализует два основных смысла. Во–первых, на уровне бытовом, реальном – это комплекс мотивов, характеризующих сенильный период, среди которых наиболее частотными являются телесная и душевная немощь, болезнь, смерть. Во–вторых, символическое обобщение темы старости предполагает реализацию следующих качеств: ум, мудрость, проницательность, ответственность, систематичность, приверженность традиционному жизненному укладу, жизненный опыт, дающие право оценивать нравственные качества остальных персонажей. Старик обладает знанием, превосходящим знания других, способностью преодолевать логические и эмоциональные барьеры, особым нравственным кодексом. Старик подытоживает социальный, исторический, культурный опыт семьи, рода, этноса, нации, человечества.

В повести А. В. Петухова «Люди суземья» образы стариков можно рассматривать в обоих содержательных планах. В бытовом измерении очевидна система константных «геронтологических» мотивов: одиночество, покинутость, беззащитность, ограниченность возможностей, внешняя неопрятность, физическая слабость, уязвимость перед лицом социальных перемен, болезнь, смерть (образы Акулины и Кирика Тимошкиных). Эти свойства персонажей закреплены в портретных описаниях: Кирик – «костлявый, с бельмом в левом глазу старик», у него « блеклый рот с длинным желтым зубом», «серая от морщин шея», «спутанные космы <…> неопределенного пепельного цвета». [1] Они переданы через детали костюма (встречая сына, старики надевают неприкосновенную «погребальную» одежду), сюжетные события (болезнь и смерть деда, болезнь бабки), образы пространственного типа (разрушающийся дом).

Всего персонажей–стариков в повести восемь: Кирик Савельевич и Акулина Матвеевна Тимошкины, Митрий Софронович Маркелов (жители Лахты), Степан и Наталья Кагачевы (Сарьярь), Окся Карачова и Фёкла Мишкина (Каск–немь), Тимофей Афанасьевич Онькин (Чуру–немь). Все они остались в родных местах после укрупнения колхоза (сюжетная ситуация, сближающая «Людей суземья» и «Прощанием с Матерой» (1976) В. Г. Распутина). В обоих произведениях сюжетообразующим является мотив «бунта» стариков: только у Петухова он имеет ретроспективное значение, а у Распутина это синхронный основным событиям временной план.

стр. 519Образы стариков–вепсов способствуют выявлению авторского представления о бытийных координатах, не вполне определенных для младших поколений, оторванных от своих корней. Распад связей между членами одной семьи – общее место в судьбах местных стариков. Только Митрий Маркелов живет с семьей и у Кагачевых есть уверенность в том, что их заберут дочери; остальные обречены доживать свои дни в одиночестве, с «надорванными душами».[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Все старики помнят обычаи, легенды, обряды своих предков–вепсов. Эти усвоенные с детства знания пронизывают бытовую жизнь героев повести. Не все эти знания одинаково сохранны, но общее представление о том, как жили предки, воплощено в истории празднования Ильина дня, когда вепсы умилостивляли лесных духов, принося им в жертву годовалых бычков, разводили на берегу костры и угощали каждого пришедшего на праздник, пели песни, водили хороводы вокруг костров, играли в лапту.

Старики даже в быту остро чувствуют тесную связь с духами природы, просят у них помощи, по-родственному и ругают, и благодарят. Так, например, Кирик называет себя «лесовиком безголовым». [2] Степан Кагачев удачную рыбалку объясняет тем, что живет с водяным в ладу, обращается к озеру, как к живому существу, что отражает общий в вепсской культуре мотив персонификации природных объектов: «Озерушко, родимое, не подкачай, не дай осрамиться!.. <…> Лишнего никогда не прошу, а теперь надо, очень надо!..». [3] Сарь–ярь отвечает ему, отдавая двадцатипятифунтовую щуку, а старик в благодарность целует воду. Он помнит легенду о Черном (Ким–ярь) и Белом (Сарь–ярь) водяниках, об их игре в карты (у вепсов устойчивый мотив в сюжетах о водяных, объясняющий феномен «периодических» озер), в результате которой то в одном, то в другом озере становилось меньше рыбы и, если выигрывал Черный, вода совсем уходила из Сарь–ярь, а рыбаки оставались без улова. В одушевленном природном мире стариков–вепсов сами особенности местного ландшафта имеют легендарную историю: Кагачев объясняет происхождение мыса Бабья нога, рассказывая предание о Пильви, Пейве и Тяхтхэйне.

Однако наряду с бытовым планом в повести реализуется и символико–метафорическое значение образа, восходящее к юнговскому архетипу мудрого старца: старик – воплощение мирового духа, хранитель и передатчик сакрального знания об устройстве мира, о действующих в нем нравственных законах. Функция хранителя является интегрирующей для группы персонажей–стариков, можно выделить несколько ее смысловых вариантов, воплощенных в конкретных образах.

Кирик и Акулина Тимошкины – хранители эмоциональной памяти, «памяти сердца». В рассказе Кирика Савельевича оживают события шестидесятилетней давности, когда он был влюблен в Акулину, и читателю понятно, что это чувство не угасло, о чем свидетельствует реакция старухи: «Ой будет тебе не дело–то говорить! – крикнула от печи бабка, но лицо ее при этом было не просто радостным – оно светилось счастьем и восторженным изумлением, наверное, она тоже вспоминала, какой была в молодости». [4] Кирик рассказывает внуку о прошлом Лахты, о ярмарках, катаниях на лодках; это прошлое соотнесено с самым ярким событием его собственной жизни, когда он не дал сарь–ярьским парням увезти за озеро свою будущую жену. Думается, что Кирик и Акулина Тимошкины – персонажи, которых можно соотнести с традицией изображения стариков–супругов, восходящей к мифу о Филемоне и Бавкиде (нищенский быт, душевная щедрость, мотив одновременной смерти, акцентированный в эпизоде прощания Акулины с умершим мужем, когда она меняется с ним нательными крестами и сопровождает свой жест словами о скором свидании).

Степан и Наталья Кагачевы – хранители материальной культуры. Степан после отъезда других жителей деревни не дает Сарь–ярь прийти в запустение, пытается сохранить ее внешний облик, упорядочить жизнь, сопротивляется надвигающемуся хаосу распада, гниения. Он разбирает на дрова разрушающиеся избы и печи, чтобы они не портили общий вид деревни, собирает в «Антипкиных хоромах» сельскохозяйственные орудия и предметы быта. Для Кагачева топоры, лопаты, чугуны, зыбки, сохи, берестяные кошели, туеса, корзины – овеществленная память об односельчанах и надежда на возвращение людей в эти места: «А ежели кому обратный путь выпадет? <…> каждая эта вещь пригодится. И пусть я помру здесь один–одинешенек, а и перед смертью своей верить буду: придут сюда люди». [5] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Митрий Маркелов – хранитель исторической памяти. В повести есть упоминание о его участии в революции 1917 года, когда он «царя спехивал, с самим Лениным на беседе бывал», [6] о чем в Москве сохранились соответствующие документы. Митрий, со слов местных стариков, знает некоторые факты вепсской истории: «… житье здесь спокон веку, <…> против монголов наши чухари выстояли, в смутное стр. 520 время поляков посекли». [7] Во время празднования Ильина дня он называет поименно умерших за год Олешку Стафеева, Захарку Кирикова и его жену Марью, после чего прозвучит поминальное слово о всех предках, нашедших последнее упокоение в родной земле.

Фекла и Окся – хранительницы обрядовой поэзии. Во время праздника у Маркеловых они выступают в качестве плакальщиц, обращаются к умершим родственникам, прося у них защиты и помощи (эту же роль они будут играть на похоронах Кирика). Плач старух становится эмоциональным контрапунктом в сюжетной линии Германа, началом его настоящего вхождения в чужой/родной мир.

Следующий этап, имеющий уже логический смысл, – слова девяностовосьмилетнего Тимоя Онькина, самого старого жителя Ким–ярь. Образ мудрого старика, как правило, используется для актуализации духовной функции других персонажей, вступающих с ним в контакт. Тимой – носитель надличностной энергии, хранитель этнической памяти вепсов. Соотнесенность образа этого персонажа с архетипом мудрого старца задана в портретной характеристике персонажа: «… в мудрых глазах старца <…> сквозило что–то настораживающее, суровое». [8] Тимой говорит по-русски, чтобы его могли услышать и понять не только « свои», но и Герман, не знающий языка предков, не идентифицирующий себя с вепсским миром. В его завещании звучит мысль о долге человека перед землей, предками, культурой, языком: «Забыл отца–мать – для роду потерянный, забыл свой язык – для народу потерянный. А землю родную забудешь – птичьим перышком станешь. Выше птицы то перышко носит, а что в ем толку?..» [9] Особый интерес представляет здесь использование образа птицы и птичьего перышка. Известно, что у вепсов существовало представление о том, что душа человека после его смерти превращается в птицу. [10] Душа–птица осуществляла связь между миром мертвых и живых, и образ оторвавшегося птичьего перышка в таком контексте обретает важный для автора смысл: распад этой связи, противопоставление единичного, лишенного памяти, чувства родства, корней, – общему, мертвого элемента – живому организму.

Восходящее к архетипу мудрого старца содержание образа старика в «Людях суземья» реализует два основных значения: во–первых, хранитель культурных традиций, родовой памяти, народного духа; во–вторых, помощник, проводник в мир предков для молодого героя, оказавшегося на жизненном перепутье.

• [1] Петухов А. В. Люди суземья // Петухов А. В. Избранное: В 2 т. Вологда, 2005. Т.2. С. 199.
• [2] Там же. С. 264.
• [3] Там же. С.344.
• [4] Там же. С. 280.
• [5] Там же. С. 371.
• [6] Там же. С. 201.
• [7] Там же. С. 218.
• [8] Там же. С. 315.
• [9] Там же. С. 316.
• [10] Об этом: Винокурова И. Ю. Прибалтийско–финские народы России. М., 2003 [Интернет–ресурсы] http://www.vottovaara.ru/mifologiya-i- verovaniya–vepsov.html. (дата обращения 14.12.2014).