Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Аннотация: В работе предлагается характеристика усть-цилемской коляды, которая рассматривается в сравнении с другими локально-региональными вариантами. Источниковой базой послужили материалы экспедиций в Усть-Цилемский район Республики Коми (бассейн Печоры) значительного временного отрезка (1902-–2010-е гг.), а также публикации русской календарной поэзии. Акцентируется внимание на локальной специфике произведения.

Ключевые слова: коляда; Усть-Цильма; вариант; текстология;

Summary: In work the Christmas carol of the Ust-Tsilma district which is considered in comparison with other North Russian variants is characterized. Materials of expeditions to the Ust-Tsilemsky district of Komi Republic (the basin of Pechora) of a considerable time span (the 1902–2010th) became a source for work. The attention to local specifics of the work is paid.

Ключевые слова: Christmas carol; Ust-Tsilma; variant; textual criticism;

«Игры в страну-мечту», «детские игровые утопии», «вымышленные страны». К этой теме я возвращалась неоднократно на протяжении многих лет жизни, посвятив ей целый ряд работ [1] . И то, что теперь детские игровые утопии как особый тип импровизационной символической игры, существенно отличающейся от традиционных, уходящих в обрядовую жизнь детских игр, обратили на себя внимание научного сообщества, утвердились в науке, говорят работы новых исследователей. Игры в страну стали предметом изучения и заняли своё место в фольклористике и этнографии детства. Им посвящен доклад Николая Гладких на московской научной конференции «Ситуация постфольклора. Городские тексты и практики» (3–4 апреля 2014 г.) и последовавшая его же одноименная статья-мемуар о длящейся десять лет игре четырех мальчиков из новосибирского Академгородка [2] . Другая участница упомянутой конференции, соискательница Елена Малая, работающая над диссертацией под руководством С.Ю. Неклюдова, обнаруживает новые аспекты исследования игр в вымышленные страны [3] . Заслуживает внимания мнение одного из патриархов отечественной фольклористики, автора фундаментальной монографии о крестьянских социально-утопических легендах К.В. Чистова «Русская народная утопия». Говоря о значении расширения знаний об утопиях, он называет «подлинным открытием» появление в исследовательском поле детских утопий. «Это ново и своеобразно и вполне согласуется с современным расширительным пониманием фольклора». [4] Известный петербургский историк, культуролог, литературовед Б.Ф. Егоров ввел детские страны-мечты в исторический путеводитель «Российские утопии» [5] . [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Игр в страну-мечту нет ни в одном фольклорном сборнике. Сама природа сделала их «нефиксированными видами культуры» (термин В. Е. Гусева). Эти игры не могли быть записаны в момент разыгрывания, исполнения. У них иной «механизм» возникновения и функционирования, никак не связанный с передачей от одного исполнителя к другому. Рассматриваемая разновидность игр опровергает «привычное рассмотрение вариативности только как естественное порождение [...] трансмиссии» [6] . Такие игры известны только самим участникам, для которых это импровизированный «театр для себя», тайная жизнь «как будто» без свидетелей, без зрителей, без внешнего перевоплощения (костюм, декорации).

Основанные на деятельности воображения, перенесении в игру вычитанного и виденного, книжных и жизненных впечатлений, соединения бывальщины и небывальщины, «комбинировании их и построении на их основе новой действительности» [7] , существующие прежде всего как способ духовной консолидации узкого круга участников, такие игры содержат в себе то, что фольклористы называют «стереотипизированной формой человеческой деятельности, т. е. поведенческим стереотипом». «А проблема стереотипа, – по словам К.В. Чистова, – в любой сфере культуры помимо всего прочего, также и проблема его многократной повторной применимости, способности к модификациям, к вариативности» [8] . Известный исследователь игр Л.М. Ивлева эту доминирующую константну игры называет «поведенческим комплексом, включающим в себя повторяющееся игровое поведение и этикет исполнения» [9] . Фольклорное знание в нашем случае включает в себя не столько тексты, сколько широкий спектр воспроизведений и исполнений. И это игра в чистом виде, полная абсурдов, потому что в ней парадоксально сопрягается эстетика равенства, справедливости с поэтикой небылицы. Как правило, она воспроизводится ретроспективно самими участниками, чаще ставшими взрослыми, и воссоздается в «зеркале автобиографии» как область детского художественного творчества.

Как уже ранее отмечалось, материалом изучения детских игр в страну поначалу оказались преимущественно нетрадиционные для фольклористики источники: 1) автобиографические повести о детстве (и прежде всего Швамбрания из повести Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания» как одно из самых ярких и художественно развернутых воссозданий); 2) воспоминания, дневники, эссе и т. д.; 3) собственно детская литература.

Совершенно особый слой текстов появился с использованием в фольклористике в 1990-е гг. таких методов собирания, как анкетирование, опросы, домашние задания для студентов. Это тексты «письменного фольклора» (термин введен В.С. Бахтиным и Е. А. Костюхиным) нескольких видов: тетради, блокноты, описания, краткие ответы с названием вымышленной страны. В итоге в нашем распоряжении оказался обширный и разнообразный материал о детских утопических играх, явленных то как развернутый художественный сюжет, то как подробное описание, то всего лишь как упоминание или высказывание. Напомню с дополнениями лишь некоторые игры, в которых художественно воссозданный или описанный образ страны-мечты имеет имянаречение: Мэрце М. Шагинян, Швамбрания, Синегория, Джунгахора Л. Кассиля, Гегемония Ю. Козлова, Амония, Парамония, Рондалия Н. П. Анциферова, Росамунтия И. Коневского, Рукомара Ю. Казакова, Жабиания Л.Кузьмина, Лукоморье К. Паустовского, Страна Нигде Н. Тэффи, Улигания Г. Белых и Л. Пантелеева, Страна Золотого Василька Р. Фраермана, Лилипутия В. Сухомлинского, Ахагия И. Дьяконова, Арлезиания, Страна Золоторогого Оленя, Лимония, Фанфаронова гора, Республика Чока, Республика Александрия, Горизонтские острова, Припевайск, Хряпск, Ихтиандровый лес и т. д.

Однако когда заходит речь о детских играх в страну, все эти придуманные изощренные лексемы-топонимы заменяет одна метафора, одно обобщенное нарицательное имя – феномен «Швамбрания», – как уже говорилось, наиболее поэтичное и развернутое художественное воспроизведение детской страны-мечты. Мне не раз доводилось, когда речь заходила о детских мечтаниях, слышать: «наши детские Швамбрании», «сочиняли свои Швамбрании», «швамбранская карта». [10] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Главный повторяющийся стереотип и «стабилизатор» игры, ее сигнал, ее маркер – страна как символ воплощенной мечты: «волшебная страна», «иное царство», «страна обилия», «солнечное царство» – вторая «автономная реальность», которая противополагается реальности существующей. Это мифологизированное место действия, этот мифологизированный локус определяют свои архетипы коллективного и бессознательного – остров. Именно модель острова неосознанно для создателей, «авторов» игры оказывается «мифической первоосновой сознания». «Островной» (и об этом я уже писала) как «форму локализации иного царства», которая в фольклоре многих народов генетически восходит к представлениям об ином «небывалом» мире», называет В. Я. Пропп [11] . Изучая игры в страну, мы высвечиваем тот основополагающий архетипический слой, который определяет детское мифомышление. И одними из наиболее его известных архетипов могут быть либо отголоски об Атлантиде, «острове блаженных» Аваллоне из артуровских легенд (назовем его южным вариантом), либо, и это чаще (назовем его северным) – остров Буян, мифический райский остров, хорошо известный по русским народным сказкам и Пушкинской сказке о царе Салтане. Можно предположить, что остров Буян – земной рай сказок, преданий, верований – непосредственный архетипический исток большинства стран-островов. Швамбрания среди них – самая блестящая, самая фантастическая морская держава. Другая очень яркая островная страна, придуманная реальным мальчиком Федей Фортунатовым (другие две страны Ахагия и Рондалия придумали его братья), впоследствии директором Петрозаводской губернской гимназии Федором Никитичем Фортунатовым – Парамония [12] .

Большое количество примеров островного положения находим в текстах северных заговоров и преданий: «На море, на океане, на острове Буяне стоит серый камень…»; «На иоре, на Кияне, на острови на Буяни стоит ракитовый куст…»; «На мори, на Кияне, на острови на Буяни стоит частый ракитовый куст» [13] .

Подытоживая, назовем основные черты игры в страну-мечту – особого типа импровизационной символической игры.

Игра в страну-мечту – игра в утопию. А в основе утопии, утверждающей равенство, справедливость и являющейся одним из двигателей человеческой истории, как известно, всегда лежит способ сопоставления сущего с идеалом, в детском варианте в том числе. Утопизм не всегда заключает в себе только положительное начало. Отличительной чертой утопических легенд в их взрослом варианте, как доказывает К.В.Чистов, является социальная и политическая функция, сопряженная с выработкой революционных представлений и преобразований, нередко с прямой политической борьбой. Как убеждает нас исторический опыт и события 1917 г., в частности, «это не только не снимает, но, наоборот, обостряет вопрос о крайней опасности срочной, насильственной бескомпромиссной реализации утопических идей, каковы бы они ни были изначально» [14] .

Обладающий совсем иной природой детский утопизм лишен прямо выраженной прагматической нагрузки. Как я уже говорила, это игра в чистом виде – упоение как эстетическое, интеллектуальное, нравственное переживание и саморазвитие, конституирующие будущую личность. И не только. Приведу мнение философа и поэта Ю.В. Линника в статье-рецензии на нашу работу: «…уникальная черта детской утопии¸ выявленная автором: рациональное контаминирует с иррациональным, и оба момента как бы нейтрализуют друг друга. Поэтому детская утопия в отличие от своих взрослых аналогов – является социально безобидной. [...] Наблюдения С.М. Лойтер, [...] по сути, перерастают в открытие: выявлена важнейшая закономерность, определяющая суть и характер детского социального проектирования» [15] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Игра в страну-мечту – игра не коллективная, а камерная, можно сказать, очень личная, нередко даже индивидуальная. В ней от одного до трех играющих, среди которых преобладают дети в возрасте 7–11 лет.

Игра в страну-мечту – игра тайная, известная только самим играющим, засекреченная, закодированная, тщательно скрываемая от взрослых и нередко возникшая из оппозиции к ним и желания жить тайно от них.

Как правило, это игра длительная, протяженная во времени, длящаяся недели, месяцы, а иногда и годы. Она не исполняется, а проживается, сопровождаясь созданием большего или меньшего количества атрибутов (карты, схемы, рисунки, тексты) – своеобразной эмблематики, вещественного приложения, которое делает игру синтезом устных и письменных форм.

Создателями, «авторами» игры в страну, как правило, являются дети, обладающие богатым воображением и непременно – бóльшим или меньшим книжным опытом; игры в страну – это игры по преимуществу тех, кто во взрослой жизни реализовал себя в творческом труде (писательстве, искусстве, науке).

Одна из особенностей детских игровых утопий, детских игр в страну – их общечеловеческий, а не национальный характер. Именно это имел в виду английский психолог Джеймс Селли, когда еще в начале XIX в. писал о пристрастии детей всего мира создавать силой своего воображения удивительные мифы и предлагал составить «сравнительную мифологию хотя бы для того, чтобы посмотреть, в какие места на земле и во вселенной детский ум способен помещать сказочные существа» [16] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Расширяя спектр утопических воплощений, игры в страну-мечту утверждают бесценность вечнодетского.

• [1]  Лойтер С.М. 1)Юмор «Кондуита и Швамбрании» Л.Кассиля и детский фольклор // Жизнь и творчество Л. Кассиля. М., 1979. С.189–202; 2) Игра в страну-мечту как явление детского фольклора // Школьный быт и фольклор: В 2-х ч. Таллинн, 1992. Ч.1. С.65–75; 3) Детские утопии, или игра в страну-мечту как явление детского фольклора // Русский школьный фольклор. М., 1998. С. 605–617; 4) Феномен детской субкультуры. Петрозаводск, 1999; 5)Русский детский фольклор и детская мифология. Петрозаводск, 2001. С.134–173; 6) Еще раз о детской игре в страну // Фольклор, постфольклор, быт, литература: сб. ст. к 60-летию А.Ф. Белоусова. СПб., 2006. С.59–64; 7)Древнегреческие истоки русских детских игровых утопий первой трети ХХ века // Россия и Греция: диалог культур. Петрозаводск, 2007. С. 338–343; 8) В пространстве В.Я. Проппа (возвращаясь к детским Швамбраниям как явлениям фольклора) // Учен. зап. Петрозаводского гос. ун-та. 2015. № 5 (150). Август. С. 82–86.
• [2]  Гладких Н. Маленькие боги (Во что играли советские дети в 1970-е годы) // Ситуация постфольклора: Городские тексты и практики. М., 2015. С.181–200.
• [3]  Елена Малая. Письма С.М Лойтер. Март 2017.
• [4]  Чистов К.В. Русская народная утопия (Генезис и функции социально-утопических легенд). СПб.,2003. С.487–488.
• [5]  Егоров Б. Ф. Российские утопии: Исторический путеводитель. СПб., 2007.С. 121, 270–271.
• [6]  Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. In memoriam. СПб., 2003. С. 203.
• [7]  Выготский Л. С. Воображение и творчество в детском возрасте. М., 1967. С. 7.
• [8]  Чистов К. В. Народные традиции и фольклор. Очерки истории. Л.,1986. С. 111–112.
• [9]  Ивлева Лариса. Дотеатрально-игровой язык русского фольклора / сост., подгот. текстов В.Д.Кен. СПб.,1998.С. 49.
• [10]  Гаспаров М. Л. Записи и выписки // Новое литературное обозрение: НЛО. 1998. № 31 (3). С. 436. См. также: Москвина М. Как стать детским писателем // Вопросы литературы. 2001. Ноябрь-декабрь. С.252; Роднянская И. Пророки конца Эона // Вопросы литературы. 2010. Январь-февраль. С.42.
• [11]  Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 290.
• [12]  См.: Анциферов Н.И. Из дум о былом. Воспоминания. М., 1992. С.46–85. Федя – отец Филиппа Федоровича Фортунатова, выдающегося лингвиста, благодаря отцу, нашедшему свой райский уголок со своим островом Буяном в карельской деревне Косалма, где он много жил и где похоронен. См.: Керт Г.М. Ф.Ф.Фортунатов в Карелии // На рубеже. 1964. № 6. С.85–87; Лупанова И.П. Минувшее проходит предо мною…». Петрозаводск, 2007. С. 40–77.
• [13]  Русские заговоры Карелии / Сост. Т.С. Курец. Петрозаводск, 2000. № 253, 256, 267. См. также: Криничная Н.А. Мифология воды и водоемов. Петрозаводск, 2014. № 36, 40, 41, 54, 85, 93, 116, 159, 167, 169.
• [14]  Чистов К.В. Русская народная утопия…. С.474.
• [15]  Линник Ю.В. Детство как память культуры [Рец. на кн.: Лойтер С.М. Русский детский фольклор и детская мифология] // Юрий Линник. Кариатида. Книга стихов. Приложение. Петрозаводск, 2002. С.38–39.
• [16]  Селли Джеймс. Очерки по психологии детства. М., 1901. С. 66.