Берсенева Л.А. (г.Вологда), Федорова А.В. (г.Вологда)
«Сказка о пошехонцах» в композиционной структуре повести В.И.Белова «Привычное дело» Vkontakte@kizhi

Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ, проект № 19-012-00348 «Энциклопедия "Привычного дела" В. И. Белова»

Аннотация: В статье анализируется роль вставного сюжета о пошехонцах в композиционной структуре повести В. И. Белова «Привычное дело». Рассматриваются проекции сказки в сюжет и систему персонажей, определяется ее идейная функция.

Ключевые слова: В. И. Белов; «Привычное дело»; композиция; сказка;

Summary:  The article analyzes the role of the in-plot story about the Poshekhonye region people in the compositional structure of V. I. Belov's novel «An Ordinary Affair». The projection of the tale into the plot and character system is reviewed, its ideological function is determined.

Keywords: V. I. Belov; «An Ordinary Affair»; composition; tale;

В структуре повести В.И.Белова «Привычное дело» несколько раз используется прием «текста в тексте» (репродукция картины Рубенса, фабулат о казни Гитлера, сказка о пошехонцах). Каждый элемент вносит дополнительное содержание в смысловую структуру повести: композицию и образность «Союза Земли и Воды» можно соотнести с образами Ивана Африкановича и Катерины. [1] Анекдот о казни Гитлера помогает понять этностереотипы, определяющие содержание народной культуры как целостной системы.

Особенно важное место в «Привычном деле» занимает бабкина сказка. В «Ладе» писатель замечает: «Народная философия со всеми ее национальными особенностями лучше, чем где-либо, выражается в сказке». [2] Сказка о пошехонцах – призма, проявляющая негативные особенности русского характера, нашедшие отражение и в фольклоре, и в литературе.

С помощью системы мотивов и образов, соотносимых с сюжетами о пошехонцах, в русской словесной культуре выражается идея жизненного разлада. О. А. Большев определил суть этого явления как «анархическое существование без традиций, смысла и пользы», как модель жизни, основанную на «бессознательности и стихийности». [3] Такое содержание понятия было прокомментировано и самим писателем: «Хорошую жизнь пронизывает лад, настрой, ритм, последовательность в разнообразии. Такой жизни присущи органичная взаимосвязь всех явлений, естественное вытекание одного из другого. И наоборот, плохая жизнь – это разлад, хаос, кавардак, сбой, несуразица, неосновательность, “пошехонство”. Про такую жизнь говорят, что она идет через пень колоду, шиворот-навыворот. Ей во многом сопутствуют спешка и непоследовательность». [4]

Пошехонство – одна из мировоззренческих, психологических и поведенческих доминант, отражающая отрицательные черты национального характера и быта, сопровождаемая насмешкой. Смех носит отрицающий характер и за счет отрицания реализует дидактическую функцию: учит, как жить нельзя. С помощью «отрицающего» смеха над пошехонцами имплицитно создается антитеза разладу, речь о котором как об образе жизни пошехонцев ведется уже в зачине бабкиной сказки: «все-то у тех мужиков неладно шло». [5] В сказке комически переосмыслена лежащая в основе представлений о крестьянском мире концепция общего дела как способа достижения наилучшего результата: пошехонцы действуют сообща, но результаты не только не приносят пользы, но и приводят к гибели.

Эта идея эксплицирована и в повести: большинство совместных действий персонажей выглядят нелепыми, не позволяют достичь желаемой цели (сватовство, поездка в Мурманск, история «дружбы» Митьки и Мишки). Персонажи могут выступать как двойники, дублируя действия друг друга и удваивая таким образом комический эффект. Дашке, утопившей ведро в колодце, Куров советует черпать воду самоваром. Здесь очевидна отсылка к сюжету о пошехонцах, которые решетом выносили из избы дым. «Сухорукая» Дашка повторяет действие «косоротой» невестки самого старика. Обе бабы похожи на жительниц пошехонской деревни, которые топят печи в разное время и нарушают ритм общей жизни.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Качества пошехонцев выражены уже у детей, причем исключительно у мальчиков: Мишки с Васькой, Гришки, Анатошки. Само слово «пошехонцы» звучит впервые в связи с появлением в избе шестилетних «двойников». Все действия братиков синхронны, взаимоотражаемы: «Мишка с Васькой [...] пробудились оба сразу и устроили возню. Потом долго надевали тоже одинаковые свои штаны: каждый раз который-нибудь надевал штаны задом наперед да так и ходил весь день. Четыре валенка у них были не парные, перемешанные; ребята долго и шумно выбирали их из кучи других валенок, сушившихся на печи. [...]. На сарае [...] ребята поднатужились, каждый хотел брызнуть дальше другого. [...] Они, не сговариваясь, молча, легко убедили сами себя в том, что забыли умыться. [...]. Васька дотронулся до самовара, и Мишка дотронулся, Мишка подул на палец, и Васька подул». [6]

Так же совместно, решая общую задачу, действуют братья Федул и Лукьян или Мартын и Петруха в бабкиной сказке: «Мартын и говорит: “Ты, Петруха, держи портки-то, а я буду с полатей в них прыгать”. Взял Петруха портки, держит внизу, а Мартын прыгнул да попал только одной ногой. Полез опять на полати, вдругорядь прыгнул. Долго ли, коротко ли, а попали в портки обе ноги». [7]

Если в случае с Мишкой и Васькой особенности поведения объясняются детской непосредственностью и не выходят за рамки игры, то третьеклассник Гришка становится причиной по-настоящему драматической коллизии (ночной покос, в котором участвует ребенок, и его последствия).

Евстолья рассказывает внукам несколько эпизодов из жизни пошехонцев, которые в основном сюжете обрамлены историями из жизни Ивана Африкановича и других персонажей повести. В первой главе это прямо восходящий к сказке мотив дороги-круга и эпизод с нелепым сватовством, когда результат (оскорбленная «невеста» выгоняет сватов с помощью ухвата) прямо противоположен цели. В ближайшей по отношению к этому событию сюжетной перспективе актуализируются мотивы путаницы, неразберихи, непосредственно предшествующие сказке (эпизод с испорченным товаром, пропавшим возчиком, штанами, которыми обменялись в бане Мишка и Иван Африканович).

Сразу после сказки, которая обрывается на очередном анекдоте с появлением Степановны, тёща, иронизируя по поводу трех самоваров в доме, предлагает Дрынову: «Давай, [...] открывай чайную в деревне, станови каммерцию». [8] В контексте несоответствия нерасчетливой, излишне доверчивой натуры Дрынова любым прагматическим задачам эта гипотетическая «каммерция» может быть соотнесена и с эпизодами из сказки, в которых мужики отдают последние деньги за «мудрые советы», и с «пошехонским сюжетом» из жизни Дрынова о неудавшемся торговом предприятии с двумя мешками лука. [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Старухи говорят и о возможном приезде Митьки, который станет катализатором и непосредственным участником событий, проявляющих «пошехонские» качества жителей деревни: попойка, в результате которой Дрынова свяжут «африканскими» веревками, нелепая женитьба Мишки на Дашке Путанке, история с отнятым сеном.

Попытка Дрынова уехать с Митькой на заработки мотивируется так же, как и второе путешествие пошехонцев, необходимостью «по свету идти, свою долю искать». [9] В пути качества пошехонцев проявляются особенно ярко и в основном, и во вставном сюжете. В обоих случаях герои либо теряют направление движения, либо сталкиваются с непреодолимыми преградами, нарушают правила поведения, что влечет за собой наказание (в сказке – смерть большинства пошехонцев, в повести – штраф). Объяснение кроется в характерах пошехонцев, в их наивно-доверчивой подчиненности чужой воле: «…кто что скажет, то и делали, совсем были безответные эти пошехонцы. Никому-то слова поперек не скажут, из себя выходили редко, да и то когда пьяные». [10] Эти черты характера отличают и в общем-то покладистую натуру Дрынова: «Ежели я выпил, мне встречь слова не говори и под руку не попадай, у меня рука кому хошь копоти нагонит». [11] Что и происходит в комическом эпизоде, когда он гоняет по деревне соседей.

Белов использует традиционные сюжетные мотивы волшебной сказки: запрет, нарушение запрета, отлучка, беда, ликвидация ее последствий. Однако в сказке о пошехонцах, так же, как и в основном сюжете, все попытки достичь положительного результата лишь усугубляют ситуацию разлада.

Переклички возникают и на уровне отдельных мотивов. В обоих сюжетах упомянуты детали, связанные с членовредительством. Пошехонские мужики все время оказываются в обстоятельствах, подобных тому, когда лягающаяся кобыла «все зубья в роте Федуле вышибла» или каждому из мужиков «тюма по голове досталася». [12] Не только боль, но и смерть становится поводом для смеха: «Идут, идут долю искать, дошли до широкой реки. [...] Опять странник выручил: “Давайте, - говорит, - по гривеннику, научу, как на тот берег попасть. [...] Вот берите [...] бревно. Да садитесь все на его верхом. А чтобы не утонуть-то, дак вы ноги внизу покрепче свяжите”. Поехали. Только отшатнулись от берега-то, все и перевернулись туточка, да и пошли от их пузыри. Больше половины захлебнулося». [13] Возвращение домой Ивана Африкановича тоже связано с физической болью, дискомфортом: «Пока шел от сельсовета, успел-таки натоптать две водянистые мозоли, ноги в яловых сапогах взмокли, рубаха хоть выжми». [14] Хотя он ругает себя за «пошехонство» («Бурлак, [...] ни пуговицы, ни кренделька, одну грязную рубаху несу из заработка. Стыд, срам, дело привычное…» [15] ), быстро переходит в комическую тональность, когда, насмехаясь над собой и над шурином, рассказывает случайному встречному о том, сам он «с возу касманавтом летел», [16] а у Митьки «вся харя красная, крови, как из барана», разбита губа и шатается зуб. Сразу после этого Дрынов узнает о смерти жены.

Дашка Путанка уничтожит картинку с изображенной на ней «соперницей» – Кибелой, спровоцирует Мишку на «месть» и едва не погибнет. Последствия этого события будут глубоко трагическими: изъятие сена, отъезд Ивана Африкановича, смерть Катерины. Само прозвище Дашки реализует мотив пошехонства; в повести «Плотницкие рассказы» Олёша Смолин использует это существительное в нарицательном значении: «пошла в моей жизни всякая путанка». [17] Дашка, Мишка, Митька вносят хаос в деревенскую жизнь, нарушают ее естественный ритм, актуализируют мотив «пошехонства» на протяжении всей повести. В жизни этих персонажей «пошехонские» сюжеты доминируют, определяют их личную судьбу и место в деревенском социуме. [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Сказку о пошехонцах в структуре повести В. И. Белова «Привычное дело» можно рассматривать в качестве примера «биокомпозиции», под которой, вслед за Н. Я. Берковским принято понимать такое построение произведения, когда общая сюжетная логика, наиболее значимые смысловые акценты, образные воплощения идеи, в сжатом виде намеченные во вставном элементе, спроецированы на всю художественную структуру.

// Рябининские чтения – 2019
Карельский научный центр РАН. Петрозаводск. 2019. 677 с.

Текст может отличаться от опубликованного в печатном издании, что обусловлено особенностями подготовки текстов для интернет-сайта.

Музеи России - Museums in RussiaМузей-заповедник «Кижи» на сайте Культура.рф