Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

стр. 195 Спасо-Преображенский Кижский погост – один из 17 административно-фискальных и церковных округов Заонежской половины Обонежской пятины, учрежденной после присоединения новгородских владений к Москве в последней четверти XV в. Кижам «не повезло» с письменными источниками по средневековой истории: до нас не дошли документы, непосредственно освещающие их новгородское прошлое. Это так в сравнении даже с соседними заонежскими погостами-округами – Толвуей, Шуньгой, Челмужами, Шуей, Пудожем, для которых сохранились в копиях хотя бы единичные межевые, рядные, купчие, вкладные акты последнего века независимости Новгорода, а в ходе широких археологических раскопок метрополии к настоящему времени найдены несколько берестяных грамот, упоминающих часть из них. Для Кижей древнейшим письменным источником в арсенале исследователей является кадастровое подворное описание деревень погоста, составленное в интервале 1563–1566 гг. [1] Книга 1560-х гг. учитывает данные первых московских «писем» и, следуя прежней традиции, перечисляет поселения по бывшим волосткам новгородских бояр, конфискованным в несколько этапов после 1478 г. Это дает возможность исследователям воссоздать картину расселения и местного вотчинного землевладения накануне утраты независимости боярской республикой. Расселение (устойчивое в отличие, в известной мере, от землевладения) зафиксировано древнейшим дошедшим до нас письменным источником в уже сложившемся в базовых элементах, вполне узнаваемом виде. Это было блестяще продемонстрировано работами М.В.Витова по истории сельских поселений Заонежья XVI–XVIII вв. Анализ древнейших писцовых книг позволил ученому также высказать гипотезы о путях (исходных «гнездах» деревень) и времени (XIV–XV вв.) сложения традиционной структуры сельского расселения на этой территории Новгородской земли [2] .

Система сельского крестьянского расселения формирует и отражает то, что называют емким словом «мир» – община, приход, администрация, локальное «мы» (не претендуем на еще одну дефиницию). Зримой для нас архитектурной манифестацией кижского «мира» стало воздвижение монументального Спасо-Преображенского собора на погосте-месте в 1714 г. Незримым в архитектуре остается период Средневековья, предшествующий финалу новгородского времени, истоки кижского «мира» в локальном плане – это не только «безархитектурная», но и бесписьменнаястр. 196 протоистория. Установить исторические факты этого периода, помимо ненароком отраженных кадастровыми книгами московских писцов XVI в., дают возможность лишь другие категории источников: языковые, в том числе топонимические, археологические, этнографические (включая историю архитектуры), фольклорные. Археологии (науке о вещественных древностях) в этом ряду присущи свои сильные и слабые стороны. Последние объективно обусловлены тем, что она оперирует сохранившимися остатками сооружений и вещей древней материальной культуры в ее связях и отношениях с нематериальным. Вещный мир (в отличие от письменных памятников и фольклора) создавался и жил по своим законам вовсе не для того, чтобы донести до современников и тем более далеких потомков какую-то информацию. «Прочитать» археологический памятник и включить его в утраченный контекст древней культуры по своему сложнее, чем обрывок текста на незнакомом языке. Сильные стороны археологии в сопоставлении с языковыми, фольклорными, этнографическими источниками (в других планах принципиально более информативными) связаны с непосредственной принадлежностью к прошлому, наличием собственных и физических (scientifi c) методов датирования артефактов и комплексов, а через них явлений и процессов в древности. Последнее в сравнении особенно важно, коль скоро речь идет об исторических фактах, в частности хронологии сложения традиционной структуры расселения.

Все эти посылки имелись в виду при реализации в 2000-х гг. инициированного музеем «Кижи» проекта археологического изучения средневековых памятников центра Кижского погоста. Результаты исполнения проекта, конечно, не исчерпавшие тему, подробно опубликованы тремя авторами [3] . Цель данной статьи не в кратком повторении сказанного, а в том, чтобы акцентировать внимание на некоторых, как нам представляется, исторически достоверных и значимых выводах, которых обычно и ждут от археологов (подчас преувеличивая возможности этой исторической дисциплины), несколько отрешившись при этом от источниковедческой «кухни». Последняя, определяющая степень обоснованности, дающая базу для проверки выводов и опубликованная, весьма важна, но, скорее, для специалистов (например, построенная типо-хронологическая шкала керамической посуды Заонежья XIIIXVIII вв.). Есть возможность также предложить для обсуждения некоторые возникающие сопутствующие сопоставления и предположения, которые в книге опущены. Это своего рода послесловие к публикации и анализу археологических материалов.

В окрестностях центра Спасо-Преображенского Кижского погоста выявлены и обследованы двадцать поселений с комплексами находок и сооружений, суммарно датируемых X–XVIII вв. Раскопки площадями от 40 до 440 кв. м проведены на семи памятниках, остальные исследовались посредством шурфовки (4–20 кв. м) и только в четырех случаях сборов материала на пашне. Раскопами и шурфами в общей сложности вскрыто около 1 тыс. кв. м. Итогом работ стало составление каталога и археологической карты микрорегиона, на которую нанесены классифицированные и датированные средневековые поселения (рис.1).

На шести памятниках наряду с позднесредневековыми представлены комплексы рубежа I–II тыс. н.э. (рис. 1:2, 5, 8, 16, 17, 19) , проливающие свет на раннесредневековый этап освоения территории. Определение раннесредневекового этапа как «начального» было бы, очевидно, не вполне корректно, но древности предшествующих археологических периодов раннего железного века и бронзы в Кижских шхерах, неплохо археологически обследованных, до настоящего времени не найдены, да и в масштабе всего Заонежского полуострова они практически неизвестны [4] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Наиболее представительный раннесредневековый комплекс исследован на селище Васильево 2 (рис.1:5) на западном берегу о. Кижи. Площадь поселения, как это определено двумя раскопами (440 кв. м), составляла около 1000 кв. м, примерно в центре заселенной в X–XI вв. площадки исследованы остаткистр. 197 печи со сводом, сооруженным из глины и камней, контуры жилища не прослеживались. Топография, размеры этого поселения, конструкция стационарного отопительного сооружения и состав находок (включающих примерно в равной пропорции грубую лепную посуду и изготовленную на гончарном круге, древнерусского облика) близко соответствуют селищам в Челмужах на северном берегу Онего и в Шуе (на западном), связанным с курганными могильниками. Как и памятники Челмужей и Шуи, раннесредневековое селище Васильево 2 представляет собой след южной, по облику материальной культуры – скорее, приладожской – колонии. Кладбище при поселении не обнаружено, единственный известный сегодня в Заонежье курганный могильник исследован в Уницкой губе на западе полуострова. Судя по погребальному обряду и инвентарю, могильник был оставлен небольшим коллективом, мигрировавшим с р.Оять на рубеже тысячелетий [5] . По составу керамического набора селищу Васильево 2 подобны раннесредневековые комплексы поселений Керкостров 2 и 4 у южной оконечности одноименного острова к югу от Кижей (рис. 1:16, 17), сильно потревоженные распашкой и исследованные раскопками на меньшей площади.

С южной колонией в Кижах определенно связываются древнейшие следы земледельческой практики в микрорегионе. Они были выявлены в ходе палинологических изысканий, предпринятых геологами КарНЦ РАН Н.Б.Лавровой и И.Н.Демидовым на о. Кижи и близлежащем Волкострове в 2002–2003 гг. В донных озерно-болотных отложениях пыльца культурных злаков (Cerealia), углистые частицы от пожоги лесов и другие признаки земледелия впервые появляются в горизонтах, датированных радиоуглеродным методом концом I тыс. н.э. [6]

Выводы о начале колонизации территории, сделанные по материалам поселения Васильево 2, Керкостров 2 и 4, а также палинологическим данным, могут быть дополнены при обращении к раннесредневековому комплексу, исследованному на селище Наволок на юго-восточном берегу о. Кижи (рис. 1:8). На распахивавшейся поверхности поселения и в раскопе на площади всего 30–40 кв. м найдены обломок бронзовой застежки-фибулы, кресало для высекания огня, фрагменты 2–3 очень грубых лепных горшков и, возможно, связанные с ними в единый комплекс обломки медных котлов (рис. 2:1, 2). Комплекс, датируемый временем около 1000 г., аналогичен десяткам подобных, изученных к настоящему времени в бассейне Онежского озера на многослойных поселениях [7] . Намечается культурная оппозиция двух раннесредневековых поселений на противоположных берегах о. Кижи: Васильево 2 – стационарная южная земледельческая колония, Наволок – промысловоестр. 198 кратковременное поселение. Это близко напоминает ситуацию в приустье р.Шуя под Петрозаводском, где археологически прослежено сосуществование южной торговой и земледельческой колонии X–XI вв. (из могильника происходят значительно более яркие, чем с кижских поселений, материалы), стабильно просуществовавшей не менее полутора столетий, и стоянок «саамского железного века», периодически заселявшихся на короткий срок в интервале IX–XIII столетий [8] . Намеченная оппозиция поселений Васильево 2 – Наволок на о. Кижи, таким образом, может быть логично вписана в более общую и сложную в деталях картину раннесредневекового этапа колонизации и торгово-промыслового освоения территорий в бассейне Онежского озера, когда их естественные богатства, прежде всего пушнина, и местное население были вовлечены в систему восточноевропейской и международной торговли.

Связь соответственно с пришлым и местным коллективами служит версией объяснения оппозиции двух частью синхронных раннесредневековых поселений о. Кижи. При этом отнесение комплекса рубежа III тыс. селища Васильево 2 к приладожским по происхождению древностям, а селища Наволок – к кругу памятников «саамского железного века» не следует понимать как строгие этнические атрибуции («вепсы» – «саамы»), на которые археология не способна. С большей вероятностью есть основания говорить, что за оппозицией двух археологических памятников стоят различия хозяйственно-культурных типов и моделей жизнедеятельности оставивших их коллективов, причем коллективов близких (около 2 км) соседей и современников.

Примерно с 1100 г. повсюду на обширных территориях в бассейне Онежского озера по запустению южных колоний и резкому сокращению поступления импортов в инвентаре многослойных поселений (типа комплекса селища Наволок) констатируется лакуна в древностях – разрыв в заселении. Это явление в культуре вполне ощутимо и по кижским памятникам [9] , но здесь лакуна в материалах хронологически менее продолжительна, что позволяет ставить вопрос о преемственности со следующим этапом заселения территории. Археологически этот вопрос может обсуждаться по материалам единственного из исследованных на сегодня двадцати поселений – Васильево 2, где зафиксированные комплексы находок и сооружений X–XI и XIII–XV вв. локализуются на одной и той же площадке. При этом материалы XII – начала XIII в. столь же четко не выделяются, не получены и бесспорные палинологические указания на непрерывность начавшейся на рубеже тысячелетий земледельческой практики в микрорегионе. Хронологический разрыв средневековых комплексов в данном случае (подчеркнем – уникальном) составляет столетие-полтора. И все же на этом памятнике устанавливаемое по вещам и радиоуглеродным датировкам отсутствие непосредственной, физической преемственности в заселении (аргументацию смотри в книге) при топографическом совпадениистр. 199 разновременных комплексов не отрицает полностью возможность сохранения традиции в выборе места для поселения – не самого удобного на острове. Ведь можно перенести вопрос в плоскость обсуждения чувствительности археологической методики при фиксации преемственности/разрыва традиции, реализуемой не только, а может быть – не столько, в материальной сфере.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Если наличие комплекса XIII в., бесспорно, зафиксировано только на селище Васильево 2, то материалы последующих веков Средневековья присутствуют на всех двадцати исследованных поселениях. Большая часть археологически исследованных памятников при сопоставлении с данными, собранными и систематизированными М.В.Витовым и И.В.Власовой, исправленными и дополненными С. В. Воробьевой применительно к самому о.Кижи и его окрестностям [10] , уверенно соотносится с деревнями писцовых книг. Это позволяет пролонгировать в древность на археологически определенный срок зафиксированную ими по состоянию на финал новгородского времени картину расселения в ее динамике. При этом важно, что в отличие от раннесредневекового периода возникает также возможность объективно оценить (проверить по независимым источникам) степень репрезентативности имеющихся археологических материалов по отношению к «пику» средневековой заселенности территории рубежа XV–XVI вв., то есть выяснить, как количество выявленных селищ соотносится с числом существовавших на данной местности в данный период поселений. Сопоставление археологических данных с деревнями писцовых книг XVI в. на географически конкретных объектах убеждает в репрезентативности первых для исторически достоверных выводов относительно хронологии и динамики сложения ядра поселенческой структуры в центре погоста. На самом острове Кижи из двенадцати деревень, упоминаемых в письмах 1563–1566 и 1582/1583 гг., археологические соответствия имеют минимум семь (не менее 60%), на близлежащем о.Керкостров – из четырех – четыре (100%). Оценивая результаты и статистическую достоверность сравнения археологической карты селищ XIII–XVI вв. (см. рис.1) и топографии локализованных историками поселений писцовых книг, уместно и даже необходимо ввести определенную поправку на бесспорно обратную пропорциональность древности и количества поселений.

Для двадцати селищ археологические определения времени функционирования поселений выстроились следующим образом: XIII в. – одно (5) [11] , XIV в. – максимум четыре (5, 6, 8, 15), XIV–XV вв. – шесть (5, 6, 8, 9, 15, 19), XV–XVI вв. [12] – восемнадцать (кроме селищ Васильево 2, запустевшего к концу XV в., и Воробьи 1, существовавшего, скорее, в XVII в.).

Итак, возвращаясь к мыслям, изложенным во вступительных замечаниях, начало сложения традиционной структуры сельского крестьянского расселения в центре Кижского погоста, зафиксированной писцовыми книгами, относится, по археологическим датировкам, к XIII–XIV вв. Массовое заселение территории происходит не ранее XIV, а в основном в XV в., причем процесс, видимо, уже преимущественно внутренней колонизации продолжался и в последующие столетия (не ранее XVI в. датированы материалы раскопанных селищ Бачурин Наволок, Мальковец, вероятно, также Бишево, Лахта, Воробьи 3).

Приведенные даты указывают на то, что система расселения в центре погоста сложилась в относительно короткий срок – на протяжении около полутора столетий. Нетрудно заметить, что указанные сжатые сроки заселения плохо соотносятся с представлениями лингвистов о целом ряде последовательных этапов этнокультурной истории Заонежья в Средневековье. Конечно, сопоставление археологических данных о хронологии заселения узколокального района южного Заонежьястр. 200 с этноисторическими выводами, полученными исторической лингвистикой в результате более широких ареальных исследований, само по себе методически было бы по меньшей мере спорно, но датировка определенной лакуны в древностях временем с примерно 1100 г. основывается на материалах десятков памятников всего бассейна Онего, а массовое крестьянское заселение территорий не ранее XIII–XIV, а в основном в XV в., археологически прослежено не только в Кижах, но также в центрах соседних Шуйского и Челмужского погостов (материалы по Толвуе не вполне репрезентативны) [13] . Это позволяет обозначить проблему в ее связях с этнокультурной историей.

Заонежане – локальная группа русских – не являются автохтонным населением Заонежского полуострова, в их языке и культуре присутствует мощный прибалтийско-финский компонент, обычно рассматриваемый как субстрат [14] . Язык заонежан, согласно диалектологической карте русского языка, относится к онежской группе говоров севернорусского наречия. Развернутая гипотеза о периодах лингвистической истории Заонежья была выдвинута А.С.Гердом на основе анализа южных лексических связей заонежского говора без учета лексики прибалтийско-финского происхождения: 1. В целом прибалтийско-финский языковой ландшафт, возможно, с доприбалтийско-финскими элементами. 2–3. Период миграции носителей единого псковско-новгородского диалекта, затем носителей собственно псковского, гдовского диалектов, одновременно возникновение билингвизма. 4–5. Формы нарастающего билингвизма. 6. Отмирание билингвизма, рост восточнославянских инноваций и переход на русскую диалектную речь. «…между периодами нет жестких границ, вряд ли возможно очертить их хронологически точно» [15] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Наличие прибалтийско-финских черт в языке заонежан было замечено еще П.Н.Рыбниковым и привлекло специальное внимание А.А.Шахматова, а после трудов Д.В.Бубриха и В.В.Пименова прибалтийско-финское языковое наследие, в истоках вепсское, но, возможно, и карельское (распознаваемое как людиковское, не всеми лингвистами отделяемое от вепсского), в местном русском говоре общепризнано. Вепсский (или вепсско-людиковский) субстрат в топонимии Заонежья был продемонстрирован Н.Н.Мамонтовой, причем, как она полагает, писцовые книги конца XV–XVI в. свидетельствуют о завершении в это время языковой ассимиляции вепсов русскими в регионе [16] . Следующий шаг в дифференциации вепсского и карельского (в том числе собственно-карельского) наследия в топонимии Заонежья сделала И.И.Муллонен. На вопрос, поставленный ею первоначально в заглавии статьи «Старое Заонежье: вепсское или карельское?», в результате анализа топонимического материала по выделенным критериям был дан несколько неожиданный ответ: «…складывается впечатление, что на большей части этого региона не произошло непосредственного вепсско-карельского контакта. …карелы, продвинувшиеся в Заонежье из Приладожья, соприкоснулись здесь с уже обрусевшими (или в значительной степени обрусевшими) вепсами. Это значит, что вепсская по происхождению топонимия воспринималась карелами через русское посредство» [17] .

Процитированный вывод, основанный на анализе топонимических материалов,стр. 201 в какой-то мере соотносится с заключениями С.А.Мызникова, базирующимися на исследовании лексики прибалтийско-финского происхождения онежской группы русских говоров в целом. В ее широких географических рамках в Заонежье отмечен лексический субстрат людиковско-ливвиковского типа, а ряд лексем вепсского происхождения, известных повсюду в Обонежье (бассейне Онежского озера), именно на Заонежском полуострове не зафиксирован; выявлен ряд других, не лексических, особенностей заонежского ареала [18] . Реконструируя процесс прибалтийско-финско-русского языкового взаимодействия в Обонежье, С.А.Мызников опирается на схему, близкую к построенной А.С.Гердом, но упрощающую ее: 1. Автохтонное население. 2. Колонизация. 3. Билингвизм. 4. Остаточные субстратные явления. Он выделяет также адстратные прибалтийско-финские влияния на русские говоры, но считает их преимущественно современными или близкими к тому [19] .

Проблема состоит в том, как поместить кратко изложенные схемы лингвистов в археологически определенные временные рамки. Первую фазу («автохтонное население» С.А.Мызникова или «период в целом прибалтийско-финского лингвистического ландшафта» с субстратными элементами А.С.Герда) можно соотнести с раннесредневековым пластом памятников [20] , имея все же в виду, что этот пласт в бассейне Онего тонок и прерывается лакуной в древностях на столетие-полтора. Тогда следующие фазы («колонизация», «билингвизм» и его отмирание), вмещающие дополнительное вепсское переселение, два разновременных притока русских колонистов, постепенный переход через билингвизм субстратного вепсского (вепсско-людиковского) населения на русский язык и завершающиеся адстратной карельской волной/волнами переселенцев, следует поместить во вторую половину XIII–XIV в. и неполный XV век. Приток собственно-карельского населения в Заонежье можно было бы связать с «корельскими выходцами» конца XVI – XVII в., однако детальное исследование этой темы И.А.Черняковой с привлечением обнаруженных ею специально составленных в 1667 г. переписных книг показало, что приток беженцев-переселенцев из Северо-Западного Приладожья именно в Заонежье, по крайней мере во второй половине XVII в., был незначительным (в Кижском погосте по наказу олонецкого воеводы были сысканы всего девять семейных и одиноких корелян) [21] .

Еще раз отметим, что в рамках статьи можно лишь обозначить проблему. При поиске ее решения могут возникнуть новые вопросы к археологии и не только [22] . С позиций же археологически установленных датировок непонятно, почему, согласно изложенным выводам лингвистов, фазы «колонизации» и «билингвизма» (частичного обрусения) нужно обязательно разводить хронологически, предполагая к тому же языковую (resp. этническую) чистоту состава прибывающих колонистов и локализуя субстратно-суперстратные процессы прибалтийско-финско-русского языкового взаимодействия исключительно в «месте дестинации» (в данном случае – Заонежье).стр. 202 Нам представляется более системной и перспективной для междисциплинарного синтеза иная этнокультурная парадигма, намеченная А.С.Гердом (правда, лишь на очень ограниченном прибалтийско-финском по происхождению лексическом материале): «либо исторически ко времени прихода новгородцев в Заонежье здесь был распространен карельско-олонецкий диалект, либо, что более вероятно, эти слова были усвоены восточными славянами южнее в Приладожье и принесены уже в Заонежье как заимствованные ранее» [23] . Оборотная с этнолингвистической точки зрения сторона «более вероятного» предположения: насколько полностью перешли на русскую речь, в какой фазе билингвизма находились средневековые переселенцы с р.Оять (пользуясь примененным в цитате, скорее, литературным определением – новгородцы вепсского происхождения), языковые следы которых прослежены в Заонежье А.С.Гердом уже по русским лексическим данным [24] ?

К комплексному подходу при решении во-просов истории заселения побуждает еще одна тема, возникающая из анализа археологических материалов. Конкретная этнокультурная атрибуция обитателей позднесредневековых селищ центра Кижского погоста лежит за пределами возможностей археологии – во всяком случае, археологии позднесредневековых поселений, не содержащих «этноопределяющих» вещей. При этом социокультурные определения отдельных памятников в сопоставлении с данными писцовых книг становятся возможны. Речь идет о древнейшем из исследованных на о.Кижи поселении Васильево 2. Это селище с опорой на исследования С.В.Воробьевой отождествлено с пустошью, «что была деревня на Кижском ж острове Болшой Двор у часовне» писцовой книги 1582/83 г. [25] , а последняя – с центром кижской вотчины боярина Луки Федоровича, деятельность которого приходится на самый финал новгородской независимости. Позднесредневековый комплекс поселения (о разрыве с раннесредневековым сказано выше) формируется примерно с 1250 г. Строго говоря, опираясь на археологические данные, нельзя утверждать, что деревня с момента основания имела владельческий статус. Однако обращает на себя внимание необычный, скорее «городской», характер целого ряда находок XIII – первой половины XIV в. в раскопах. Это обломки двух стеклянных браслетов – украшений, которые редко встречаются на севере вне городских центров, крайне редкий для северных памятников боевой наконечник стрелы типа, принесенного в Восточную Европу монголами, височное кольцо, перстни, бронзовая поясная пряжка (рис. 2:10, 12, 14, 17, 18, 19, 20). Состав вещевого комплекса указывает на необычный (владельческий) статус поселения с XIII в.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Здесь мы сталкиваемся с еще одной проблемной ситуацией, наиболее четко обрисованной и, насколько позволяют источники, разрешенной В.Л.Яниным. Нельзя обойтись без довольно длинной цитаты: «…мы наблюдаем в материалах писцовых книг старого письма конечный результат длительного процесса семейных разделов, адекватного физическому развитию самих семей. Генеалогия семейного владения, следовательно, до известных пределов тождественна родословию, а исследователь должен обнаружить способ реконструкции родословия через анализ истории вотчины». Отсутствие или крайняя фрагментарность сведений о родословных новгородского боярства в летописях и актах при этом «создает труднейший барьер для попыток проследить внутрь родословные землевладельцев 70-х годов XV в.» [26] .

стр. 203 Применительно к Кижам обрисованная в изложении В.Л.Янина проблема преломляется следующим образом. Лука Федорович, сын посадника Федора Яковлевича, – личность достаточно известная в новгородской истории. Его земельные владения (не только в Обонежье) попали под первые московские конфискации, а сам он – и под великокняжеские репрессии (в 1481 г. был увезен в Москву). Лука, владевший вотчиной в Кижах, принадлежал к одному из древнейших родов новгородских бояр Михалкиничей [27] , генеалогия которого прослеживается, по сведениям письменных памятников, с XII в. Процесс возникновения (помимо имеющейся теперь археологической даты около 1250 г.), наследования, дробления в пределах рода (а возможно, и смены собственника через куплю-продажу) вотчины в Кижах в письменных источниках не отражен: известий о Заонежье в летописях вообще нет, в новгородских берестяных грамотах – пока нет, а акты до нас не дошли (см. рис.2:3 – свинцовая вислая печать новгородского владычного наместника, около середины XV в. скрепившая безвозвратно утраченную грамоту, а в 1980-х гг. найденная на огороде Б.А. и В.А. Гущиных, на селище Наволок). Иными словами, в данном случае родословие восстанавливается, а история конкретной вотчины («генеалогия семейного владения») по наличным источникам нет.

В заключение – историко-археологический сюжет, связанный как с предыдущим, так и с предысторией юбиляра – Преображенского храма. В Кижах до недавнего времени бытовало (и бытует в музее до сих пор) предание, по которому первоначально местные церкви стояли на Нарьиной горе – в центральной и самой возвышенной части острова и, согласно контаминированному в сюжет преданию о нападении «панов», якобы были осквернены или сожжены последними [28] . Это предание с XIX в. неоднократно публиковалось [29] , а сравнительно недавно его, вероятно, первая письменная фиксация была обнаружена в фонде Е.В.Барсова в отделе письменных источников ГИМ – запись была сделана просвещенным кижским священником Стефаном Ржановским в начале 1850-х гг. [30] Нас интересует та часть предания, которая повествует, что заготовленный для возобновления сожженной церкви лес был складирован на берегу под Нарьиной горой, у ближайшей дер. Лукинщина (вариант предания уточняет, что лес рубили на материке против о. Кижи, за дер. Боярщина). Ночью его отогнало штормовым ветром к месту у нынешнего погоста. Прихожане сплавили бревна обратно к подножью Нарьиной горы, но ночью перенесение заготовленного леса повторилось, что, естественно, было сочтено Божьим изволением на постройку церкви в новом, чудесно указанном месте.

Историческая дер. Лукинщина, очевидно, запечатлевшая в своем названии имя последнего новгородского владельца боярина Луки Федоровича, – предшественница современной дер. Васильево. На окраине деревни исследовано селище Васильево 2 [31] . Полагаем, что материалы этого археологического памятника подводят датированный и атрибутированный «культурный слой» (в данном случае – это не фигуральное выражение) под предание, сохранившее память о древнейшем в рамках традиции этапе заселения острова и сопутствовавшем ему сакральном освоении нового пространства – строительстве церкви.

• [1] Писцовые книги Обонежской пятины 1496 и 1563 гг. / Подготовил к печати А.М.Андрияшев. Л., 1930. С.124–137. (Далее – ПКОП.)
• [2] Витов М.В. Историко-географические очерки Заонежья. К истории сельских поселений. М., 1962; Витов М.В., Власова И.В. География сельского расселения Западного Поморья в XVI–XVIII вв. М., 1974.
• [3] Спиридонов А.М., Герман К.Э., Мельников И.В. Южное Заонежье в X–XVI веках (археология центра Кижского погоста). Петрозаводск, 2012.
• [4] О досредневековых археологических памятниках региона см.: Мельников И.В., Герман К.Э. Древние поселения южного Заонежья (мезолит – энеолит). Петрозаводск, 2013.
• [5] Спиридонов А.М. Раннесредневековые памятники Кокорино // Заонежье (Заонежский сборник). Петрозаводск, 1992. С.29–48.
• [6] Лаврова Н.Б. и др. К вопросу о начале земледелия на севере Онежского озера по палинологическим данным // Геология и полезные ископаемые Карелии. Петрозаводск, 2007. Вып.10. С.194–206.
• [7] Косменко М.Г. Многослойные поселения южной Карелии. Петрозаводск, 1992. С.272–285.
• [8] Спиридонов А.М. Поселение Пичево под Петрозаводском и проблемы изучения «саамского железного века» в южной Карелии // Кижский вестник. Петрозаводск, 2013. Вып.14.
• [9] Спиридонов А.М., Герман К.Э., Мельников И.В., Манюхин И.С. К истории заселения о. Кижи в Средневековье и Новое время (по материалам селища Наволок) // Кижский вестник. Вып.8. Петрозаводск, 2003. С.243–260.
• [10] Витов М.В., Власова И.Г. География сельского расселения Западного Поморья. Табл.3, Карта 1А; Воробьева С.В. Опыт идентификации исторических поселений о. Кижи и его окрестностей по писцовым материалам и документам XVIII–XIX столетий // Вопросы изучения и издания писцовых книг и других историко-географических источников. Тез. докл. Петрозаводск, 1991. С.86–91.
• [11] Цифры в скобках соответствуют нумерации и перечню памятников на карте рис. 1.
• [12] Даты в пределах двух столетий – осторожно широкие. Они в большинстве случаев опираются на керамику. Сравнительно небольшие серии гончарной посуды из шурфов и сборов на ряде поселений не позволяют уверенно сузить датировки до века. См.: Спиридонов А.М., Герман К.Э., Мельников И.В. Южное Заонежье в X–XVI вв. С.57–78.
• [13] Обзор см.: Спиридонов А.М. Средневековое расселение в Прионежье (X–XVI вв.) // Рябининские чтения – 2011. Материалы VI научной конференции по изучению и актуализации культурного наследия Русского Севера. Петрозаводск, 2011. С.173–176.
• [14] Агапитов В.А., Логинов К.К. Формирование этнической территории и этнического состава группы заонежан // Заонежье (Заонежский сборник). Петрозаводск, 1992. С.61–76; Логинов К.К. Материальная культура и производственно-бытовая магия русских Заонежья (конец XIX – начало XX в.). СПб., 1993
• [15] Герд А.С. К истории образования говоров Заонежья // Севернорусские говоры. Л., 1979. Вып.3. С.206–213. См. также: Он же. Обонежье в свете данных русистики // Очерки исторической этнографии: Северо-Запад России. Славяне и финны. СПб., 2001. С.349–351.
• [16] Мамонтова Н.Н. О вепсском субстрате в топонимии Заонежья // Проблемы изучения музыкального фольклора русских и финно-угорских народов Карелии и земель Северо-Запада. Петрозаводск, 1977. С.37–38.
• [17] Муллонен И.И. Старое Заонежье: вепсское или карельское? // Кижский вестник. Петрозаводск, 2003. Вып.8. С.211–217; Она же. Топонимия Заонежья. Словарь с историко-культурными комментариями. Петрозаводск, 2008. С.207–216; Она же. Этнолингвистическая история Обонежья // Очерки исторической геграфии: Северо-Запад России. Славяне и финны. СПб., 2001. С.332–348.
• [18] Мызников С.А. Русские говоры Обонежья. Ареально-этимологическое исследование лексики прибалтийско-финского происхождения. СПб., 2003. С.433; Он же. Лексика финно-угорского происхождения в русских говорах Северо-Запада. Этимологический и лингвогеографический анализ. СПб., 2004. С.279.
• [19] Мызников С.А. Русские говоры Обонежья… С.413–414.
• [20] Но не столь прямолинейно, как это делает М.Г.Косменко для памятников с керамикой «приладожского типа» (Проблемы изучения этнической истории бронзового века – раннего Средневековья в Карелии // Проблемы этнокультурной истории населения Карелии (мезолит – Средневековье). Петрозаводск, 2006. С.220-223). См.: Спиридонов А.М. Раннесредневековые памятники в приустье р. Илексы // Национальный парк «Водлозерский»: Природное разнообразие и культурное наследие. Петрозаводск, 2001. С.251–253; Он же. Поселение Пичево…
• [21] Чернякова И.А. Карелия на переломе веков. Очерки социальной и аграрной истории XVII века. Петрозаводск, 1998. С.245–256. В связи с «корельскими выходцами» в Кижах заманчиво было бы найти более подробные письменные свидетельства о деревнях «в Пахиничах», соответствующих селищам Воробьи 1 и 3 (рис. 1:13, 14). Эти поздние поселения выделяются своей топографией (на скалах, поистине в «неудобьях»), небольшими размерами, конструкцией вскрытой печи и отчасти даже составом собранной в шурфах керамики. См. также: Агапитов В.А. Путешествие в древние Кижи. Петрозаводск, 2000. С.17–18.
• [22] Нужно хотя бы упомянуть весьма интересные результаты анализа краниологической серии, полученной в ходе работ по реставрации Спасо-Преображенского собора на Кижском погосте: Хартанович В.И., Широбоков И.Г. Некоторые итоги изучения краниологической серии из могильника на острове Кижи // Кижский вестник. Петрозаводск, 2009. Вып.12. С.311–325. См. также статью В.И.Хартановича и И.Г.Широбокова в настоящем сборнике.
• [23] Герд А.С. Прибалтийско-финские названия рыб в свете вопросов этнолингвистики // Прибалтийско-финское языкознание. Вопросы лексикологии и грамматики. Петрозаводск, 1988. С.8–9.
• [24] Герд А.С. К истории образования говоров Заонежья. С. 207–210, 212, примечание 8. См. также: Спиридонов А.М. К истории Посвирья: опыт комплексного привлечения данных // Вопросы истории Европейского Севера (Историография и источниковедение). Петрозаводск, 1989. С.156–159. Ср. невнятную попытку обобщения: Герд А.С. Исторические границы и ареалы Обонежья по данным разных гуманитарных наук // Очерки исторической географии: Северо-Запад России. Славяне и финны. СПб., 2001. С.409–416.
• [25] Писцовая книга Заонежской половины Обонежской пятины 1582/83 г.: Заонежские погосты // История Карелии XVI–XVII вв. в документах. Т.III. Петрозаводск; Йоэнсуу, 1993. С.151. В древнейшем из дошедших до нас описании Кижского погоста 1563–1566 гг. эта деревня не упомянута. Конвой населенных пунктов пустоши «Болшой Двор у часовни», названных в 1582/83 г , в предыдущей книге соответствует описанию волостки «Васюковской Шалелеева» (ПКОП, 1930. С.128; ср.: С.131–132).
• [26] Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина (Историко-генеалогическое исследование). М., 1981. С.5.
• [27] Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина (Историко-генеалогическое исследование). Генеалогическая схема 28. М., 1981. С.5.
• [28] Агапитов В.А. Путешествие в древние Кижи… С.43–44.
• [29] Криничная Н.А. Северные предания (Беломорско-Обонежский регион). Л., 1978. С. 81–82, 180; Она же. Предания Русского Севера. СПб., 1991. С.45–46.
• [30] Пашков А.М. «Историческое сведение о приходе кижском» – малоизвестный источник по истории православной культуры Кижского прихода конца XVIII – первой половины XIX века // Локальные традиции в народной культуре Русского Севера (Материалы IV Международной научной конференции «Рябининские чтения – 2003»). Петрозаводск, 2003. С.219–222.
• [31] Воробьева С.В. Опыт идентификации исторических поселений о. Кижи… С.89 (таблица).