→ Электронная библиотека
→ Кижский вестник №10
→ Пудожская вечериночная традиция конца XIX – начала XX века

Метки текста:

Вечериночная традиция Гадания Заонежье Олонецкая губерния Песенная традиция Пудож Экспедиции

Калашникова Р.Б. (г.Петрозаводск)
Пудожская вечериночная традиция конца XIX – начала XX века Vkontakte@kizhi

«Вот в такой я жизни жила и в таком девичестве была».Мария Николаевна Сухова, 1911 г.р., д. Каршево, Пудожский уезд

На рубеже XIX–XX веков Олонецкая губерния состояла из семи уездов: Петрозаводского, Повенецкого, Каргопольского, Вытегорского, Пудожского, Лодейнопольского и Олонецкого. Каждый уезд имел своё «лицо», которым определялось своеобразие культурных традиций региона.

Пудожский уезд был расположен к востоку от Онежского озера. Территория простиралась до реки Кены, служившей естественной границей с Каргополем. На севере Пудожье граничило с Повенецким уездом и Архангельской губернией, на юге вместе с Вытегорским уездом примыкало к Вологодской губернии. К середине XIX века Пудожский уезд – один из самых больших, но малонаселённых регионов губернии, он гораздо менее связан с Петербургом и Петрозаводском, нежели с Каргопольским и Вытегорским уездами. Так, на зимние ярмарки в Пудож вплоть до 30-х гг. XX в. съезжались в основном каргополы и вытегоры [1] . Население издавна считало себя потомками новгородцев [2] , традиционными занятиями пудожан являлись подсечное и пашенное земледелие, лесные промыслы. Важной основой хозяйственной деятельности уезда было выращивание льна высокого качества – «корелки», получившего не одну награду на Всемирных выставках в Париже. В целом, культура края, в отличие от Заонежья, была более архаичной, патриархальной, сохранившей многие языческие образы и обряды. Не случайно, в Пудожском уезде, как и в Кижах, были записаны образцовые варианты былин и жили прекрасные сказители, которых застали П.Н.Рыбников и А.Ф.Гильфердинг [3] .

Вечериночная традиция Пудожского края никогда не изучалась специально. Самые ранние описания пудожских вечерок и тексты пеcен были сосредоточены главным образом на страницах дореволюционной печати, в архивных собраниях и носили фрагментарный характер. Среди значительных материалов следует назвать отрывки из книги известного этнографа Веры Харузиной [4] , описание пудожской свадьбы и молодёжных вечеринок крестьянином И.В.Колобовым [5] . В архиве Русского географического общества до сих пор хранятся тексты многочисленных пудожских, вытегорских и каргопольских песен, записанных в 1870-е годы по просьбе местного краеведа К.М.Петрова учителями и молодыми священниками, выпускниками Олонецкой Духовной семинарии [6] .

Систематическое собирание и изучение пудожской фольклорной традиции (былинной, сказочной, песенной и др.) началось в советское время, с 30-х годов XX века. Организационно эту работу возглавил Карельский научно–исследовательский институт культуры совместно с фольклорной комиссией при Институте этнографии Академии наук СССР (г.Ленинград) [7] . С 1932 по 1977 год в Пудожский район состоялось 35 фольклорных экспедиций, лучшие издания пудожского фольклора связаны с именами исследователей Г.Н.Париловой, А.Д.Соймонова, А.М.Астаховой, К.В.Чистова, А.В.Беловановой, А.П.Разумовой, Т.И.Сенькиной, Ю.А.Новикова, В.П.Кузнецовой и др. При этом тема собственно вечериночной традиции собирателями почти не затрагивалась.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Автор данной статьи попытался зафиксировать угасшую вечериночную традицию во время экспедиционных поездок в Пудожский район в 1991 году (дд. Каршево, Семеново, п.Шала, с.Римское, г.Пудож) и в 2003 году (г.Пудож, п.Водла). Поэтому в работу включено большое число «живого» — экспедиционного материала. Особенно выделяются две рассказчицы — Мария Николаевна Сухова, 1911 года рождения, из д.Великодворная Каршевской волости и Нина Николаевна Павлова, 1929 года рождения, из д.Нижний Падун. Целью статьи явилось этнографическое описание зимней традиции молодёжных увеселений, первичное обобщение и систематизация имеющихся источников: описаний прядильных и игральных вечерок, святочных гуляний. По существу это начало огромной работы по многоаспектному изучению региональной вечериночной традиции: её генезису, системе жанров, репертуару, сюжетно–тематическому составу и т.д.

В конце ХIХ века зимние молодёжные собрания в Пудожском уезде назывались «вечерками», а летние развлечения — «гулянками». Зимою «…девушки почти каждый день собираются на так называемые «вечерки». Летом же собираться можно только по воскресеньям да по праздникам. В большие праздники (церковенные и часовенные) в деревнях устраивают «гулянку» — обыкновенно близ часовни». [8] На зимние вечеринки девушки «поряжают ходить с Покрова до Великого поста», ещё летом подыскивая избу, «обязательно курную» [9] .

В 1856 г. пудожский священник И.В.Георгиевский описал ряд вечериночных плясок, исполняемых под песни, гармонию или балалайки: «… первое и самое обыкновенное при праздниках называется «холостой» и состоит в виде самой тихой прогулки девицы с холостым парнем; другое называется «шин» и есть в полном виде русский шин с различною пляскою холостых мужщин и, наконец, третье вертится по парно молодец с девицей». Автор привёл тексты пяти плясовых песен, несомненно, украсивших повествование:

Уж ты Ванюшка Иван,Ваня братец мой,Прилюбился разум твой.Весь обычай дорогой,Перестань Ваня питьБудут девушки любитьСтанут молодушки хвалить;Уж как я молодаОдинокая – была – в одиночестве жила …». [10] .

Во второй половине XIX – начале XX вв., рисуя, казалось бы, рядовые вечериночные собрания, собиратели запечатлели момент сильного воздействия на пудожскую вечериночную традицию городской мещанской культуры. Вот вечерка в д.Авдеевской Пудожского уезда: «В небольшой избе сидела масса девушек, наряженных по-праздничному. Яркие сарафаны, яркия ленты в головах придавали оригинальную красоту их пестрой толпе. Девушки все были заняты какой-нибудь работой, по большей части вышиваньем в пяльцах. В одном углу толпились парни вокруг одного своего товарища, играющего на гармонии. А дальше от передняго угла, оттесненная к самой печке, стояла толпа подростков–девочек. На них никто не обращает внимания, никто не танцует с ними — разве молодой парень из небывалых пригласит какую-нибудь из них — но девочки страшно любят бесёды и не пропустят ни одной. Выпросятся у матерей, разрядятся и бегут на собрание девушек». На этой вечерке парни, приехавшие из города, разучивали с девушками новые модные танцы «кандрели» и «ланцьету … занесенныя из Петрозаводска под именем игр. Плясали кандрель «въ 4 пары»: парни «выкидывали всевозможныя па, присядали, подскакивали, кубарем вертелись вокруг своих неповоротливых дам». Ригин, «недавно вернувшийся с Петрозаводскаго завода, вполнъ прививший к себе городскую мъщанскую культуру, в глазах своих односельчан был украшением бесёды». Он ухитрялся играть на гармонии и танцевать в одно и то же время [11] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В начале ХХ века вечерки оставались любимым увеселением пудожской молодёжи. К счастью, сохранились подробные воспоминания женщин, рассказавших о поре своей юности. В отличие от Заонежья, почти все пудожские вечерки, кроме нескольких праздничных, «формально» носили рабочий характер.

На вечерках девушки пряли лен. Однако с приходом парней всякая работа прекращалась. Поэтому девицы часто готовили «урок» заранее, чтобы потом отчитаться перед матерью. «Моя тётушка Маша рассказывала. Степан Степанович приде, сосед: «Машка, пойдём на вечерку!» А я дак: «Батюшко, наверно, меня не спустит.» «Дак ты подавайси!» Она подавается, а мать и забрезжит: «То–олько по вечоркам бегать там!» Ругаетце. А ён придёт к отцу: «Ба–атюшко, Аким Степанович, спусти Ма–ашку на вечорку! У вас бабушка Маланья как начнё «ду–у–у». Но ён: «Ай, подьте вы ладно! Хватит брезжать — подьти!» Спустит на вечерку, надо ещё с прялкой идти–то. Идут и прялки несут, вот сидят на лавках и прядут. А иной раз вечерка така, что больше пляшешь, инной раз готову горушку унесёшь, напряденную. Горушкамы назывались. Да подсунешь эту матери, как будто бы напряли». [12]

В Заонежье конца XIX века, где большинство молодых мужчин и парней было тесно связано с городом (Петербургом), отхожими промыслами, нанимали бесёды за деньги парни. В Пудожье окупали вечерку девушки, изначально платя работой: «скосить несколько пожен или выжать хлеб на поле». Они обязывались носить на вечер по полену дров («так что домохозяину на целую истопку на день принесут») и каждое воскресенье «воскресенное», т.е. выпечку «стряпню сладкую». Девушек собиралось из трех деревень человек 30–35. Каждую субботу «разделено подеревенно мыть пол». Парни дополнительно рассчитывались деньгами за возможность плясать на вечерке (т.н. «мостовое», от слова «мост» — пол).

В Корбозерском погосте Пудожского уезда в 1880-е годы «хозяин избы–вечеринки обязан щипать лучину и во время вечеринки должен зажигать и переменять лучину: лучина горит в светце (особый такой стойник с железным щипцом), а молодцы обязаны при начинании вечеринки сложить хозяину по 5 коп. с лица, а также и в большие праздники и в конец тоже по 5 коп., а больше другой обязанности за парнями не было» [13] . «С каждой девушки берется по 10 фун. муки; каждый парень всякий раз за право присутствия на бесёде платит по 5 коп. Девушки кроме того приносят с собой и муки, яиц, толокна, пирогов и т.п. На угощение парни приносят сласти». [14]

«А раньше, знаете ли, вечерки были у нас. У нас вечерки начинались с сентября. Вот, когда лён вынут … уже девки, мы окупаем вечерку, там, у вдовы, у которой лошади нету. Или она бедна совсем. Дак, мы и рядимся тише: «Тётя Ульяна, или там какая, нам на вечерку, нас пустишь?» – «Пущу! Девки, вот вам–то за вечерку, вы привезите мне по возу дров. И потом в каждо воскресенье, чтоб была воскресенщина». Если я иду на вечорку, дак уж я в фартуке несу, что украду у матери, и мать даст, дак я ещё украду, чтоб у меня была вольна воля у этой хозяйки» [15] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В 1920–е гг. «в Семеново… мы–то как стали молодцовать, ходили на вечерку на деревенску к одной старушке… Парасковья, как ей отчество, я вот забыла … всё Самариха звали. Домик был на середке, чиста изба. Одна жила. Платили мы, сами с рук молодежь, как спорядем вечерку… Да, а там уж как ряжено было, дак парни уж самы знали. А в праздники да в воскресенье принесешь мягких туда … А мостовое платили хозяйке, кто пять копеек, кто десять копеек, платили, платили» [16] .

«Девок было много: три вецорки в Якушево. Большая — к Пявиным–Чижикам ходили, с девок вырядят по возу дров (по 30 человек девок), парни не платили. Керосиновая лампа 10-линейная, по такой сидели и при луцины сидели. Своих якушевских парней много, с Каршево придут, ярцевские. В 3–4 ряда сидели на коленях. Идны у порога стояли. Середняя — у Дуни Коровиных — окупали деньгами или цим? Маленькие — повецорно ходили. Плата была — воз дров с девок да воскресенщина» [17] . В 1910–20-е годы не только в Пудожье, но и в Заонежье, Каргополье, Вытегре наём квартиры в основном оплачивали отработкой или продуктами. Платили за беседу обязательно и парни, и девушки: «Христа ради не пускали».

«У отца попросим: «Мне–ко, татенько, дай лошадь, вот воз дров привезти». А уж парень, мой ухажер, рубит их. Ну, отец дал лошадь, я сажуся на лошадь, на эту, он там нарубит, и сам привезёт, уж мне не дават, сам привезёт этих дров. Знаешь, сколько ей дров навезём? Ой, да, что ты! Она топит, топит, да не знаю, сколько протопит эти дрова! А потом вот парни пойдут плясать кадрель, она возьмёт такой ковшик и колотит: «Мостово!». Вот так. Мостово. «Парни, походите плясать, дак мостово!» Ей там накидают, кто гривенник, а кто пятак … а другие халтурили, вожа кинут туда. «Ну, пляшите! Пляшите!» Мы у бабки Ульяны до того допляшем, дак уж сами не знаем, да ещё принесем в фартуках ей калиток или пирогов: «Вот, пожалуйста, вам!» Она бедна, после неделю ест. Мне ещё мать скажет, что у меня тебе налажено, неси бабке-то Ульяны! Ульяна Кулынина. Старух у нас было много, но её больше любили. Она на язычок была крепка, старуха» [18] .

Многие пудожские информанты рассказывают о вечерках по возрасту. «Мы, как начали на вечерку ходить, дак была вечерка маленьких, вечорка середних, вечорка старших. Середня — это уж годов пятнадцать, а к старшим нас не пускали. Мы как раз зашли, дак оттуда без ног ушли. Пришли на эту старшу вечорку со средней вечорки. Туды парни все идут с гармошкой, а у нас ничего нету, одна балалайка была и та ушла. «Девки, пойдёмте, поглядимте!» Как туда пришли, о нас говорят – хлебны залоски пришли. У них парни ихнего–то возраста, годов по восемнадцать. Выгнали нас Мы ушли и говорим: «Всё равно расскажем, с кем вы любитесь, расскажем! Назло расскажем. Назло!» [19] .

Девушки и парни приходили на праздничную вечерку нарядные. К концу XIX – началу XX вв. девушки сохранили старинный костюм (парчовый или штофный сарафан, душегрея, жемчужная поднизь, подзор–корона, шелковая косынка–мода или бархатная лента–подбериха), в отличие от парней, часть которых перешла на городскую одежду. Одна из женщин рассказала собирателю: «Девушка была я красная, наряжусь я баско, пойду на бесёду. А бесёдников много у меня было, боженая, ой много!» «Бесёдником или играком, — замечает автор, — называют того, кто «сидит с девушкой» на бесёде, т.е. ухаживает за ней. Иметь наибольшее число бесёдников льстит всегда самолюбию девушки». [20] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В 1920–е годы «мода стала отставать от сарафанов», уходили в прошлое «казачки», богатейший беседный костюм стал храниться в сундуках. Однако традиция умения празднично одеться сохранялась. «Я была в девушках, у нас тогда было большое зеркало, у меня косы были длинные. Дак мать ленточек купит: «Вот эту ленточку в октябрь привяжи, а эту в май привяжи, эту в июне, а эту в июле. И такой платок привяжи, какой праздник, такой платочек привяжи». И мать слушали. Как заплетает косу, дак я уже ленточку эту тяну, такой праздник — такая-то ленточка нада. А сейчас молодёжь – не веруют ничего, не веруют. Да и не знают, когда какое платье одеть» [21] .

« … как праздники, дак там уж понаряднее одежки. Сарафаны и юбки одевали с уборкамы. Обшивали, обшивочки такие кружевца, кто беленьки, кто оранжевеньки, всякие. А украшенья? Сережки там да кольца. Да и то, кто побогатее. Раньше ведь холст ткали, дак холщевы сорочки носили. А рукавчик ситцевой, бывало, у кого розовеньким, у кого голубеньким … И поясок внизу по рубахе, вот по сорочке. Это уж досюльно было, не ходили без пояса. Бывало, ведь и самостоятельный хозяин, дак не пойдет ведь, чтобы не опоясаться. Раньше кушаки домотканы носили, у кого домотканый кушак, а у кого ремень. Уж всю жизнь накруг себя надо что–неб опоясывать!» [22] «Сарафаны были. В сарафанах ярко было, ой!» [23] «В платовьях ходили. Платовьях. На праздниках, на вечерках ходили… Те, кто попереди–то нас, дак они рассказывали, что раньше под низом такой шелковый платок небольшой, и ищё сверху вот этот гарусный плат накладут. Га-арусны называли платовья, да» [24] . «Мама рассказывала, что в русском наряде ходили каровать, все девушки с парнями – в праздники: «Пойдём, дева, каровать!» Молодцевать я рано начала, впереди двух сестёр замуж вышла». [25] .

Часто беседа в Пудожье устраивалась в старых курных избах или даже прирубленных маленьких избах — заднюхах. На вечерку «собираются в избу, которую нанимают на целый год у какой–нибудь бедной семьи (богатые не отдают своего дома из боязни беспокойства)» [26] . В д.Великодворной Пудожского уезда: «Мы ходили и по–чёрному на вечерку. Мне–то сшили платье с двенадцать уборок. Двенадцать уборочек, а уж у меня радость! Потом в грязной–то избы парень–то старше меня, наверное, на десять годов взял меня плясать. Крутил, крутил, а потом на воронец посадил! А я ногами дрыгаю, а, как выстала, у меня уборочки вси в саже, вся задница в саже! Ой!» [27]

В 1920–е годы в пудожской деревне Нижний Падун: «У нас клуба не было в деревнях, вот, например, сегодня вечерка в нашей деревне, будь любезна, если у тебя дома нельзя танцевать, мало места, найди квартиру. Вот и пойдёшь, придешь: «Бабушка Луша, пусти на вечерку, пусти, мы намоем и всё это сделам!» Ишо там притащишь что–нибудь, к бабке пихнёшь. Ишо с керосином было туго. Лучины нащиплем, сидит человек — светит. Светец поставлен, внизу корыто, уголья падают в корыто это. Парни лучины нащиплют, целы кучи. Лученина горит — догорает, вторую, и туда эты уголья сыплются. И пляшем, только ломка идё, а лучина горит. Лучинина долго горит, смотря кака, ведь сосну надо выбирать, есть толстослойна такая, а есть тонкослойная, лучинка тоненька, та уж горит хорошо. Человек посажен, сидит–управляет лучениной. А ведь пожар не допускали нигде–е, было аккуратно.

Бабушка Лукерья была. У ей была заднюха, назывались заднюшками, заднюха. Большая изба, а потом заднюха. Вот мы в этой заднюхе, она там больше жила и на вечерки давала. Мы ходили. Весёло было, хорошо». [28] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В деревне Кумбасозеро: «Ходили, на вецорку ходили. Когды нанимали, а когды сколько девок, дак повечорно, если сёдни мой вечер, дак у меня отсидя в избы, а у другой, опеть другой, а когды на зиму окупишь, тут старуха была, тут у нас дак, а уж я не помню. Домик был … топиласи – на избу чад шёл. Рудный, рудно, всё рудно, тут труба да туды на улице [дым ] шёл. Ходили с прялками, без прялки не спустя. Мама да бабушка ище была, дак ище пойдёшь, дак «Напряди, смотри!» … знашь, что сёдни будё наехало этых, кенозёров, дак сёдни большой вецёр буде, дак и горушку себе берёшь в запас. Вцярашного, что напряла». [29]

В деревне Гакукса: «Дак на вечеринки с прялкамы ведь ходили раньше. Я тоже начинала (смеется), прясть–то я знаю. Окупали девушки дом там на зиму, и, значит, приходили с прялкамы на неделе, а–а ребята, те юж в праздники, дак дай хозяйке денёг, придут парни — танцуём. Парни в кажный вечер, что парням делать тоже ведь? Они редко уж платили, в выходные дни. Девушки больше, девушки окупали на зиму. Балалайка была, гармошка была тут у Анищенкова Петра. Всё больше на балалайке, всё балалайка, когда ребята. Играли только парни. У девушок прялки … ». [30]

Подробное описание содержания пудожской вечеринки собиратели зафиксировали в 1938 году в деревне Семёново.

«Мы раньше так вецорку устраивали. Девушки ходили к хозяину подряжать избу: «Хозяин, пусти нас сё году на вецорку!» Ён рыцит: «Не пущу се году на вецорку!!» (глаза–то косы). «Ой, да дядюшка, пусти, Прасковьевна пусти! Много ли, дядюшка, будешь просить с нас за вецорку?» «30 копеек даете — так пущу». «Бери 20!» «Не пущу, не пущу — убирайтесь вон!» «Ну, бери четвертак, так кажно воскресенье будем мост мыть и по куску хлеба носить». Ён нас пустил на вецорку.

Приходя девушки на вецорку. Хозяин спит, а хозяйка говорит: «Долго собираетесь на вецорку! Этак ворота заложу!» «Ой, тетушка, так вьюга, так едва пробрели». Тут мы скинемся и сядем песни петь. В избе луцины горят в светцах, а хозяйка сидит да луцину наставлят… а мы поем:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

На Семеновску вецорку стало нечего ходить,Стало нечего ходить, стало некого любить.Нет детиньев важныих,Не приглашаем кажныих.

У нас окуплена вецоркаИзба шесть воронцовИ поважно нам девушкамСидеть без молодцов?

Хозяйка говорит: «Да никто к вам и век не придет!!» Девушки поют:

Мы сидели посидели -двери отворилися.Два Ивана в избу мах -Богу не молилися.

Девушка: «Сходим на улицу, валки поставим, к нам и придут дятинья!» (примета – махнуть об угол подолом!). Хозяйка: «Лесовик к вам придёт!»[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

К нам погощана идут,У реки разуются,Для чего их девки любят,Хорошо целуются.

Хозяйка: «Всё надейтесь, погощане к вам век не придут! Не бывали, да и не придут!!» (а уголья крошатся, цяду полна изба). Девушка: «Ой, девки, к нам дятины идут с песнями, с гармошками!!!» Идут дятинья и поют:

Ты играй, гармонь моя,Последний год гуляю я,Последнюю неделюшку -Оставлю плакать девушку.

Кто в гармошечку играет,Тот и пальчики ломает,Носовы платочки рвет,Того досадушка берет.

Поиграй, гармошка нова,Пока любушка здорова,Мил в солдатушки уйдет -Хорошая с ума сойдет.

Парни здоровкаются. Хозяйка на радостях накрутилась в другой сарафан: «Проходите–проходите, молодцы!» Парни: «Пусти нас, тетушка, плясать!» Хозяйка: «Пляшите, пляшите!!» Парни пляшут, на третьей фигуре кадрили хозяйка на серёдку станет с ковшиком и кричит: «Деньги, деньги за мостово!» Парни: «Тетушка, много ли?» Хозяйка: «По пятацку!» [31]

В селе Каршево в конце 1920-х годов вечерка проходила по той же схеме. Вот одно из свидетельств: «На вечерку как придём, дак собираемся с прялицами, прядем. Ну, там: «Здравствуйте!» – «Здравствуйте, девушки!» Дак, уж мы садимся, всяк по-своему, кто куда хочет сесть. Рассядимсе, ну, и запеваем песню. Иногда ведь шуточну, а иногда вот протяжную:

Девушки-подружки, кумоньки мои,Ой, пришли на бесёду к нашему соседу, Пришли на беседу к нашему соседу, Недолго сидите, нетонко прядите.Недолго сидите, нетонко прядите.Ломайте лучину, гасите огонь, Ломайте лучину, гасите огонь, Ой, гасите, гасите, дайте мне спокой.Мне ли младошеньки вся ночка не спать, Ой, вся ночка не спать, кровать убирать.Кровать убрала, сама спать легла, Ой, сама спать ложилась без мила дружка, Сама спать ложилась без мила дружка.Ой, без мила дружка, без Иванушка.

Или начинаем петь частушку:

На вечорочку пришла, к порогу приусела, А моя прялка именна к порогу полетела.

Одна начинает:

Запевай, подружка мила, мне не стоит запевать, За моё-то ретивое что-то стало задевать!

А другая подпоёт:

Запою, подруга мила, запою я, как всегда, За моё-то ретивое не заденет никогда!

Как нету музыканта да парней никого, дак мы уж скажем: «Девки, пойдёмте кадрель!» Вот и пойдем:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Ох, вы, сени, мои сени,Сени новые мои,Сени новые, кленовые, решочатыи.Мне по этыим по сеничкам не хаживати,Дружка милого за ручку не важивати.Мне не важивати, да не целуивати.

Как приду домой, отец скажет: «У тебя и пята–то не отвалилась, эдак топать там пятами!» – «А что?» Топаем, почём зря, нам сапогов не надо!»

А как засвищут, как услышим: «Ой, девки, девки! Парни идут!» И запоем:

Кавалеры к нам идут,А недалёко свищут,Девки, фукнемте огоня,Пусть вечерку ищут!

Кавалер, как прийдет, дак здоровается и на колено садится, я пряду, а он сидит. Вот и я запою:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Сел милёночек за прялку, сказал: «Милая, пряди».А я осилилась, сказала: «Не твоё дело, сиди!»

«Дак, ладно уж, хватит. Не пой ты этих песен», – уговаривает кавалер–то. А я всё равно напою ему всяких песен. Я прялицу маленько приотодвину, он сюды сядет да сидит. Так вси сидим по лавкам. Дак если есть парень любой, раньше называли любой, дак те целуются». [32]

Как и в конце XIX века, на пудожских вечеринках играли кадрелью и ланцой [33] . Однообразный набор развлечений с удовольствием воспринимался молодёжью: «А мы придём, цё, поужинаешь дома, а потом пойдёшь на вецорку. А потом уж парни тоже придут сами вдруг. Парни как пойдут кадрель, дак уж по девке возьмут, приглашали… В кандрель сходишь с има да попляшешь, ланьцу ходили. Когды по песням, а когды балалайка. А гармони не было. Балалайка одна, однасели. Перву допевам, уже друга.

По Шевеньскому бережку,Да по Шевеньскому ОнегушкуДа ехал милый на беседушку.Он на маленьких на лаковых санях,Да, он на тройке, на вороных лошадях.Сани лаковы сломалися,Тройка коней разбегаласи,Да по за кустам разбежаласи.Я Васильюшка во свет не люблю,Да, на походушку глядеть не могу.Не баска его походоцка,Да некрасива поговороцка.Истоптал свои обои ноги,Да, изорвал свои козловы сапоги.По тебя, любезна, хотетце,Да, тебе в гости дожидаетця,Да, день-ко весь-то восторгаетси.Татка бурушка продаст-таки, продаст,Да, на гармошку денёг даст, денёг даст.Что гармошка по пятидесьти рублей.Наши девушки, пожалуйте в кадрель!

… а кинозёра когды как едут в вывозку, та останавливаются у нас, дак придут на вечерку, на один вецер». [34] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Кроме песен, частушек, кадрилей и ланцы парни и девушки затевали и такую игру: «А ещё там парни сядут на колена. Раньше парни пойдут по кружку. Вот пляшут–пляшут, зажгут лученину и пойдут по кружку. Там не один парень идё, идут с лученой, зажгана лученинка, и идут–светят. Который, как познакомился со своей девкой, он до своей девке дойдё, на колена сядет. Потом сидят по лавкам, а тут на серёдке пляшут. А в Водлозере ходили шином. Мама рассказывала, в кадрель ходили. Рассказывала ёна, что ходили эту ланцу. Эта кадрель была испокон веков. Танцев тоугды почти не танцевали» [35] .

Среди остатков хороводных игр (пан и паня, завеваюшка, шин) и новомодних развлечений (вальс, полька, подэспань, мамлет) самыми любимыми оставались кадриль и ланца.

«Всё-ё, уй, кадрели застал я, досыта наплясалсе! Кадрёлка долга! Ванька не был, Ванька был, зеленое вино пил … Кадрельных там мно-ого их! Там не шесть ли колен дак? Цас целый! А я раньше ищо командовал этой кадрёлкой. И вот гармонист бедный до то доигрался, весь перепотел! (смеётся) Мы, конечно, пляшем, вспотили, а ён-то бедный! Не с того, не с сего весь перепотел, а потом и говорит: «Покуда живой, больше не сяду играть кадрёлку!» [36] «Пели эту кадрельку тогды, когды ланчу ходили. Раньше была ланча кака–то. Ланча. Ходили ещё, наша мать ходила» [37]

«Кадрель мы, бывало, так отплясывали, только дело давай! До того допляшем! И вот ведь, бытюшки, усталь-то не брала. Как поели, уже гармонь заиграла, ребята идут все бегом на вечерку. Эту кадрель одне-то кончают, други заводя снова опять. Другим надо сходить, и музыканту надо поплясать. Мы ищо начали танцевать «яблочко» да подыспань. Мы ещё ходили болвана. Музыка играет, такая плясистая музыка. Сперва один начинает, с припляской, с приколоткой подойдёт к вам. Вот притопнул, значит, вы следовать должны за ним. О-о, он идёт кружком, и ты вслед уже, и я ещё беру второго человека, вас. Притопнула, мы уже повернулись и выходит — вы уже теперь набираете. И вот так уже круг большо-ой там наберут. Вдруг … захлопнул играть гармонь. Кто остался в кружку, тот уж начинает опять снова» [38] .

«На вечерки ходили, с прялками ходили. Вот, например, сегодня у вас вечерка, завтра у нас, послезавтра там ещё у кого. Разрешали родители, разрешали да ещё как, и удалялися, чтобы мы повеселися. Пряли, кадрель ходили, а парни и прялицу выбросят, нечего с прялицамы ходить, надо танцевать да плясать. Любила я плясать, любила частушки петь. Уж частушки мои, дак не украдёшь! «Пойдёмте, девки, по домам, кавалеры не по нам. Богатые занятые, бедняков не надо нам!», «У меня на сарафане две зелёныих беи, кабы в этом сарафане самоходкой увели». [39] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

«Было у нас всего, не выпомнить, не выпомнить всё, Господи, Господи! У нас один был музыкант Алексей, как идёт с Чёрного с гармошкой, дак мы уж вси туда на эту деревню. И в пляс! А старух насобирается, мужиков: «Поглядеть надо, поглядеть надо!» Вси кругом, а мы что хочем, то и делаем, пляшем, танцуем. Вальс да подыспань да эту кадрель–то, несчастну мы так отшибычивали. А потом пойдём в «Кижа». И поём: «Пойдёмте, девушки, Кижа, не Кижа, Кижоночка, она частушечки пройдёт на моего милёночка!» Он играет, а мы «Кижа» ходим, кругом захватимся. Вот я пропою, потом вторая, третья. Хороводом. Ну, музыкант подыграет. Каждый поёт. Мы этого «Кижа» так отрабатывали, ой, что ты! Такие частушки дак! Покуда не устали, поём. «Пойдёмте, девушки, Кижа, с нами ярчевцы бежа, у ручья разуются да хорошо целуются». Ярчево — деревня вот там дальше. А баб насобирается: «Ой, девки поют! Ой, девки, девки, ну, вы сегодня!» Замужние в кадриль ходили мало. Мы стариков и не пустим. И парни не пустят их. А на праздниках дак пусть отдельно оны пляшут, а мы уж отдельно. Мне было семнадцать годов, до двадцати я тут гуляла, ну, а потом, как лесовик унёс, дак и не знаю, что было со мной» [40] .

«И любила я танцевать! И танцевала, правда сказать если, хорошо. Со мной любили танцевать!! – «Путает, путает. Бывало, как в гармошку заиграют полечку, дак у ей эта юбка-то, фью, что-ты, туды-сюды как! Я говорю: «Вы что, с ума посходили, наверное?» – «А тогда как раз были в нашей молодости фокстроты-то. Вальсы. Этот вальс-то бостон, да танго, да все» – «Были! Были, были! Тут и гармошки, балалайки и чего только не было! Как народ веселился! Полно село молодежи. Если бы вы застали то время, — просто любушки берут!» [41]

Святочные увеселения

В крестьянском быту Святки считались самым большим, шумным и весёлым праздником — праздником молодёжи по преимуществу. С особым нетерпением ожидали их девушки, предчувствуя целый ряд забав и развлечений. Главные святочные действия начинались после Рождества (7 января по н.с.) Святочные вечерки в Пудожском уезде считались праздничными: «… Два дня ходили без прялок. Рожество и на другой день Рожества. Бесёду окупя, дак без прялок ходили» [42] .

В эти дни в пудожских деревнях начиналась так называемая гозьба, разъезды девушек по гостям. «Погодно, в один год одна деревня справляет, другой год другая и так далее, по всей волости, начинается гозьба с 4–го дня после Рождества Христова и до кануна Крещенья; если в которой деревни гозьба, то на это время девушки других деревень съезжаются туда на целую неделю, конечно. Забрав с собою все лучшие платья; и у подруг и живут, и ночуют, и вместе все ходят днем по деревни с песнями рядами, а вечером самокрутками и ряжеными; конечно, одеваются ряжеными в хорошия платья и только на лицо накидывают платок, чтобы лица не видно было, и ходят по избам соседей и играют ланцой или кадрилью, конечно, под гармонику. Молодцы приезжают и издалека, и из своих деревень, но только не ночуют, а уезжают в тот же день домой; то как который парень вздумает жениться, то и намечает себе невесту, но больше всего молодые люди сходятся на вечеринки. Девушки там прядут пряжу. А парни ходят так, и который парень полюбит девушку, то и садится к ней за прялку на колени, и без всякого стыда, немного отвернувшись к стене и закрыв рукой; целуются за губу; иногда парень сидит год или два, даже и по 3 года…» [43] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В Святки, писала газета «Олонецкие губернские ведомости» за 1843 год, рядятся все «от богатого помещика до сидельца в мучной лавке» [44] . Шумной, веселой ватагой врывались маскированные в дома, плясали, пели, разыгрывали сценки, в которых действовали придурковатый барин с кучером, купец с лошадьми, Стенька Разин с разбойниками, а иногда даже царь Максимилиан и его непокорный сын Адольф. Мужчины переодевались в женщин и наоборот, а также рядились медведями, волками, быками, петухами. Среди маскированных были цыганки, мельники, кузнецы и покойники — «умруны», завернутые в саван и положенные в гроб. Лица ряженых закрыты маской, а чаще просто полотенцем или платком, и они ходят компаниями от одной вечеринки к другой, от одного дома к другому. На святочных вечерках пели, плясали, гадали, на вечерки толпой приходили ряженые (по–олонецки – хухляки), которые и веселили, и страшили одновременно.

«… как эти Святки начнутся, с Рождества до Крещения, мы ведь ходим маскированными–то. Ходили, топали. По всей волости обойдём. По всей волости! Кто во что может нарядитце! Там у кого, как приданого много, дак мы эти вси сорочки соберём да напривязываем сюды, эдаки ходим бандуры. Одну сорочку привяжем, пояс возьмём, потом другу да третью… Сорочек напривяжем и пойдём хухлякамы. Раньше были эти – штофники. «Крёстна, дай там Ваньке штофник одить!» У меня–то его не было, а у невестки был. Штофник был бордовый. Уборка така длинная. Мы здесь, вот в этой комнате наряжались. Брату рубаху одела, подпоясали его да плат привязали. На лицо — платок. Сошли в Ярчево. «Ой, — спрашивают, — да эта–то чья? Да эта–то чья плясья, такая хороша?!» А мы пляшем: «Ой, у наших, у наших, у наших у ворот, да ай, да, лю, да у ворот, ай, лю, у ворот. Стоял девок хоровод…» Он стал плясать да вприсядку, как задел каблуком, эдак уборку всю. Как я перед невесткой рассчитаюсь! «Крёстна, знаешь, чего, Ванька ведь уборку отсадил!» Она: «Ой, ой, ой! Глупа я и дала–то!» – «Ну, крёстна, хоть что хошь делай, только до матери не доводи! А, как мать узна моя, дак, беда ведь!» – «Ладно, как–нибудь зашьём!» А бывало, в Ярцево пришли, дак мне говорят: «Ой, да эта по породы–то будто Шиперовых! Ой, да эта плясья–то, будто Шиперовых Марьюха!» А потом уж придется открыть. Как мы прийдем на вечерку, как к нам придут хухляки, маскированны, дак мы: «Ой, ой, ой! Маскированны пришли! Проходите, проходите, маскированны, проходите!» Оны приходят, хозяин–то и скажет: «Ну, пляшите, пляшите!» А мы с имай пойдём в кадрель …» [45]

«До Крещенья, в канун Крещенья днём беседа собирается, до беседы до денной приходили хухлякамы, все уроды, раз принесли покойника на постельнике на дровнях (полотно–то на покойнике — простыня). Шибайдуют, шубья перевернут, горб сделают. Галили, галили, галили — весело было!» [46]

«Бывало, поволочено было рипсов, соберёмся дак, шу–убы да верхну каки ни натянем на себя. От насобираемси целой ватагой. В верхну деревню — туда свищем. В верхну деревню придем, пускали тоугда, не ругались. А заричена к нам, с той деревни опять набежат. Тогда много ведь молодёжи было. Вот и придем. «Петуха»ищосправим. «Петух» … это, раньше были эты кафтаны–то, ридницы, вот надо, вишь, руки и ноги запихать в рукава. Например, скажем, кофта моя. Кофта, там широки ведь рукава, надержишь на руки. И туда нао ноги запихать … в эти в рукава. Вот у тяя руки, ноги, выходит, две только ноги, как у петуха. Потом соберут эти полы, тут завяжут, буде хвос такой. И выйдё как петух на двух ногах. Вот на санки этого посадят, и на санках таща, идти–то он не может много. Вот этого «петуха» в другу деревню тянут. «Петух» лежит на санках, его тащат. Приташат, например, скажем, там к Абрамовым на крыльцо–то. Крыльца–то были высоки, ступени трэщат, «петуха» туды тащат. Зайдут. «Но, проходите, проходите! Но с наряжоным проходите!» Но, проходя, и петуха этого завезут. «Петух» раз шагнёт, другой шагнёт, равновесие потеря, падёт, и ноги кверху. «Петуха» ставя на ноги, ну, и забава, все хохочут тут. В другой дом петуха. «Петух» раз, другой шагнё, и ё «ко–ко–ко!» И опять падёт, и ноги кверху! Парней, таких шустрых, брали в «петухи».

А мы…платок повесишь сюда, как улицей–то бежим, так откинем платок, а зайдём… У кого что! У кого шуба сверху шерстью вывернута, кто кем: кто катальщиком, этот повешан кошель. Колодки, всё омундирование складено в кошель. Несут в кошели, значит, катальщик пришел … валенки катать. Ой, вспомнишь! То рыболов идё, сетка на плечо повешана. Кто как умел справиться. Одевались и цыганками всякима и пастухамы, и трубу, не поленятся, возьмут пастушью» [47] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

«…в Святки, когда маскированы ходят. Дак уж я в тое время маленькая ещё была, дак на печку заберёшься и смотришь, а другой раз придут это — мертвецей принесут на постельниках на дровнях, бывает, принесут мертвеца, налают (наладят) тут это, зубы страшные, маска белая, мы на печке, ак к нам полезут, мы–ы–то дрожим. Вот так. В другой раз углей наложат на пол, у хозяйки намозолят, на второй день, так не отмоешь, так что всяко было тожо, разно» [48] .

«А вот последний вечер ходят страшныхухляки. Раз я согрешила тоже, беднушка. Собралась я, шубу перевернула на леву сторону, кушаком подпоясалась. И напихала золы, углей, всего в рваны штаны. Пришли, а там: «Ну, хухлячки, хухлячки, попляшите!» И я пляшу, а сама угли–то кидаю. Меня не узнали. После старши собрались, говорят: «А лесовик, глупый человек, не один пришёл, с угольями!» Они до того полов помыли! Все угли были растоптаны! Это уж в последний вечер. Хухли–мухли пали в воду, на три года под колоду!» [49]

«О святках чудится», — говорил народ. Гадание составляло любимое святочное занятие девушек. Гадали дома, у соседей, на вечерках, на улице, пытаясь узнать, скоро ли и за кого выйдут замуж. Искали богосуженого. В праздник Рождества начинались самые первые святочные гадания. Было принято с блином на лице выйти на улицу и идти подслушивать под окна. При подслушивании «брали на имя», то есть примечали слова одного из говоривших.

«С блином–то я ходила в Рождество Христово. Все говорили, что первый блин надо, если идти слушать. Мамушка блинов спекла, я спала, она мне: «Вставай, у меня первый блин оставлен, дак, пойди, послушай!» Ну, я этот блин на голову клала и говорю: «А куды мне идти?» Мать говорит: «Пойди, да к Дуне–то Вариной послушай, там пятеро робят, дак что–нибудь тебе скажут». Я пришла к окошку, слушала, слушала. До того дослушала, а там робят–то много: «Сядь на место да сядь на место!… Не дают никак покоя никакого!» Ой, опять замуж не выйти! «Сядь на место!» Пришла, а мама говорит: «Ну, что там у Дуни–то вышло?» – «Да, у Дуни! Сядь на место! Хоть бы сказала, что «Выдь!» Дак мама говорит: «Правильно, тебе ещё не замуж идти!» [50]

Самые страшные гадания начинались в ночь под Новый год, когда, по народной легенде, бесчисленные сонмы бесов выходят из преисподней и спокойно разгуливают по земле. В эти дни гадания считались самыми верными и действенными. Только гадающий должен был соблюсти следующие условия: гадать без креста, без пояса и не благословясь.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

«А раньше по–старому с Нового года, выходит, с 13 на 14 гадают. Васильев день, тут и начинается. Да–да–да. Не благословясь сидят. Кудесили они, парень один Матвей да моя мамка, да ещё там кое–какие. Надо двери на улицу закрыть, ворота, и ни Господи Благослови, не благословлялись. И в избу зайти не благословясь. Вот заходят, например, садится под божницу, надо, чтобы пояс был распоясан, косы чтобы расплетены, пуговка или брошка расстёгнута. На печке надо смотреть в хомут, лошадиный хомут приносят, на печку стоя поставить хомут, а взади зеркало на ножке и свечку. Когда на печку встанешь, надо глядеть через хомут. Всё темно, только свечка одна горит перед зеркалом. А мамка наша, та прозвон выслухала. Так звонко звонил! А потом она за папу–то за нашего замуж вышла, их лошадь была с прозвоном» [51]

«Вот ещё бегали в Святки на пролубу. С вечерки целой бригадой. Надо взять лученину, прибежать к проруби, эту лученинку сунуть в воду, обмочить. Сухая лучина, она высушена на печке. В пролубь окупнёшь, быстро выдернешь, и бежишь на вечерку опять, надо чтобы ишь — зажигать. Вот к светцу бежат и зажигают. У кого впереди всех загорится, тот впереди замуж выдет, женится. Гаданье было.

Снег пололи в Святки. Пляшем на вечерке, а после вечерки на росстань надо бежать. Например, дорога бежит, скажем, вдоль деревни. А там где–то перекрёсток. Вот здесь падите — на перекрёсток. Раньше называлось на перекрёсток — на росстань. Уже спят люди, а мы прибежим на эту росстань, наберем в подол снегу. «Я полю, полю снежок, полю беленький, залайте–ко, собачки, где мой миленький». Подол снегу, сколько кинешь, так и полешь как будто бы. И нао пасть, вот так падём в снег лицом, так на коленках все и лежат. Ой, а потом начнутзавыскакивать. Там собака залает. Там где–то будто колокол зазвонил, прозвон в тым краю. Кому что, значит, почудилось.

Потом пойдём к амбару, узнать, будем ли богато жить. Большой такой амбар, после уже всклад колхозный. Под углы нао сесть. Если там, значит, зерно пересыпат, значит, урожайный год будет, хлебный. Если как метлой подметат, значит, будет голодный год. Вот в углах кругом сидят тихонько, все дыханье затаили — слушают. Потом ещё в овин ходили, где снопы молотят зерно. Надо только не страшиться. Страшновато, маленько бойзня как–то» [52] .

«У нас озеро большое, дак в Святки сберём кожу коровью, очерчиваемся и говорим: «Сею, вею снежок, посеваю…» Снежок надо веять. «Сею, вею снежок, посеваю снежок, ты, залай, залай, собачка, где мой женишок». Между пальцами вот так всё посеваем, посеваем, посеваем. «Залай, залай, собачка, где мой женишок!» Каждая по отдельности говорила и рассевала. А потом слушаем, где залает собачка, там и женишок. Потом в блюдца гадали. Вот блюдечко. На блюдечко фамилия одна, вторая, третья, четверта, вот женихи какие, на это блюдце ложим палец, и тоже загадываем, где остановитце блюдечко, тут мой суженый будет. Вот блюдце стоит, стоит на месте, вдруг пойдёт, пойдёт, пойдёт, пойдёт, пойдёт, пойдёт, пойдёт и останавливается — вот твой женишок! Бывало, что и сбывалось, бывало, что и не сбывалось. Всяко бывало». [53] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В 1920–е годы распространилось много рассказов о том, как парни подшучивали над доверчивыми девицами.

«У меня брат Степан как–то говорит нам, девкам: «Девки, знаете, что я вас научу. Я вас сведу к церкви. А вы только уж не трусьте! Встаньте к воротам. Только лицом вместе, а задницы врозь. А я вас очертю, возьму сковородник». Нас шесть человек, да все как встали головамы вместе. Он ходил, чего–то шептал, шептал, а не знаю, что он шептал. Мы всё стоим и стоим. А он уж домой пришёл. Всих с дому вызвал: «Нате, поглядите! Поглядите, как там стоят!» А мы стоим. Мы зазябли вси! Два часа стояли. Стоим да слушаем: «Где собака залает, оттуда жених–то приедет». А брат уж дома и чаю напился. Это я так жениха выглядывала». [54]

***

Вечериночная традиция, как и любая фольклорная традиция, существует «исключительно в диалектной форме, в форме местных, узко локальных вариантов» [55] , поэтому целью данной работы стало рассмотрение пудожской вечериночной традиции Олонецкой губернии. На протяжении столетия эта традиция оставалась неотъемлемой составной частью крестьянского календаря. Сохранился довольно значимый фонд этнографических описаний молодёжных вечеринок, часть из которых мы попытались систематизировать, и огромный корпус вечериночных песен. Всё это предоставляет исследователям прекрасную возможность проследить функционирование традиции и охарактеризовать механизм преемственности фольклорных текстов. Данная статья – один из первых шагов на пути обобщения и анализа собранного материала, в результате которого можно будет представить празднично–игровой фольклор Пудожья, в последний период бытования.

// Кижский вестник №10
Ред.-сост. И.В.Мельников
Музей-заповедник «Кижи». Петрозаводск. 2005.

Текст может отличаться от опубликованного в печатном издании, что обусловлено особенностями подготовки текстов для интернет-сайта.

новости поиск контакты
Музеи России - Museums in RussiaМузей-заповедник «Кижи» на сайте Культура.рф